Ольга Медушевская - Теория и методология когнитивной истории Страница 12

Обозначим эти основные принципы. В основе понимания лежит, как уже отмечалось, общий принцип единства моделей человеческой деятельности, принцип ее целенаправленности. Человек всегда творит целенаправленно, он ставит себе определенную цель и по мере продвижения к ней стремится сохранить накопленный информационный ресурс, создавая интеллектуальные продукты. В качестве основного принципа выделим принцип формирования структуры, соответствующей цели, для которой создается изделие.

За любой (завершенной) вещью угадывается цель ее состояния. Соответственно этой цели целенаправленно отбирается материал с теми свойствами, которые отвечают замыслу. Далее изделию придается структура, оптимально отвечающая этому замыслу, и, наконец, мастер, творец целенаправленно отбирает и фиксирует тот информационный ресурс, который отвечает общему замыслу.

Раскрытие информационного ресурса изделия опирается на идею о том, что все эти три параметра должны находиться в полном соответствии друг другу: если они находятся в противоречии друг с другом, то вполне логично возникает сомнение в том, что замысел изделия интерпретирован нами правильно. Так, например, изделие, воспроизводящее все внешние формы инструмента для обработки, например, дерева, но выполненное из иного (мягкого) материала, уже не может рассматриваться в качестве инструмента. Это, скорее всего, его имитация (макет, игрушка и т. п.). Такое соответствие отбора материала, структуры и информационного ресурса, намеренно включенного в это изделие, говорит исследователю о единстве замысла и поэтому становится исходным отправным пунктом для его изучения.

Исследование изучаемого продукта в целях получения информации начинается с определенного методологического принципа. Этот принцип – единство сознания его автора, единство его картины мира. Здесь мы обращаемся к идее, о которой речь шла раньше: определенная эпоха (или при более конкретном различии тот или иной конкретный изолированный социум) является частью определенного информационного пространства. Для этого информационного пространства характерна общая картина мира. Разумеется, внутри нее существуют различия и отклонения, однако это единство опирается на тот уровень культуры, практических знаний и умений, которые достигнуты в соответствующий период и являются общими.

Каждый интеллектуальный продукт несет в себе, с одной стороны, отражение целеполагания создавшего его автора и с другой – отражает ту общую картину мира, то информационное пространство, в которое данный продукт органично вошел после его создания.

Человеческая деятельность имеет очень важную типологическую черту. Человек – целеполагающий субъект, и он создает вещи, соотнесенные с целью его осознанной, целенаправленной деятельности. Этот момент чрезвычайно важен, поскольку, опираясь на него, мы можем с определенностью утверждать, что все интеллектуальные продукты структурированы, – представляют собой структурное целое. Это очень важный момент, потому что наука, располагающая структурированными объектами, открывает для себя возможности выявления типологий, построения моделей, прослеживания серийных рядов большой исторической деятельности. Такая наука получает возможность выявлять закономерности, а данная возможность, в свою очередь, предполагает корректность прогнозирования. Науки о человеке долгое время развивались в условиях, когда не видели для себя возможностей подобного рода. Открытие систем и структур речевой деятельности показало, что в принципе науки о человеке имеют некоторые возможности для изучения структур. Однако область применения структуралистских подходов не выходила за пределы изучения феноменов языка. Стремясь расширить эти возможности в рамках лингвистической концепции, гуманитарные науки обратились к изучению феноменов, связанных с различными сферами применения лингвистических методов. Наиболее активно стали разрабатываться направления, в которых лингвистические методы были применены к текстам различного характера, прежде всего к текстам научного характера. Лингвистический поворот в исторической науке возник в условиях, когда недостаточность традиционных методологий исторического изучения выявилась особенно рельефно, но возможности его использования в исторической науке показали ограниченность области своего применения.

Совершенно иные перспективы открываются перед историками, которые связывают исследование закономерностей и сравнительных типологий не с исследованием собственно языковых структур (хотя, естественно, они имеют свое определенное значение), но с исследованием фундаментального для исторического процесса феномена структурообразования. Если исходить из того, что исторический процесс есть совокупность человеческих деятельностей, а человеческая деятельность, как мы показали, формирует интеллектуальные продукты в виде структур, то открываются перспективы изучения закономерностей и формирования компаративистских методологий.

Информационный обмен между представителями человеческого рода изначально имеет дискретный характер: это опосредованный, независимый от времени и пространственных разделений обмен информационным ресурсом, сохраненным в виде интеллектуальных продуктов, вещей. Данная познавательная ситуация настолько важна, что необходимо проанализировать теоретические основания модели такого опосредованного обмена. Для этого необходим метауровень, уровень теории, на котором мы рассмотрим механизмы, модели опосредованного информационного обмена.

От конкретных данных о языках гуманитарные науки обратились к идее выработки определенной модели, которая существует пока еще лишь гипотетически, как универсальная общая модель вербального общения.

Специалисты обозначили ее как универсальное человеческое свойство говорить и понимать язык. По аналогии с лингвистической ситуацией необходимо рассмотреть универсальное человеческое свойство создавать вещи как рукотворные физические тела и извлекать из этих вновь обретенных вещей тот информационный ресурс, который в них вложен автором, действовавшим в ситуации определенной, исторически обусловленной картины мира. Прежде чем перейти к ее более детальному рассмотрению, необходимо достаточно четко провести разделительную грань между двумя ситуациями, каждая из которых в принципе свойственна индивиду, и которые в его деятельности выступают как взаимодополняющие. Одна – непосредственное общение, общение с помощью слов и жестов, вербального и невербального языков. Другая, – о которой мы и будем говорить, – ситуация опосредованного общения, т. е. общения через вещи. Подчеркнем, что здесь речь идет о вещах в собственном смысле – об интеллектуальных продуктах человеческой деятельности. Могут спросить, разве структурная лингвистика не использует документы, в которых зафиксирована живая речь (ведь она не ограничивается изучением только устной речи)? Совершенно верно: исследователи языков рассматривают речевую деятельность и того и другого типа – и устную и фиксированную в письме.

Но они не придают значения моменту, который на самом деле очень существен. Звучит ли речь или она записана – для специалистов данного типа такого различения теоретически нет. Это, в свою очередь, ведет к теоретической неясности. Специалисты в области гуманитарных наук прошлого века открыли для себя ситуацию «письма», и в ряде достаточно известных трудов философов-методологов высказали ряд суждений по проблематике письма11. Это положение можно понять как индикатор того состояния, при котором гуманитарии уже ощутили необходимость отделить ситуацию устной речи от ситуации письменной фиксации. Однако здесь недостаточно лишь обозначить отдельные аспекты, как общие, так и различные в данной познавательной ситуации, но с теоретической ясностью важно разъяснить суть данного феномена.

В первом случае – случае вербального и невербального, но непосредственного общения индивидов, мы имеем дело с ситуацией, в которой возникает подвижная живая информация. Информационно подобное общение не предстает как завершенное. Выяснение позиций сторон, выдвижение аргументов и т. п. в принципе должны иметь результатом некий новый интеллектуальный продукт, причем он, как правило, и фиксируется, т. е. возникает ситуация сохранения только что выработанной подвижной информации. Если этого не происходит, то обмен суждениями остается неизвестным для истории. И, следовательно, научному анализу он не доступен. Понятия и термины, не различающие высказывания устные (живая подвижная информация) и высказывания сохраненные, зафиксированные, оказываются теоретически недостаточно четкими. Разумеется, они очерчивают рамочные границы ситуаций (разговор, беседа, рассказ), но не разграничивают зафиксированный и незафиксированный в источнике обмен информацией. Именно поэтому мы и возвращаемся к проблеме эмпирических оснований науки о человеке. Для науки необходимо возвращение к исходным данным столько раз, сколько это потребуется. А это возможно только при условии, что исследователь имеет дело с ситуацией общения, так или иначе зафиксированной. Новые технологии XX в. выступают своего рода индикатором наиболее актуальных для человечества познавательных проблем. Одной из таких ситуаций и является как раз проблема фиксирования информации. Эта проблема была решена в то время, когда появилась возможность записи звучащей речи.