Евгений Анисимов - Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы) Страница 12

Так как гвардия и армия находились в распоряжении противной партии и под командованием Долгоруковых и Голицыных, то оба вельможи, Черкасский и Трубецкой, рискуя своей жизнью, представили императрице записку, в которой говорилось, что депутаты Верховного [тайного] совета, которые вынудили ее величество подписать в Митаве акт об отречении от самодержавия, заверили ее при этом в том, что это делается при всеобщем согласии дворянства, но они повергаются к стопам ее императорского величества, дабы уверить ее в том, что они не были согласны с членами Совета и что вообще дворянство, духовенство и нация желают и умоляют ее величество соизволить царствовать неограниченно и самодержавно, как и ее предшественники.

Императрица приняла необходимые меры предосторожности для безопасности своей особы, удвоив стражу и убедившись в преданности своих офицеров; Альбрехт, служивший тогда в гвардии в чине капитана, сделал на этом свою карьеру. После этого ее величество велела пригласить во дворец членов Верховного [тайного] совета с приказанием передать ей акт отречения, который ее вынудили подписать в Митаве.

Когда все собрались во дворце, императрица кротко, но твердо объявила, что «ее вынудили подписать в Митаве акт об отречении от самодержавия, уверив ее, что это отвечает единодушным желаниям дворянства и ее верноподданных, но, узнав недавно о противном, она считает себя обязанной отменить этот акт; она прощает всех кто в этом принимал участие, и будет править самодержавно и по справедливости над своими подданными, как и ее предшественники.»

Сказав это, она разорвала вышеупомянутый акт в присутствии членов Верховного [тайного] совета, министров и генералов, которые после этого разошлись, и всё обошлось без волнений.

Императрица короновалась в Москве 28 апреля 1730 года. Я убедил ее перенести свою резиденцию в Петербург, куда она и прибыла 15 января 1732 года.

Остерман, который после возвращения Петра Великого из Персии в Москву в 1723 году, когда пал вице-канцлер барон Шафиров, был назначен на место этого министра и, таким образом, при Петре Великом занимался важнейшими государственными делами, имел заклятым врагом генерал-прокурора Ягужинекого, и так как не осталось никакой надежды на их примирение, императрица попросила совета у обер-гофмаршала Левенвольде и его брата, бывшего тогда обер-шталмейстером, у Бирона, обер-камергера, и у меня, кого из двух — Ягужинского или Остермана — следует оставить для участия в Совете; и так как первый был от природы вспыльчив, а Остерман более трудолюбив, мы пришли к мнению, что нужно оставить сего последнего, Ягужинский же был отправлен посланником к берлинскому двору[29].

Остерман, оказавшись, таким образом, во главе всех дел, прекрасно понял, что нужно заполнить ту пустоту, о которой шла речь, и так как императрица питала ко мне большое доверие, Остерман попросил меня предложит её величеству сформировать Кабинет, который мог бы заниматься важнейшими государственными делами и посылать указы ее величества в Сенат и другие присутственные места, а назначить туда кроме Остермана только князя Алексея Михайловича Черкасского, которым он надеялся руководить. Я взял на себя это поручение. Её величество одобрила предложение с условием, как она сказала, что я тоже стану членом Кабинета.

Именно таким образом в Москве в 1730 году[30] сразу после восшествия на престол императрицы Анны был сформирован Кабинет, который и просуществовал до конца ее дней, то есть до 1741 года.

Так как вскоре императрица назначила меня генерал-фельдцейхмейстером и президентом Военной коллегии, каковую должность я исполнял уже несколько лет, она дала мне еще важное поручение составить новые военные штаты как для гвардии, так и для полевых полков, гарнизонов и украинской милиции, а чтобы ободрить меня, эта великая государыня пожаловала меня вслед за тем генерал-фельдмаршалом своих войск и поручила мне главное командование в Петербурге и в Ингрии.

В то же время я основал по ее приказанию Кадетский корпус и сформировал первый кирасирский полк, а также инженерные войска.

Я был настолько занят всеми этими поручениями, что дабы ничего не упустить, отправился в Петербург, где находилась Военная коллегия, Канцелярия артиллерии и фортификаций и где также должно было быть мое местопребывание как командующего, так что только Остерман и Черкасский остались в Кабинете, на что я согласился, тем более охотно, что не был сведущ в иностранных делах и делах, касающихся внутреннего управления империи[31].

Однако императрица, после переезда в Петербург 15 января 1732 года, требовала меня к себе всякий раз, когда рассматривались важнейшие дела, как, например, война в Польше против короля Станислава, начавшаяся в 1733 году.

Учреждение Кабинета было чем-то новым в России и не всем было по вкусу, тем более что Остерман считался человеком двоедушным, а Черкасский очень ленивым — тогда говорили, что «в этом кабинете Черкасский был телом, а Остерман душой, не слишком честной».

Сенат был, таким образом, почти сведен на нет: старые сенаторы, такие, как князь Дмитрий Михайлович Голицын и другие недовольные Кабинетом, не ездили в Сенат, отговариваясь болезнью; граф же Головкин на протяжении всего царствования императрицы, то есть девять-десять лет, не покидал постели, пока я не нашел средства поднять его, как мы увидим дальше.

В 1734 году я был послан осадить Данциг и изгнать оттуда короля Станислава, удалившегося из Варшавы за год до этого, когда генерал Ласси, с помощью прусского оружия, объявил польским королем курфюрста Саксонского под именем Августа III.

В городе вместе с королем Станиславом находились примас королевства Потоцкий, князья Чарторыйские, кастелян Вильны и русский наместник с их семействами, граф Понятовский — воевода Мазовии и графиня — его супруга, сестра русского наместника, и трое их сыновей; Залусский, епископ Плоцкий, государственный казначей граф Оссолинский, многие сенаторы, французский посланник маркиз де Монти и три французских батальона, расположенные в Вейксельмюнде.

Известно, как я вынудил короля Станислава, переодетого крестьянином, удалиться в Кенигсберг и, таким образом, покинуть Польшу[32]. После этого примас, все сенаторы — сторонники Станислава, маркиз де Монти и сформированный им полк драгун, коронная гвардия, множество офицеров, шведские артиллеристы и бомбардиры и три французских батальона были взяты в плен, а город Данциг выплатил миллион за сопротивление русскому оружию и послал в Петербург депутацию от магистрата, чтобы у подножия престола ее величества испросить прощение за то, что посмели поднять оружие против русской армии.

Следует отметить, что Данциг сдался прежде, чем подошла из Петербурга осадная артиллерия, и что я взял этот город, Вейксельмюнде, укрепления в предместье Ора и много редутов с тремя восемнадцатифунтовыми пушками и пятью пятифунтовыми мортирами, из которых одну разорвало. Примечательно также то, что, когда я давал двадцать пушечных выстрелов, из города давали в ответ двести и против двадцати бомб, выпущенных с моих батарей, осажденные отвечали в течение суток четырьмястами. В Данциге было тридцать тысяч вооруженных войск, я же не располагал и двадцатью тысячами, чтобы вести осаду, а между тем линия окружения крепости простиралась на девять немецких миль.

Когда город сдался, король Август приехал из Дрездена в Оливский монастырь, куда я привез польских сенаторов, моих пленников, которые покорились и признали Августа III своим королем, оттуда он вернулся в Дрезден.

В 1735 году король приехал в Варшаву, куда по приказу императрицы отправился и я, чтобы принять командование армией, которая в количестве девяноста тысяч человек, включая и нерегулярные войска, была рассредоточена по всей Польше и Литве.

Таким образом партия короля Станислава была уничтожена, республика признала Августа королем и в Польше все успокоилось.

Я рассчитывал возвратиться в Петербург, но получил в Варшаве приказ ее величества императрицы немедленно отправиться в Павловскую на Дону, чтобы подготовиться к осаде Азова и начать войну против турок и татар.

Первым делом я испросил прощальную аудиенцию у короля и королевы польских и, сдав командование войсками, находившимися в Польше, принцу Гессен-Гомбургскому, тотчас же отправился в Киев. Из Киева я поехал на украинскую линию, которую тщательно осмотрел от Орлика на Днепре до Изюма, где грузили продовольствие для войск, которые должны были вести осаду Азова, а оттуда я поехал в Павловскую, где приказал погрузить всю артиллерию и припасы, необходимые для осады.

Двор послал приказ генералу графу Вейсбаху идти с отрядом войска к Перекопу, чтобы войти в Крым, но этот генерал, вернувшийся из Польши, где он командовал частью армии, умер около Переволочны от воспаления в желудке тогда крымская экспедиция была поручена генерал-лейтенанту Леонтьеву, который выступил в поход в прекрасные осенние дни. но он дошел только до Мертвых вод, даже не увидел Перекопа и был застигнут гололедицей, которая покрыла все луга, так что лошадям этого корпуса недоставало корма, и такое большое число их пало, что почти все офицеры и драгуны вернулись оттуда пешком.