Дмитрий Винтер - Опричнина. От Ивана Грозного до Путина Страница 12

Бред? Но после усвоения идеологии «Третьего Рима» всякие там низменные расчеты – «а хватит ли на реализацию / той или иной задачи / сил?» – перестали иметь для царя какое-либо значение. Ну какие, право, дипломатические, экономические, военные и прочие калькуляции надобны тому, кому предначертано стать «наместником Бога на Земле»? К тому же с учетом накопленного Россией в доопричные времена экономического потенциала могло показаться, что столь широкомасштабные планы – не такой уж и бред. Между прочим, в 1560 г. литовский король Сигизмунд-Август писал английской королеве, что, мол, если русским поставлять все необходимое оружие, «то они поработят все прочие народы»[164].

Впрочем, есть серьезные основания думать, что на тот момент можно было обойтись и без заграничных поставок (понятное дело, не для «порабощения всех прочих народов», а для реализации на самом деле важных национальных задач). Например, русская артиллерия была исключительно мощной. При осаде русскими Полоцка в 1563 г. (о ней речь впереди) польские и немецкие артиллеристы отмечали, что «ни в одном государстве не видели таких больших орудий, как у царя». Они пишут в своих воспоминаниях, что у русских было 150 пушек, из них 36 стреляли не ядрами, а зажигательной смесью. Самую большую пушку тащило будто бы 1040 посошных людей. Это – явное преувеличение, однако документально зафиксировано, что самая большая пушка – так называемая «Кашпирова» (возможно, по имени мастера, судя по всему – немца) – весила 1200 пудов (19,2 тонны) и стреляла двадцатипудовыми (320-килограммовыми) ядрами. Зафиксирован и факт ничтожных потерь русских при взятии Полоцка – 85 человек (четыре сына боярских, 15 вооруженных слуг и 66 стрельцов), что стало именно результатом мощи русской артиллерии, огонь которой и заставил защитников города сложить оружие[165]. И в дальнейшем Россия, несмотря на опричное разорение, продолжала удивлять Европу мощью своей артиллерии. Например, имеются свидетельства иностранцев от 1576 и 1588 гг. о том, что «ни один христианский государь не имеет столько /артиллерийских орудий/» и что в наличие такого их числа «кто не видел, тот не поверит»[166]. И даже после разгрома России начала 1580-х гг., о котором впереди большой и подробный разговор, в 1582 г. поляки, по свидетельству аббата Пиотровского, «были поражены, найдя в каждой ливонской крепости столько пушек, пороха и пуль, сколько во всей стране (Польше? – Д. В.) не могли найти»[167], хотя это свидетельство лично мне представляется преувеличением.

Но вернемся к «третьеримским» планам царя. Мы еще обсудим вопрос, зачем ему это было надо, равно как и то, почему, особенно после введения Опричнины, подобное предприятие не могло не кончиться крахом, а пока отметим, что до 1563–1564 гг. Ливонская война тоже шла как нельзя более успешно.

Если бы воссоединение России, Литвы, казахских степей (казахи в 1550-х гг., как мы далее увидим, тоже начали проситься «под государеву руку»), Крыма состоялось, то фактически Россия уже в то время достигла бы тех естественных евразийских границ (о евразийстве и евразийских границах – подробнее дальше), которых она реально достигла к концу правления Екатерины II. Тогда Россия-Евразия, и именно в своих естественных границах, прочно вошла бы в Европу уже в середине XVI в., а проведенные «либеральные» преобразования закрепились бы под влиянием Литвы с ее «вольностями». По крайней мере, такой – определяемый национальными интересами страны – вариант развития событий имел куда больше шансов на успех, чем химерические идеи «нового Рима».

Таким образом, выбор был – не «Крым или Ливония», а – реализация национальных интересов страны в виде собирания восточнославянских (и не только восточнославянских – об этом ниже) земель или химера в виде «Нового Рима».

Справедливости ради стоит отметить, что были и помимо поиска выходов к морю более практические причины для «поворота на Германы». Так, в 1546–1547 гг. царь послал к императору Карлу V немца на русской службе Ганса Шлитте, которому было поручено набрать в Германии сведущих мастеров, каковых он и набрал аж 123 человека. Однако по пути в Россию, в Любеке, Шлитте был задержан, а его спутники разогнаны[168].

Однако не забудем: как раз в это время, в 1546–1548 гг., в Германии шла религиозная война между императором Карлом V и немецкими лютеранскими князьями («Первая Шмалькальденская война»), причем ганзейские города германского Севера, как города лютеранские, конечно, поддерживали противников императора. Как, спрашивается, должны были поступить власти Любека с людьми, ехавшими хотя бы и в нейтральную в той войне Россию, но из враждебных им земель? Как бы поступил, скажем, СССР, если бы через его территорию в годы Великой Отечественной войны поехали приглашенные в нейтральную (по отношению к СССР) Японию немецкие специалисты? Как поступила бы в 1940 г. Германия, если бы британские специалисты поехали через ее территорию в не воевавший еще к тому времени с Германией СССР? Как поступила бы Великобритания, если бы из Германии в еще не воевавшую с ней Японию проследовали бы немецкие специалисты, скажем, через Сингапур? Примеры можно продолжать..

Еще одна практическая причина, упоминаемая Дм. Володихиным, – необходимость дать помещикам земли, поскольку, мол, на Крымском направлении их еще надо было осваивать, даже если бы и довели войну с Крымским ханством до полной победы. А в Ливонии имелись уже готовые, столетиями ухоженные и обустроенные поместья[169].

Однако это – уже из области анекдотов: в огромной России не хватает поместий, и приходится отправляться за ними в маленькую Ливонию! Да отберите вы хотя бы часть имения у «ленивых богатинов»-иосифлян, вот вам и поместья! Но если и исходить из того, что церковные земли трогать нельзя, а Крымское ханство еще не разбито, то что из того? Зато разбиты ханства Казанское и Астраханское, и поволжские «подрайские» почвы дают урожаи в два-три раза больше, чем супеси и суглинки Центральной России![170]

Короче говоря, если более прагматические, продиктованные реальными интересами страны причины «поворота на Германы» и были, то, во-первых, можно было обойтись и без их реализации, а во-вторых, и это главное, если бы без их реализации обойтись было и нельзя, то основную роль играли не они.

Поворот «От избранной рады к опричнине»

«Реформы закончены, забудьте»

Итак, ничему из планов завершения «либеральных» реформ, собирания древнерусских (и некоторых других) земель и вхождения России в Европу не суждено было состояться. Почему? С этим нам и предстоит теперь разобраться.

Начнем с того, что вопреки советам Избранной Рады (о чем с горечью писал позднее князь А. М. Курбский) поход на Крым был прерван[171]. Более того, уже в начале 1560 г. царь выразил готовность рассмотреть «мирные предложения» крымского хана (мы еще увидим, что это были за «предложения»); Р. Г. Скрынников объясняет это начавшимися проблемами в Ливонии[172], однако, как мы далее увидим, на тот момент особых «проблем» еще не было. Да, поход на Крым 1559 г. был свернут, так как мирные переговоры с Литвой по поводу Ливонии завершились ничем[173], но не думается, что в свете продолжавшихся успехов на обоих театрах военных действий это обстоятельство стало решающим.

Более того, в начале 1562 г. (то есть почти сразу после полного разгрома Ливонского ордена, о котором я еще скажу) в Крым прибыл российский посол А. Ф. Нагой с «богатыми поминками» с целью обсудить с Крымом условия мирного договора[174]. Повторить подвиги русского войска 1556–1559 гг. удастся частично лишь князю В. Голицыну через 130 лет, в правление царевны Софьи, полностью – фельдмаршалу Миниху через 180 лет, при

Анне Иоанновне. И лишь еще через без малого полвека, в 1783 г., при Екатерине Великой, Крымское ханство будет наконец ликвидировано, а его территория присоединена к России.

Почему же поход на Крымское ханство, так удачно начатый, был вдруг прерван? Потому, что примерно с 1561 г. царь охладел к идее войны с Крымом до победного конца?[175] Если и так, то чем это было вызвано? Мы уже видели: явно не Ливонской войной. Мы еще скажем о возможных личных мотивах царя, пока же приведем мнение К. Валишевского: мол, «в армии приобретает значение военный совет, он даже заставляет слушаться и считаться с его решениями во время неудачных походов. Но пусть улыбнется победа… – прощай, Генеральный штаб! Планы Наполеона не обсуждают!»[176] Непонятно, правда, почему же в дальнейшем, после начавшихся поражений, царь по-прежнему никого не слушал. Может быть, тут необходимо вспомнить, что внешняя политика является продолжением политики внутренней? Обратим же взор на последнюю. Однако здесь необходимо посмотреть на вещи шире и найти причины не только отказа от похода на Крым, но и неудачи «либеральных» реформ в целом.