Владимир Моложавенко - Тайны донских курганов Страница 12

Оной же Пугачев при Добрянском форпосте указной карантин выдержал, в котором находился здоров, и от опасной болезни — по свидетельству лекарскому — явился несумнителен.

А приметами оной: волосы на голове темно-русые, ус и борода — черные с сединою, от золотухи на левом виску шрам... рост двух аршин четырех вершков с половиною, от роду — 40 лет. При оном, кроме обыкновенного одеяния и обуви, никаких вещей не имеется.

В верность чего дан сей от главного Добрянского форпостного правления за подписанием руки и с приложением печати алой.

В благополучном месте 1772 году августа 12 дня.

Майор Мезников

Пограничный лекарь Андрей Томашевский,

При исправлении письменных дел каптенармус

Никифор Баранов».

На обороте паспорта отмечены этапы путешествия Пугачева по России: Новгород-Северский, Глухов, Валуйки, Тараблянская Застава-на-Дону.

Осенью Пугачев наконец добрался до Яицкого городка (ныне город Уральск), поселился у казака Дениса Пьянова. Застав на Урале следы кровавой расправы над бунтовавшими казаками, он начал подговаривать их к побегу на привольные кубанские земли. Его арестовали в селе Малыковке (ныне Вольск), отобрали паспорт, отослали под стражей в Симбирск, а оттуда — в Казань. Губернатор запросил Петербург о мере наказания, и генерал-прокурор Вяземский вынес определение о наказании Пугачева плетьми и ссылке на каторжные работы в глухой зауральский город Пелым. Сама Екатерина II одобрила это наказание, написав на определении «Быть по сему».

Предписание о наказании Пугачева прибыло в Казань 1 июня 1773 года, но... за три дня до этого он бежал из тюрьмы, оставив «на память» незадачливому начальству свой паспорт. Бежал дерзко, средь бела дня. Помогли ему, конечно, сообщники. Ходил под стражею двух солдат, собирая милостыню, на одной из главных улиц его ждала готовая тройка, сбил с ног одного конвойного, другой сам помог сесть ему на облучок и ускакал вместе с ним из города.

Было это уже накануне самого восстания...

То новое, что поведали нам о Пугачеве эти два редчайших документа, хочется дополнить сведениями о потомках вождя крестьянского восстания, здравствующих в наши дни.

Недавно из далекого австралийского города Мельбурна пришло письмо, адресованное доктору исторических наук В. В. Мавродину — автору книги «Восстание Пугачева». В письме этом говорится:

«Будучи праправнуком донского казака станицы Зимовейской (впоследствии Потемкинской, а ныне находящейся на дне Цимлянского моря) хорунжего Емельяна Ивановича Пугачева, просил бы ценную книгу Мавродина прислать мне, чтобы она рассказала зарубежным друзьям-казакам правду о Пугачеве».

Автор письма — Павел Данилов — сообщил, что потомки Пугачева носили и носят четыре фамилии: Сарычевы, Фомины, Фомичевы и Даниловы. Сам Павел Данилов участвовал в первой мировой войне, был ранен и волей судьбы оказался в Австралии.

А в Целиноградской области, в совхозе имени КазЦИКа живет родной внук Емельяна Пугачева — Филипп Пугачев. В 1965 году ему исполнилось 103 года. Отец его, Трофим Емельянович, был старшим сыном Емельяна Пугачева. Родился Филипп в селе Стенькине, что на берегу Оскола (Трофиму Емельяновичу перевалило тогда уже за 90). В родном Стенькине он вместе с отцом шил полушубки из овчин. Трофим Емельянович скончался на 126-м году жизни. Филиппа взяли в царскую армию, он участвовал в русско-японской войне, был ранен. Приехал домой в отпуск — участвовал в крестьянском бунте. После поражения революции 1905 года бежал под видом переселенца в казахские степи.

Дед Пугач — как зовут его в совхозе — был плотником и каменщиком. Теперь он получает пенсию, но крепкие, узловатые руки все еще тянутся к работе.

А другие Сарычевы, Фомины, Фомичевы, Даниловы, живущие на Дону? Не из Зимовейской ли станицы родом их деды и прадеды? Жена Пугачева по происхождению из казаков Недюжиных, а ее сестры породнились с казаками Пилюгиными и Махичевыми. Такие фамилии тоже есть на Дону. Не стоит ли порасспросить их, поразузнать родословную? Ведь из поколения в поколение передаются легенды и бывальщины о Пугачеве и вряд ли все они записаны.

Есть еще неоткрытые страницы истории Пугачева!

Хазарская Атлантида

Как ныне сбирается вещий Олег

Отмстить неразумным хазарам,

Их села и нивы за буйный набег

Обрек он мечам и пожарам...

Прошлой осенью шальной шторм на степном Цимлянском море начисто срезал высокий мысок у Красноярской станицы. Рухнула в пенистые воды земляная громада и обнажился нежданно-негаданно старинный клад: бутыль, запечатанная смолой, да позеленевшие монеты.

Впрочем, бутыль оказалась не совсем уж такой древней. Был в старину у казаков обычай: рождался сын в семье — зарывали глубоко в землю сосуды с молодым вином, держали их до свадьбы наследника. Суждено было пролежать той бутыли дольше, почитай, лет двести с лишком. Давно загустело вино, в нектар превратилось. А вот монеты оказались постарше — времен византийского императора. Видели они не море, родившееся в этой степи совсем недавно, а иссушенную зноем степь и орды кочевников, рвавшихся к границам Киевской Руси. Видели и могучую крепость Саркел — «Белую Вежу». Ту самую, что называют сейчас «Хазарской Атлантидой».

Если доведется вам когда-нибудь плыть теплоходом по Цимлянскому морю, вспомните тогда историю этой легендарной крепости...

Когда еще строилось степное море, и станицы переселялись на новые места, мне довелось слышать легенду о том, почему не хватало воды в здешних местах, Можно не верить в эту легенду, принимать ее за волшебную сказку, но она очень романтична.

...Было это в очень давние времена, никто не помнит, когда именно. Дед рассказывал историю внуку, а внук — своим внукам, передавая из одного поколения в другое. В ту пору пробивала путь себе к морю матушка Волга. Через тихие плесы и леса дремучие, через луга и нивы, все к югу да к югу, набиралась сил, красоты, отваги. Только остановилась как-то передохнуть у переката и призадумалась:

— Что это я живу горькой вдовицей?! Бегут малые речки — милые мои детки, текут Кама с Окой — сестры мои любимые, а вот нет у меня ни братца родимого, ни друга сердечного. Скучно так жить, без своей-то судьбы...

Слышала жалобу Волги Кама-река, ничего не сказала. А Ока пожалела сестру и сказала Волге:

— Шла я степной дорогою, видела там молодца. Всем тебе под стать: и красив, и могуч. Зовут его Дон Иванович. Ты пошли-ка младших детей, пусть разведают, как живет этот Дон в дальних краях, как хозяйствует...

Послушалась Волга совета и послала Суру да Свиягу донской стороною пройти, поглядеть, разузнать, обо всем доложить. Только Сура-то недалеко ушла. Увидела: Хопер в чистом поле бежит — подумала, что это сам Дон и есть. Вернулась, говорит:

— Так себе речка, невидная. Совсем не пара тебе, матушка.

А Свияга, та совсем заплуталась: навстречу Волге текла, а Волги за пригорком не видела. Едва с ней навек не разминулась.

А Волгу любопытство одолевает: правду ли про Дон сказывала Ока-сестрица. Нет, думает, нужно самой поглядеть. Повернула к степям. А они-то — сухие, безводные, солнце в небе жаром пылает, тучкой никогда не закроется, дождичком не умоется. Только ветер над теми степями гуляет да стервятники высоко парят. Донского же племени там три речки текут: Хопер и Медведица с Иловлей.

Хопер первым Волгу увидал. Побежал скорее к старшему брату, предупредить:

— Готовься, Дон Иванович, гостью дорогую встречать!

Заволновался Дон, повернул Волге навстречу, да так заспешил, что речку Богучарку второпях задавил: не дал ей ни росту, ни ходу. По сей день живет Богучарка малышкой-невеличкой.

А у Волги, кроме дочерей родных, была еще и племянница. Ахтубой звали. Уж такая своевольница, рядом с Волгой течет, а с нею никак не сливается. Задумала она тетку смущать:

— Ну чего тебе Дон этот дался? Куда ты идешь, с торной дороги сбиваешься? Неужто одну меня в песках покинешь? Не чужая ведь я кровь тебе, все-таки племянница...

Призадумалась Волга, бег свой замедлила, а Ахтуба, знай, одно и то же твердит:

— Где ж Дон твой могучий? Была б ты мила ему, давно б тебя встретил.

Слово за слово — и разговорила Волгу Ахтуба, полегоньку за собой повела. И потекла Волга в море Хвалынское.

А Дон, как услышал про это, разбушевался, обиделся, разом прочь повернул и ушел в свое море, в Азовское.

Так и разошлись с той поры на долгие годы Волга с Доном, и пролегли меж ними сухая земля да степь ковыльная. Никто не селился в этих безводных местах, пока не пришли сюда кочевники с несметными табунами. Им-то пришлась, видно, по нраву горько-соленая степь здешняя...