Наталья Давыдова - Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов) Страница 12

Валя живет любовью и записками. Она рада быть во втором этаже. Отсюда можно наблюдать (если выйти в коридор) мужской двор. Правда, мужа она еще не видала, но может случиться, что увидит. Это ее поддерживает. Даже цветущая Мария Павловна поддалась. Двойра рассказывает о "трех ребенках" и обливается слезами.

Почему-то, глядя на нее, вспоминаю слова из Библии: "Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться". И-на и Валя все время стирают; от развешанного белья еще теснее.

5-го января.

Наши собираются в церковь. Канун Крещения. Я не пойду, тяжело, - все равно Кики не увижу там. Так горько, - что слов нет.

Валя готовит дюжину записок сразу, хочет передать мужу в руку. Думают, что разрешать подойти к кресту, тогда и воспользуется.

{96} Только что вернулась из приемной; долго ждала фельдшера, образовалась большая очередь. Увидела "тетку и племянницу", пришли за бинтами.

Наконец, подошла и я. Спросила о Кике. Отвечали неохотно и сухо, но все же обещали навести справки.

Из города посылка и записка. Через два дня обещают перевезти Кику и, в этот раз, совсем на свободу. - Боюсь верить.

Не крещенские у нас морозы, а будто весна. Солнце, небо веселое, тучи тоже, точно играют. За окном все в движении. На душе тяжело. Все тот же беспокойный, страшный сон. Сердце рвется, когда просыпаюсь. Чтобы успокоить меня, И-на легла рядом со мною на койку, но она так узка, что спать вместе невозможно.

Наша утренняя надзирательница зла. Она точно радуется нашим несчастьям. С особым наслаждением запирает и неохотно отпускает даже в уборную. Зато дневная смена лучше. Приходит сибирячка с добрым и ласковым лицом. Под широким пробором седых старческих волос светятся добром глаза.

Все стали ходить к нам из "нижнего этажа". То и дело открывается окошечко в дверях, и чья-нибудь голова заглядывает к нам. Особенно часто приходят: Хава, Лиза, плачущая унылая женщина в платке и немка-сестра. Приходила и старая еврейка, отбывающая пять лет тюрьмы за продажу самогонки.

{97} Много говорила. Семья в Америке - 11 человек. Впереди пять лет тюрьмы.

Жалуются, что без нас усилились ссоры. Все от голода сильно осунулись. Очень голодают. Мы длимся, чем можем. Кожа у всех желтая, отвислая.

Тюриной принесли сегодня большую посылку. Как всегда много еды и даже горячей. Пошли в больницу спросить, что делать с ней. Она приказала все вернуть домой. Верна себе, не могла раздать. Досадно очень.

Бедных и честных евреев наказывают, как и нас, жестоко. За пустяки сидят годами. А виновных в крупном освобождают, как по волшебству. В рассказе своем старуха-еврейка упомянула о месте, где когда-то жила и я. Я стала прислушиваться,-знакомое имя. Вспомнила детство свое, счастливое, беспечное. Заговорила о саде, о г-же X.-"Чудная личность", - говорит.

У меня забилось сердце, она говорила о моей матери.

Сегодня день посылок. Перед Крещением особенно оживленно. Принесли и нам. Есть записка: делают все, чтобы перевезти Кику. Через день он будет свободен. От него записка - порвана вся. Должно быть, не пропустили.

Прочесть могу "часть"; затем слова пропущены - и дальше: "прошу прислать". В конце: "молока, молока, молока".

{98} Художники обещали послать. Гуляла с наслаждением, буквально глотала свежий воздух. Кика будет свободен. Вернувшись, показалось особенно тесно. На стенах тоскливые надписи "одиночек".

Всю ночь луна освещала наши лица.

5-го под вечер.

Эти дни морят голодом. Растаскиваются дрова, а вечером не дают кипятку. Ужин отменен. Обед в 11 часов утра, и до следующего дня -ничего. Внизу ропот, почти бунт. Крики и до нас доходили. Вызвали начальника.

Под нами живет убийца - Фенька, стриженная, страшная и чрезвычайно некрасивая. Она ругается с часовыми два, три часа в день. И так без дела, удовольствия ради. Может быть, это один из видов любви.

Немка положительно умна. Поражает своим патриотизмом.

Крещение. 6-го января.

Опять мучилась всю ночь, легла на пол, все думаю - переменю место легче будет. И-на перешла тоже на пол.

С утра оживление, Мария Павловна и Валя торопятся, идут к обедне. Обе оделись. У обеих отвернуты чистые воротнички. Отирали весь вечер. Надеются увидеть своих. У меня нет надежды, и я не иду. Прогулка почему-то {99} особенно ранняя (вероятно, чтобы от нас отделаться), - погнали в 8 часов утра. В 10 обед.

Все то же на прогулке. Мелькают фиолетовые ноги девочки-чекистки, особенно ярко выкрашены ее губы сегодня; гуляют сестры, напоминающие сережки, хромает благодушная дама.

Появилась среди гуляющих еще женщина-врач, откуда-то из Кавказа. Говорит, замужем за турком, и очень была богата. Дело серьезное, их задержали где-то с судном - на нем оказались большие запасы зерна для добровольческой армии. Лицо серьезное, вдумчивое, ухаживает за сыпнотифозными. С ними спит. Сама еще молода и не болела, но говорит: "все равно, везде плохо". Тут помочь можно, и не умрет с голоду-"все-таки больным больше присылают". Вот она в этом аду и поселилась и ждет, когда заболеет.

Богатая еврейка с мальчиком исчезли. Они отпущены на свободу. За ними водилось много грехов, много золота, брильянтов, денег и фальшивый добровольческий паспорт для старшего сына. Задержаны все на границе. Она сама говорила мне, что отпустить не могут. Однако, отпустили. Пробыла всего 10 дней.

Днем.

Обедня кончена. Валя умудрилась под крестом передать все двенадцать записок в руку мужу. Из за выноса креста разрешили {100} женщинам спуститься вниз. Мария Павловна с блестящими глазами видела того, кого хотела. Одна Двойра мрачно смотрела на дорогу.

Улучшения пищи нет и на Крещение. Рухнули надежды, как карточный дом. Крещенский день ясен и светел. Дует бодрящий втер. Все зашагали быстрее во двор. Даже маленькие кустики точно выпрямились. Правда - праздник; кустики без одеял: - в праздник не выбивают пыли. Шла с немкой, фанатична она очень. "Deutschland uber alles". ("Германия- превыше всего", ldn-knigi)

Вечером.

Неужели привычка к тюрьме? Сегодня мне показалось, что я привыкла. День прошел, как и всякий другой. Да, забыла, на прогулке не было женщины-врача. Уже заболела сыпным тифом; бурно проходит. И-на побежала, как всегда, на помощь. Отрезала длинные волосы, переодела. Держит ее: она в бреду кидается.

Вечером выпустили Тюрину. Она лежала в тюремной больнице; сыпного тифа у нее так и не было. Она поправлялась. Ей объявили свободу и без допроса после трех месяцев отпустили домой. Мария Павловна пошла помочь ей одеться. Застала ее в постели. Ночь уже наступила, была метель, и до города далеко. Старались ее убедить остаться до утра, но старуха верна себе, она твердо, не колеблясь пошла, от помощи отказалась.

{101}

7-го января утром.

Ночь у меня опять очень тревожна. Стараюсь понять, но схватить не могу. Тревога остается целый день, и сумасшедшее биение сердца.

2 часа спустя.

"Окончательно добились. Кику увезем сегодня или завтра". Вот записка на коленях. Радостно на нее смотрю... Хочется верить в лучшее. Какое-то спокойствие вошло вместе с этой запиской. Спокойно взяла работу в руки; радостно двигается игла. Все починки.

На прогулке тот же бодрый вчерашний шаг. Вечер тихо прошел у лампадки, тихо говорили, поджав ноги. Ночью опять тревога, а луна так светло легла на лицо...

5-го января.

Вчерашний покой пропал. Опять безумная тревога. Ночью беспокойно билось сердце - удары его слышала всю ночь. Взяла работу, чтобы успокоиться...

Положительно, если нас не отпустят скоро, от чулок ничего не останется. - Просить пищу могу, - а одежду не могу. Знаю, как все художники бедны, - те, что посылают... А у меня под короткой шубкой видны дыры вдоль всей ноги.

{102} Шью и думаю о Кике. Может быть, его уже отвезли. Весело светить солнце. Кроме неба, ничего не видно; чтобы увидеть, надо стать на скамью.

Вернулась с прогулки. Оказалось, вся земля покрыта снегом. Из окна не видно было. Очень мягко упал он. Рядом с нами в маленькой камере беременная женщина с трехлетним мальчиком. Ребенок привык к тюрьме, как к дому.

9-го января утром.

Ночь ужасная, без сна. Все та же беспричинная тревога, ожидание чего-то. - Только утром, на рассвете, заснула и все забыла... Но тотчас же проснулась, точно от большого падения, громко закричала и вскочила. Посмотрела вокруг себя - все опали спокойным сном, одна я тряслась.

12 часов.

Обычная прогулка. На воздухе немного успокоилась. День тихий, без ветра. Как только вернулись, позвали И-ну в контору. Ее одну - без меня. Она долго не возвращалась, я отложила работу. Все смотрела в дверь. Наконец И-на вернулась, но странная, - в глаза не смотрит, - и глаза красные.

{103}

Вечером.

Я поняла все... и растущую тревогу. Кирилла не стало. Его короткая жизнь окончена, здесь, в тюрьме. Это случилось на рассвете. За три часа до конца ему объявили, что он свободен.

Следующее утро.

Говорят, он лежит в мертвецкой. Возле него - другой юноша, немного старше, лет восемнадцати, тоже с закрытыми навсегда глазами. Говорят, хоронить будут сегодня, кажется, в два часа Хлопочут, чтобы меня допустили к нему. Друзья толпой стоят у ворот.