Виктор Жигунов - Текст книги doc Страница 12

Может быта, не шеломемь верно? В стихе оказывается пять е и три других гласных. Пять и три... Нельзя ли какое-то е заменять иным звуком?

Рассматриваем по порядку. Уже – ужо. Об этом всерьёз говорить не приходится. Шоломемь. Слово шоломя было, и если поэт употреблял себе и собе, приломити и преламати, так по­чему бы ему после ш не произносить то е, то о? Но смысла в стихе всё равно не прибавляется.

Шеломомь? В поэме как раз начинается описание битвы, в которой русичей ожидает поражение. Если бы они находились среди своей земли, то она пришла бы на помощь, защитила. Земля толкуется и как народ (так же, как поле – половцы). Что если понимать так: она уже не шлем, не защита! Тем бо­лее что земля своей выпуклостью, особенно заметной при от­крытом степном горизонте, напоминает шлем. Автор не просто повторил строчки, он чуть-чуть изменил их – и создал замеча­тельный поэтический образ!

Но... грамматика разрешает сказать «земля была не шле­мом», а можно ли сказать, что она «есть не шлемом»? В самом «Слове» похожих конструкций нет. Правда, в нём много срав­нений вроде Гзакъ бежить серымь вълкомь. Кстати, у Маяковского тоже: «Я волком бы выгрыз...» – творительный падеж часто выполняет такую роль, в этом же стихотворении дальше: «Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза...» (какому-нибудь ревнителю школьных норм оборот мог бы даже показаться слишком смелым: паспорт достают рукой, а не дуб­ликатом). У С.Кирсанова: «Лес окрылён, веером – клён». Мы говорим «пыль столбом» или «пыль стоит столбом» – глагол можно пропустить. Связку есть мы обычно не употребляем, ставя, и то не всегда, вместо неё тире («Я – русский»). А в XII веке она была обязательна.

Так принимать ли сравнение «земля – шлем»?

Если нет, то и выйдет иллюстрация к тому, как далеко заводит арифметика сама по себе. И после всех усилий оста­нется только сказать, как говорят «О боже!» – о, русская земля!

Всего-то буква...

Однажды автору этой книги встретился у В.Астафьева не­правильно, как показалось вначале, употреблённый предлог по-за. Двойные предлоги, кроме некоторых (из-под, из-за) у нас почти забыты, и немудрено было бы ошибиться в их применении. Сказать «по-за» можно, если что-то длинное располагается за чем-то тоже протяжённым или кто-то проходит за ним. У писателя прорубь находится за баней. Но ведь ни про­рубь, ни баня – не длинные предметы! Уж у кого-кого, а у В.Астафьева отыскать языковую неточность – почти заслуга. Я принялся перечитывать предшествовавший текст. И что же? – страницами двумя раньше обнаружилось упоминание: бани тянулись по берегу реки одним сплошным строением, а прорубь представляла собой многометровую щель во льду. Писатель совершенно ясно видел то, о чём говорил, и употребил единственно точный предлог. Кому знакомо удовольствие от изящно решённого уравнения, от правильно взятой ноты, тот поймёт красоту этих всего-то четырёх букв.

Такую же радость случается испытывать, найдя в «Слове о полку Игореве» чуть-чуть неверно скопированное переписчи­ком место и возвратив ему изначальный вид.

Например, в издании 1800 года читаем: Половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ всехъ странъ. Рускыя плъкы отступиша. Часть отрывка – Половци идуть отъ Дона и отъ моря – уже цитировалась, в ней половину слогов занимает о. Дальше оказалась отдельная фраза, и текстологи давно вычеркнули первое т из отступиша, получилось, если говорить по-совре­менному, «Враги со всех сторон русские полки обступили».

Но равенства не вышло. Иногда старославянское странъ на русское сторонъ заменяют не в переводе, а в самом текс­те, пишут не рускыя, а рускые, с «ятем» на конце. С любой из этих поправок равногласие выполняется, но первая не со­ответствует другим местам поэмы, вторая противоречит грамматике.

В поисках варианта, удовлетворяющего всем требованиям, замечаем, что хорошо было бы какое-то о заменить на у... Утъ всехъ не напишешь. А вот уступиша...

Какое же изумительно точное словоупотребление открыва­ется! «Половцы идут от Дона и от моря. И со всех сторон русские полки уступили». Не отступили, что было бы позорно, тем более ещё до начала сражения. Да бежать им и некуда, они окружены. Русские воины лишь немного уступили, сжатые превосходящими силами врага. Они сплотились теснее, такой кулак трудно разбить. То есть речь не о бегстве, а, наобо­рот, о готовности к битве.

Переписчик просто-напросто спутал сходные по значению приставки или, скорее всего, не разглядел букву: у по-древ­нерусски обозначалось так – оу; легко принять оуступиша за отступиша (эту же ошибку только что допустил мой компьютер, распознавая текст с машинописи 20-летней давности). А когда затем т вычеркнули, получилось ненужное повторение: половцы идут со всех сторон и окружили со всех сторон. Соотношение же у поэта было такое: 3 1 1 4 3.

Другой отрывок дошёл до нас в следующем виде: За нимь кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли, смагу людемь мычючи въ пламяне розе (роге). Первые издатели решили, что тут названы «предводители хищных половцев», и перевели так: «Воскликнули Карня и Жля, и, прискакав в землю Русскую, стали томить людей огнём и мечом». Один из исследователей потом даже читал: Кончак и Гза. Смага здесь толкуется как огонь, бросаемый боевыми машинами,

Позже возникло предположение, что карна происходит от карити (корить, оплакивать), а жля – испорченное желя (однокоренное с «жалеть»). Смагу приняли за погребальный пепел. Таким образом, имеются в виду вопленица, затем вестница мёртвых, идущая по Руси с ритуальным сосудом, напоминающим рог.

Наконец, промелькнуло высказывание: тут действует «кара жлан», чёрный дракон, известный по степным мифам. Он выды­хает огонь на манер Змея Горыныча.

Считаем гласные, и оказывается, что одного е недостаёт: 7 5 4 7 5. Куда его вставить? Больше некуда, кроме как в Жля.

Даже неловко за такое лёгкое решение спорного вопроса. Раз желя, то безусловно правы те, кто видел здесь не полов­цев и не дракона. И насколько поэтичнее получившаяся карти­на, чем информация о военных действиях или о драконе, при­тянутом сюда за уши!

Перед этим стихом стоит такой:

О, далече зайде соколъ, птиць бья, – къ морю;

а Игорева храбраго пълку

не кресити (не воскресить)! (7 6 6 4 2)

Игорь действительно ушёл к морю. Он сравнён с соколом, во время охоты улетевшим далеко от гнезда и не имеющим сил вернуться. Нужен ли союз а, разве какое-нибудь противопо­ставление во фразе есть? Существует туманное объяснение: а непонятно, однако в контексте вроде бы уместно. Но вот и цифры указывают: у поэта его не было, он нарушает равенство.

Через несколько строк видим два а подряд:

Уныша бо градомь эабралы,

а веселие пониче (5 3 4 4 1).

А Святъславъ мутень сонъ виде

въ Киеве на горахъ (5 2 4 1 1).

Ну, и где же противопоставления? Кажется, будто поэт бездумно втыкал а куда попало. Но по арифметике видно, что он тут ни при чём. Союз вставлен кем-то из сказителей или переписчиков «Слова», знавшим былины и народные песни, где а употребляется очень часто (в другой роли – для зачина или ради соблюдения ритма).

Итак, автор поэмы куда лучше знал язык, чем может пока­заться по его многочисленным «ошибкам». Точнее, не только знал – это доступно и для иностранца, например, однако его речь всё-таки не будет по-настоящему русской, – поэт очень тонко чувствовал язык. Причём это чувство близко к нашему, так как сам язык оказывается современнее: он не книжный (книжники всегда отстают), а живой, народный.

О чём говорят гиганты

Поэзия – речь звучащая. Даже стихи, которые написаны не для чтения вслух, мы всё равно произносим хотя бы про себя. Иначе поэтам незачем было бы соблюдать стихотворные размеры и рифмовать: ведь ударные и безударные слоги, со­звучия на бумаге не имеют значения. Один рифмует «мох – лёг», потому что произносит «лёх», у другого видим «лёг – бок», у третьего вообще «чириканье – чернильница».

Так же у древнего поэта: сколько а и я вместе, сколько у и ю вместе, и поровну ли а-я и у-ю – это интерес не к количеству разных значков на письме, а к их звучанию. Стихи в ту пору и предназначались не для чтения глазами, а для пения перед слушателями. Сам поэт назвал своим предшественником Бояна и сообщил: тот именно пел. Стихосложение «Слова о полку Игореве» воссоздаёт произношение автора, подобно фильтру радиоприёмника, отсекающему помехи, какие возникли на 800-летней дороге,