Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина Страница 13

— В. А., пью за ваше драгоценное здоровье!

Мне сделалось дурно.

— Что от вас хочет Г. Г. Ягода? — спросил наблюдательный Мейерхольд.

— Без всяких причин арестован мой товарищ, солист Большого театра Норцов. — Утром позвоню Калинину, потом протелефонирую вам.

— Здесь находится Алексей Иванович Рыков, можно с ним поговорить, он достаточно влиятельный человек.

Ягода отвел меня в кабинет Мейерхольда:

— В. А., я давно вас не видел! Вы собираетесь со мной поссориться? А там продолжаете бывать? Мыться и париться в баньке, делать массажики, целоваться с молодой красивой женщиной?

Все это говорилось игривым тоном. Поражала его недальновидность. Неужели Ягода не понимал, что этот «интимный» разговор со всеми подробностями станет известен Сталину, Маленкову, Ежову? Возможно, он уверовал в то, что я испугалась и окончательно подчинилась его воле.

— Я отвезу вас домой, — властно сказал Ягода.

— Как раз сегодня мне хочется пройтись пешком.

— Тогда я вас провожу.

Назойливость начальника ГПУ меня раздражала, я не знала, как от него отделаться.

Мейерхольд играл с молодым человеком в шахматы, его партнера узнала по кудрявой шевелюре. Сотрудник Маленкова сделал вид, что меня не узнал.

К нам подошел Рыков:

— В. А., вот вам наш телефон, будем счастливы видеть вас у себя, мы принимаем по четвергам.

Не успела поблагодарить за приглашение, как подбежал полутрезвый, жующий на ходу Зиновьев:

— Верочка, почему вы все время ломаетесь? Одним можно, а другим нельзя? Это не честно, любая игра должна быть справедливой.

С ужасом от него отпрянула, подумала, что Зиновьев намекает на мою связь с Сталиным. Оказалось, что он приревновал меня сначала к Мейерхольду, потом к Ягоде и Рыкову. Вовремя подошел шахматист, партнер Вс. Эм. Он галантно подал мне пальто.

— В. А., разве вы забыли, что приглашены на день рождения к моей сестре Оксане? — сказал он, улыбаясь. — Я Игорь Фетисов.

Он не дал опомниться, как мы уже сидели в машине.

— До девяти часов утра не снимайте телефонную трубку, никому не открывайте двери, я соединю вас с товарищами, ответственными за вашу безопасность. На заднем сиденье чемодан с мужской одеждой, натяните на себя брюки и пальто, на всякий случай приклейте бороду, идиотская конспирация необходима.

Изобретательный Игорь оставил Ягоду с носом.

Но вернемся к хозяевам.

14 марта 1936 года посчастливилось побывать в Ленинградском лектории на знаменитом докладе-диспуте «Мейерхольд против мейерхольдовщины». Послушать и увидеть Мастера приехали актеры, писатели, режиссеры из различных городов страны. Он очень тепло говорил о своем учителе К. С. Станиславском, о преемственности традиций, о заветах, которые надо не только помнить, но и беречь.

Осенью, в дождливый сумрачный день, Вс. Эм. приехал из Парижа. Он восторженно говорил о встречах с Пабло Пикассо.

— Великий Пикассо согласился приехать в Москву и готов писать декорации для нашего «Гамлета», о котором я мечтаю столько лет.

Фортуна изменила Мейерхольду. В моем архиве хранится статья П. М. Керженцева, тогдашнего председателя Всесоюзного комитета по делам искусств при Совете Народных Комиссаров СССР, «Чужой театр» («Правда», 17 декабря, 1937). Эта статья явилась одним из многочисленных выстрелов в незащищенную спину Вс. Эм. Мейерхольда.

В субботу 7 января 1938 г. вся театральная Москва пришла в Его Театр. Шел 725-й спектакль — «Дама с камелиями». Артисты играли с колоссальным подъемом. Когда в последний раз прошелестел занавес, публика бросилась на сцену. Москва прощалась с Великим Театром XX века, Театром им. Вс. Мейерхольда.

Я была делегирована Большим театром на Всесоюзную конференцию режиссеров, которая проходила в Доме актера. Мы все были поражены выступлением бывшего прокурора, «великого» теоретика законов, зам. председателя Совета Народных Комиссаров Андрея Вышинского. Он, как всегда, говорил абстрактно, умело отклоняясь от основной темы. Затем выступил Рубен Симонов, актер и режиссер театра им. Е. Вахтангова. Он вылил на Мейерхольда «ушаты с помоями». Многие считали, что произойдет самобичевание. Вс. Эм. произнес мужественную речь, он до конца остался честным, неподкупным художником.

На другой день вместе с актерами Его Театра мы отправились в Брюсовский переулок. Двери открыла заплаканная домработница. Зинаиду Николаевну нельзя было узнать, за одну ночь она превратилась в беспомощную старуху.

Райх повалилась на ковер и беззвучно завыла:

— Вс. Эм. в полдень увели. Мы его больше не увидим, они его убьют!!!

А потом мы узнали о ее трагической смерти. Райх зверски изнасиловали, отрезали грудь, выкололи глаза, всю изрезали. Такая же участь постигла преданную домработницу, которая прожила у них много лет.

О великих мертвецах почему-то всегда вспоминают с любовью и всхлипыванием. После смерти Мастера о нем написаны тысячи печатных страниц, и наши современники, режиссеры театра и кино, и прочие аналитики без зазрения совести «щедро» обворовывают и присваивают идеи самобытного и неповторимого кудесника великого русского театра.

Разговор я Ягодой передала зашедшим ко мне назавтра Маленкову и Ежову.

— Скоро веревочка не шее проклятого фармацевта затянется тугим узлом, — пискливым тенорком пропел Николай Иванович Ежов, будущий народный комиссар внутренних дел. — В. А., записывайте, запоминайте даты, часы, адреса, номера телефонов, фамилии и имена, одним словом все, что будет говорить вам Ягода. Между прочим, скажите, какое впечатление на вас произвела Наташа, мойщица из кремлевской бани?

— По-моему, милая девушка, внимательная, услужливая, добросовестная.

Ежов засмеялся:

— Наташа Мокроусова — любовница Ягоды, мы еще не узнали, из какого колодца он ее вытащил. За один его взгляд эта преданная сучка готова пойти на любое преступление, некоторых слушком любвеобильных товарищей она задушила в своей кроватке. Мы давно ее приговорили к смертной казни.

От ужаса похолодела, в который раз забегали по спине мурашки. Слишком поздно спохватилась, в эту кровавую, затяжную игру я вошла без сопротивления и до конца дней своих обязана нести тяжкий крест.

Маленков заметил мое смятение.

— В. А., вам нечего бояться.

— Г. М., Ягода сказал, чтр арестован артист Пантелеймон Норцов.

— Два часа его продержали на Лубянке. По указанию Калинина вашего товарища выпустили. Он отделался легким испугом.

От радости поцеловала растаявших Маленкова и Ежова.

Без предварительного звонка приехал Зиновьев. Он принес духи, цветы, вышитую скатерть.

— Верочка, я заказал столик в ресторане.

Позвонил Маленков:

— У вас находится Зиновьев. Называйте меня Павлом Романовичем. Нам нужно, чтобы вы выяснили его отношение к товарищу Сталину…

— Хорошо, Павел Романович, — ответила ему в тон, — с удовольствием дам концерт для ученых Москвы. Я подготовила новую программу из романсов русских композиторов.

После нескольких рюмок водки Зиновьев опьянел.

— Верочка, вы мне очень импонируете, сжальтесь! Я, кажется, полюбил вас и, простите за откровенность, страстно жажду побыть с вами.

— Григорий Евсеевич, вы что, сошли с ума? Разве я давала вам для этого повод?

— В. А., для начала нашего знакомства позвольте сделать вам скромный подарок. — Он достал золотое ожерелье, покрытое дорогостоящими бриллиантами. — Отныне эта пикантная вещица принадлежит вам.

Я промолчала. Он обиженно надул пухлые губы:

— Что, недостаточно высокая плата? Любая певичка, любая балерина готова кинуться на шею первому встречному за подношение, которое ничего не стоит, а вы все время строите из себя недотрогу. — Зиновьев полез целоваться.

— Григорий Евсеевич, у меня есть муж, и вам не следует так себя вести, я могу серьезно обидеться.

— Простите, Верочка, впредь обещаю сдерживать свои эмоции. Возьмите ожерелье, оно вам пригодится, дарю от чистого сердца. В. А., вы чудо! Недаром вас преследует людоед Генрих Ягода, бойтесь его! Это он «по секрету» разболтал, что вы спите со Сталиным. Во все времена, что существует Вселенная, не было на земле страшнее чудовища, чем Иосиф Джугашвили.

Мы, большевики, считаем, что он, Сталин, отравил В. И. Ленина. Пройдут годы, промчатся десятилетия, если его не убьют, он до своего смертного часа останется повелителем Российской империи. Но рано или поздно смерть его будет ужасной, все народы мира будут проклинать…

В клубе ГПУ состоялся вечер, посвященный памяти Дзержинского. За столом президиума: Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Буденный, Калинин, Бухарин, Каменев, Косиор, Рудзутак, Чубарь, Енукидзе, Ягода, Гамарник, Шапошников, Егоров, Эйдеман, Тухачевский, Якир, Блюхер, Путна, Федько, Рыков, Фельдман, Орджоникидзе, Хрущев.