Коллектив авторов - Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке Страница 13

В век Просвещения «экономика обмена» распространилась по всему континенту достаточно широко, хотя до XIX в. это пространство динамичной жизни представляло собой «плотный, но достаточно тонкий слой». Но именно здесь, как показал Бродель, протекали процессы, которые он назвал «играми обмена». В них были задействованы экономические, административные, законодательные, географические, исторические, технологические, социальные, психологические, политические и множество иных факторов. Характеризуя «процесс распределения» в Европе XVIII в., американский историк С. Каплан писал, что он зависел от уровня развития транспорта и путей сообщения, от технологий хранения продукции, от развитости рыночной сети, от форм организации хлебной и мучной торговли, от степени интеграции и коммерциализации мельничного дела и хлебопечения, от состояния посреднических коммерческих структур и кредитных учреждений, от местных продовольственных привычек, от отношения к использованию пищевых суррогатов, от локальной структуры потребления, от связей между городом и деревней, от конкуренции внутри страны, от региональных особенностей законодательной практики и социально-экономического регулирования, от деятельности судов и полиции, от коллективной памяти и ментальных установок по отношению к торговле и законам, от степени заинтересованности региональных и центральных властей в местных делах и от многого другого.

Размышляя об «экономике обмена» при Старом порядке, Ф. Бродель выделял два уровня: на нижнем осуществлялись базарная и лавочная торговля, торговля вразнос; на верхнем действовали ярмарки и биржи. В первом случае речь идет о традиционном рутинном обмене, который происходил в привычных для людей местах и не требовал значительных перемещений товаров. Именно такой обмен господствовал в повседневной торговой жизни деревень, сел, малых и больших городов. В ней все было знакомо и предсказуемо: календарь торговли устойчив, ассортимент товаров давно сложился, цены относительно стабильны, информация доступна для всех, вероятная прибыль легко просчитывается. Наряду с таким «общественным рынком» (Бродель использует английский термин public market), подчинявшимся традиционной регламентации, формируется и действует рынок «частный» (private market), на котором правила игры устанавливаются спонтанно, а между производством и потреблением образуются коммерческие цепочки посредников. Примером такого обмена можно считать практику прямых закупок крестьянской продукции с последующей ее перепродажей по более высокой цене.

В подобной ситуации возникают явления, которые уже не вписываются в «рыночную экономику», хотя и могут быть связаны с обменом. Ф. Бродель обозначил их словом «капитализм», которое получило распространение после выхода книги В. Зомбарта «Современный капитализм» (1902). Возражая против полного отождествления «рыночной экономики» и «капитализма», Бродель указывал на их качественное различие и подчеркивал, что последний характеризуется особой конъюнктурностью, высокой приспособляемостью к обстоятельствам и стремлением к господству. Поле его деятельности гораздо шире, чем обычная «рыночная экономика», а интересы капиталистов выходят за пределы ограниченного национального пространства. Особенно ярко «процесс капитализма» проявляется в торговых операциях, предполагавших перемещение товаров на большие расстояния: такая торговля не подчинялась правилам повседневного обмена, использовала длинные посреднические цепочки и обеспечивала огромные прибыли. Во всех странах Европы складываются небольшие, но очень активные группы негоциантов, специализирующиеся на торговле такого рода. Успешные предприниматели-капиталисты, по словам Броделя, «присваивают все, что в радиусе досягаемости оказывается достойным внимания — землю, недвижимость, ренты…» Яркие примеры деятельности такого рода в XVIII в. дает фамильная история Ротшильдов, роль которых в последующей финансовой истории Запада хорошо известна.

В Европе XVIII столетия интенсивно развивались обе формы обмена. Процветал «общественный рынок» — важнейшее связующее звено между городом и деревней. В Испании, Англии, Баварии лавки просто «пожирали» пространство городов, а порой и деревень. Очень многолюдной оставалась и армия торговцев вразнос. В то же время в разных уголках Европы уверенно набирал силу «частный рынок». Его развитие стимулировалось в том числе крупными закупками для снабжения городов и армий, а также расширением прямых закупок у крестьян, которые не могли торговать на рынке, но нуждались в деньгах для оплаты налогов и сборов. Власти пытались контролировать подобную рыночную активность, однако ее эффективность все чаще побуждала их закрывать глаза на нарушения регламентации в сфере торговли. В новых условиях большие оптовые ярмарки в ряде стран (в Голландии, Англии) постепенно становились убыточными и приходили в упадок, но они сохраняли свое значение в регионах с традиционной и малоподвижной экономикой, являясь одним из важных способов экономических связей на внутреннем рынке. Особенно много ярмарок действовало в России, Польше, Италии, в ряде провинций Франции.

Заметно оживились европейские биржи. Если в XVII в. лидером на этом поприще был Амстердам, то в XVIII столетии его потеснил Лондон, с которым пытались соперничать Женева, Париж и Генуя. Собственные биржи появились в Берлине, Ла-Рошели, Вене, в заокеанском Нью-Йорке. Впрочем, по свидетельству итальянского путешественника М. Торча, амстердамская биржа даже в 1782 г. оставалась одной из самых активных в Европе и по объемам займов все еще превосходила лондонскую. При этом голландские спекуляции были ориентированы на внешний рынок. С 60-х годов за кредитами к голландцам обращались курфюрсты Баварии и Саксонии, короли Дании и Швеции, Екатерина II и даже американские инсургенты. В 1782 г. две трети голландских капиталов приходились на внешние займы и государственный долг, причем доля Англии составляла 83 % от общей суммы внешних займов Нидерландов. Обитатели шумного биржевого пространства быстро проникли во все финансовые центры Европы. Это спекулятивное сообщество (современники его не жаловали) играло важную роль в формировании тех «ухищрений и приемов», которые Ф. Бродель связывал с понятием «капитализм». Благодаря биржам деньги и кредиты начали циркулировать по всему европейскому пространству, поверх границ.

Торговая экспансия в XVIII в. явилась одним из важнейших факторов экономического подъема, который обозначился уже в 20-30-е годы и стал активно набирать скорость во второй половине века. Надежной статистики мало, но накопленные историками данные свидетельствуют о заметном росте объемов внутренней торговли, активизации межрегиональных обменов, увеличении дальности перевозок. Например, транспортные потоки по Рейну между Майнцем и Страсбургом в 40-80-х годах возросли на 70 %. Концентрация капиталов в торговле по-прежнему опережала их накопление в промышленности. Особенно успешно развивалась внешняя торговля. Она повсеместно находилась под пристальным надзором государственной власти, однако это не могло остановить развитие частного предпринимательства. В частности, судовладельцы на свой страх и риск организовывали торговые экспедиции независимо от торговых компаний. Заморскую торговлю стимулировали прогресс навигации, многим обязанный новейшим изобретениям, таким как секстанты Дж. Хэдли и Дж. Берда, морской хронометр Дж. Харрисона, и развитие системы страхования морских грузоперевозок. Именно в XVIII в. возникла знаменитая страховая компания, названная по имени ее основателя Э. Ллойда, владевшего с конца 80-х годов XVII в. кофейней в лондонской гавани. Здесь часто встречались моряки, владельцы судов и коммерсанты, здесь же заключались договоры страхования судов и грузов. Европейские купцы и негоцианты действовали во всех частях света. Из Азии в Европу поступали изделия восточных ремесел — индийские хлопчатобумажные ткани, китайский и японский фарфор, а также чай, кофе, сахар, пряности. Из Америки в Старый Свет доставлялся табак (впрочем, его уже начали выращивать в некоторых не слишком развитых районах Европы). В Америку европейцы продолжали поставлять «людской товар» — обращенных в рабство африканцев.

Лондон являлся одним из ведущих европейских перевалочных пунктов заморской торговли. И хотя в XVIII в. британская столица не сумела утвердиться в качестве монопольного лидера (в XVII в. эту роль играл амстердамский порт) и ей приходилось делить славу центра мировой торговли не только с Амстердамом, но и с Бордо, Гамбургом, Лиссабоном, тем не менее общая тенденция складывалась в пользу Великобритании. К началу столетия она явно обгоняла Голландию и по уровню развития своих мануфактур, и по темпам роста торгового флота. Так, в 1702 г. в ее распоряжении находилось 3300 торговых судов, а в 1764 г. — уже 8100. Двойной рост водоизмещения торгового флота в этот период (с 260 тыс. до 590 тыс. т) и расширение колониальной торговли стали важнейшими составляющими ее торговой гегемонии, которая крепла в течение всего века. Британские владения в Америке служили емким рынком для сбыта мануфактурных товаров метрополии (см. гл. «Эволюция Британской империи»). Прочными оставались позиции английских товаров и сырья (шерсти, угля) и на континентальном рынке. К примеру, только за первую треть XVIII в. в четыре раза выросла английская торговля с Португалией. Реэкспорт колониальных товаров, доля которых в торговом обороте Великобритании постоянно росла, привел к заметной активизации прибалтийской торговли. Англия поставляла колониальные товары в Россию и германские государства. До начала революционных войн европейское направление оставалось важным в английской торговле.