Турсун Султанов - Поднятые на белой кошме. Ханы казахских степей Страница 13

Однако здесь следует особо подчеркнуть, что как приведенный пример „совместного царствования“ четырех Чингизидов вместо здравствующего хана Туда-Менгу (ум. в 1287 г.), так и известные исторические примеры двоевластия являются лишь следствием практического развития конкретных событий, каждого данного обстоятельства и не отражают таким образом норму политического порядка в Еке Монгол улусе и государствах Чингизидов (Золотой Орде, государстве Чагатаидов, Хулагуидов). Нормой политического порядка в Еке Монгол улусе и государствах Чингизидов было единовластие; все случаи двоевластия и „совместного царствования“ нескольких Чингизидов следует рассматривать как отступление от этого порядка.

Словом, перечисленные выше права и функции царствующего хана были общие. Реальная же власть каждого отдельного хана была персональна и в значительной степени зависела от его личностных качеств и индивидуального обаяния, так сказать, от его царственного облика. Тут мы подошли к излюбленной средневековыми историографами теме — образ идеального государя. Для полноты сведений приведу основные положения их учения; думаю, что они будут прочитаны без скуки.

Удел царей — управлять своим государством; а „дело престола и царства — дело трудное“, говорится в источниках. Поэтому важно, чтобы цари, превосходя прочих людей положением, превосходили их также величием. А величие государей заключается в превосходстве их высокой природы, что проявляется в ряде признаков. Разные средневековые авторы как мусульманские, так монгольские и китайские, писавшие о чингизидских улусах, дают примерно одинаковый перечень ханских пороков и добродетелей. Добродетели: мужество, доблесть, справедливость, щедрость, великодушие, благоразумие, удачливость, умение вникать в связь обстоятельств и измерять собственные силы, слушать одинаково хорошее и плохое, слова правды и лжи и т. д. В источниках, соответственно, два типа правителей: первый — образцовых, пользовавшихся особой популярностью благодаря своим положительным качествам; второй — непопулярные, ставшие одиозными, правители.

В первую группу можно включить, например, Хайду, Мухаммада Шейбани-хана, его племянника Убайдулла-хана, хана казахов Касима, его сына Хакк-Назар-хана и т. д.

Хайду (ум. в 1301 г.) — сын Каши, внук Угедей-хана. Как установил В. В. Бартольд, он был фактическим основателем самостоятельного монгольского государства в Средней Азии и, по общему мнению средневековых авторов, отличался исключительной храбростью, щедростью, справедливостью; с дарованиями полководца Хайду счастливо соединял холодную расчетливость политика. Сын и внук алкоголиков, он отличался едва ли не от всех Чингизидов тем, что, по словам его современника Рашид ад-Дина, никогда не пил ни вина, ни кумыса.

Убайдулла-хан (правил в Бухаре с 1352 г., стоял во главе всех узбеков с 1533 г., умер в 1539 г.) — сын Махмуд-султана, сводного брата Мухаммада Шейбани-хана, завоевателя государства Тимуридов. Он был прост в обращении, по-царски щедр, в битве превосходил всех храбростью; обладая военными талантами и будучи настоящим вождем кочевых узбеков, Убайдулла-хан свободно владел арабским и персидским языками, на которых писал стихи и прозаические трактаты, равно как и на своем родном тюрки. Он считался идеальным правителем в духе мусульманского благочестия.

Характеристики Мухаммаду Шейбани-хану, Касим-хану и другим, пользовавшимся особой популярностью государям, будут приведены дальше, во второй главе настоящего исследования. Здесь достаточно лишь отметить, что, согласно представлениям эпохи, идеальный правитель — это тот, кто, говоря словами Шараф ад-Дина Али Йазди (ум. в 1454 г.), является „в одно и то же время бичом своих врагов, идолом своих солдат и отцом своих подданных“.

Ко второй группе (непопулярные, ставшие одиозными правители) можно отнести, например, Тимур-Малик-хана, Азиз-хана, Шах-Бурхан-хана и т. д.

Тимур-Малик-хан: по одним источникам был сыном Урус-хана, по другим — Мухаммад-хана; он стал ханом после смерти Токтакия-хана в 1377 году. Тимур-Малик-хан был большим любителем наслаждений, постоянно предавался пьянству и разгулу, спал до полудня. Правление Тимур-Малика, пьяницы и бездельника, было недолгим; вскоре он потерял свою власть, а заодно и жизнь.

Азиз-хан — Джучид, правил в Сарае, столице Золотой Орды, в 1360-х годах. Он вел развратный образ жизни, за что подвергся упрекам шейха Сайид-Ата, потомка Ахмада Ясави. Хан послушался шейха и выразил раскаяние, но через три года вновь вернулся к прежнему образу жизни и был убит.

Шах-Бурхан-хан — Шибанид, сын Абд ар-Рахим-султана, внук вышеупомянутого Убайдулла-хана. В 957/1550 г. его возвели на престол в Бухаре. Он же все время не отнимал губ от чаши с вином и постоянно пьянствовал, будучи беспечен относительно охранения государства и забот о положении войска и подданных. Совершенно никого не боясь, он открыто совершал неодобрительные поступки, так что все сошлись на мысли о его устранении, и он был устранен.

Словом, в государственной жизни персональный фактор был велик и общественная идеология придавала большое значение личности государя. Вот еще один пример в дополнение к уже приведенным выше. После смерти хивинского хана Агатая (около 1553 г.) встал вопрос о том, кого из двух братьев, Иш-султана или Дост-султана, возвести в ханы. Иш-султан был храбр в битвах, не жалел своего добра своим нукерам (слугам), но был с посредственным умом, со слабой правоверностью, с беспредельной дерзостью; на любовные утехи он был падок и постоянным его занятием было волокитство за хорошенькими женщинами и девицами. Эти отрицательные качества Иш-султана явились причиной того, что ему было отказано в престоле; и на трон царствования воссел его брат Дост-султан, человек с качествами факира и дервиша, т. е. с качествами мусульманского мистика [Шаджара-йи турк, изд., т. 1, с. 234].

Итак, действовавшая в рассматриваемую нами эпоху система давала в руки хана огромную власть, фактически бесконтрольную. Но всякий раз каждый отдельный правитель имел лишь тот объем власти, который давали ему его личные качества, врожденные добродетели. Если государь был сильной личностью, то его власть была абсолютной и решающее слово всегда оставалось за ним, даже если он действовал вопреки мнению своего окружения; едва ли не единственным ограничением воли могущественного хана-Чингизида служила Яса Чингизхана. Если же хан был слабым, заурядным человеком, то „и ртом и языком и волею“ его правило его ближайшее окружение в лице какого-нибудь „умного атабека“, „энергичного инака“ и т. п.; но, чаще всего, фактическая власть в государстве в таком случае принадлежала могущественнейшему из султанов, который нередко также принимал ханский титул; бывало и так, что в одном государстве в одно и то же время титул хана носило сразу несколько султанов. Поэтому у авторов, хорошо знавших положение дел в чингизидских улусах, можно встретить уточнение, что именно такой-то „сейчас является старшим ханом“ (по-тюркски: улуг-хан, катта-хан; по-персидски: хан-и бузург, хан-и калан), а такой-то „младшим (малым) ханом“ (по-тюркски: кичик-хан; по-персидски: хан-и хурд): для обозначения же „мелких ханов“ в источниках употребляется термин келте-хан (келте — персидское слово и означает: старый, потерявший свою силу зверь; куцый, с отрубленным хвостом; короткий, мелкий, негодный, ничтожный). К этой теме мы еще вернемся во второй главе настоящей книги.

Чингизид, облеченный титулом хана, чеканил со своим именем монету (право, которое тогда считалось одним из основных признаков независимого государя) и был окружен многими другими внешними знаками отличия. Местопребывание хана (ставка) называлось орду (орда). Шатер хана размещался отдельно от других, в самом центре лагеря, выделялся величиной и роскошью и охранялся особой гвардией. Прочие шатры разбивались лишь потом и около ханского двора; причем каждый член царствующей фамилии, каждый придворный чин и военачальник знал точно место своего шатра, соответствовавшее его положению и званию, т. е. направо или налево от шатра хана, в первом, втором или третьем ряду он будет жить в орде. Вот как, к примеру, описывает Гильом Рубрук орду Бату-хана (ум. в 1255 г.). „Итак, когда я увидел двор Бату, я оробел, потому что собственно дома его казались как бы каким-то большим городом, протянувшимся в длину и отовсюду окруженным народами на расстоянии трех или четырех лье. И как в Израильском народе каждый знал, с какой стороны скинии должен он раскидывать палатки, так и они знают, с какого бока двора должны они размещаться, когда они снимают свои дома с повозок. Отсюда двор на их языке называется ордой, что значит середина, так как он всегда находится по середине их людей, за исключением того, что прямо к югу не помещается никто, так как с этой стороны отворяются ворота двора. Но справа и слева они располагаются, как хотят, насколько позволяет местность, лишь бы только не попасть прямо пред двором или напротив двора“ [Рубрук, с. 119].