Владимир Соловьев - Современники и потомки о восстании С.Т. Разина Страница 13

В другом своем труде «Историческое описание земли и войска Донского» В. Д. Сухоруков продолжает развитие той же темы[93]. Однако последовавший арест и ссылка помешали завершению работы, публикация ее по цензурным соображениям была запрещена[94]. Только четверть века спустя, на рубеже 60–70-х годов, рукопись В. Д. Сухорукова увидела свет.

Что же насторожило бдительных чиновников, не разрешивших сразу напечатать «Историческое описание…»?

Наиболее крамольной, на их взгляд, очевидно, оказалась посвященная разинскому восстанию XIII глава сухоруковского сочинения. В ней автор подчеркнуто отказывается от официальной трактовки событий источниками, вышедшими из правительственных кругов. Он не следует их оценкам, не пользуется их терминологией, не спешит пересказывать, а тем более принимать на веру порочащие восставших факты, избегает не только ругательных определении в адрес разинцев, но даже старается не воспроизводить то и дело употребляемых в актовых материалах и свидетельствах иностранцев уменьшительных имен типа Стенька, Васька и т. д.[95] Другими словами, В. Д. Сухоруков, энергично препарируя привлеченные им разнообразные источники, удаляет из них толстый, многослойный налет тенденциозности, необъективности. И в результате «бунт Стеньки Разина» неожиданно приобретает совершенно иную, чем в прежней литературе, окраску, причем автор явно отдает свои симпатии не доблестным царским воеводам, не преисполненным государственного ума боярам из ближайшего окружения царя Алексея Михайловича, а поднявшим на Руси невиданный мятеж казакам, их атаману, присоединившимся к ним крестьянским массам. В С. Т. Разине В. Д. Сухоруков видит не злодея и монстра, а заступника и друга народа. «Вся чернь, — пишет автор, — народ и вообще все воинские чины, восклицали: „Отец наш! Живи долго и будь победителем всех бояр и князей!“» Этим признанием огромной популярности повстанческого предводителя, безграничного доверия к нему проводилась мысль о том, что восстание С. Т. Разина было глубоко народным движением, направленным своим острием против крепостников-помещиков, бояр, воевод и защищающего их интересы государства.

Казачья вольница, смелые и независимые проявления народной свободы — в центре внимания следующей книги В. Д. Сухорукова «Общежитие донских казаков в XVII и XVIII вв.»[96]. И вновь автор откровенно любуется гордым духом и свободолюбивым характером донцов, не знавших ни рабства, ни деспотизма и унаследовавших вольные традиции древнего Новгорода.

К восстанию С. Т. Разина неоднократно обращались взоры ссыльных декабристов. Однако мнения ими на этот счет высказывались весьма противоположные. Так, Н. А. Бестужев, известный своими оригинальными работами по истории российского флота, не счел нужным остановиться на стремительных речных и морских рейдах разинцев, их дерзких маневрах и победах и т. д. Зато предпочел повторить расхожие оценки восстания в официальных источниках[97]. Правда, в неопубликованных материалах, как установил С. С. Волк, ссыльный декабрист признавал широкий размах движения, но его общий взгляд на восставших как на бунтовщиков и смутьянов оставался неизменным[98].

Надо думать, иными мерками и с других позиций подходил к разинскому выступлению декабрист В. П. Ивашев. Его товарищ по ссылке А. Е. Розен в своих «Записках…» свидетельствует, что в Нерчинском остроге была написана целая поэма о Разине[99]. К сожалению, она не сохранилась, в силу чего о позиции Ивашева судить трудно, но сама логика подсказывает, что автор не осуждает, как Бестужев, а воспевает своего героя. Таким образом, хотя крестьянские восстания в России гораздо меньше волновали декабристов, чем, скажем, столкновения между князьями и свободными новгородцами вечевых времен, а признанным кумиром для них был скорее не Степан Разин, а Марфа Борецкая, тем не менее часть их приветствовала всякое проявление вольности народа, в том числе и разинское движение.

Историю изучения крестьянской войны в России последней трети XVII в. немыслимо себе представить без «разинских» страниц А. С. Пушкина.

Еще в детстве будущий поэт говорил: «Стенька Разин был моим первым героем, и я уже мечтал о нем, когда мне не было восьми лет…»[100]. О легендарном народном предводителе Пушкин, наверное, впервые узнал от своей няни Арины Родионовны: С ее же слов, по-видимому, он записал в 1824 г. две новые песни из разинского цикла. С годами интерес поэта к повстанческому атаману и всему, с ним связанному, не только не угас, но, напротив, усилился. Пушкину чужда господствовавшая в сочинениях дворянских авторов трактовка крупнейшего народного движения XVII в., согласно которой Разиным и разницами движут кровожадная страсть к разгулу, жажда обогащения, погоня за «дуваном», «зипунами». В письме из Михайловского к брату Льву Сергеевичу он отзывается о С. Т. Разине как о «единственном поэтическом лице русской истории» и настоятельно просит хотя бы «сухого» исторического известия о нем[101]. В противовес дворянской традиции Пушкин создает совершенно иной, близкий мотивам народных преданий образ Разина. В 1826 г. поэт написал стихотворный цикл «Песни о Стеньке Разине», в основе которых — народные исторические песни и сказания. Через Бенкендорфа он направил свое сочинение на цензуру Николаю I, и вскоре шеф жандармов известил Пушкина о мнении царя относительно этих стихов: они, «при всем поэтическом своем достоинстве, по содержанию своему неприличны к напечатанию. Сверх того, церковь проклинает Разина, как равно и Пугачева»[102].

Но для Пушкина высший показатель исторической правды — мнение народное, устный народный приговор, и то, что Разин стал любимым героем национального фольклора, говорило поэту о многом. Летописец пугачевского восстания, он живо интересовался и событиями 1667–1671 гг., в обоих народных движениях видел черты чрезвычайного сходства[103]. И если воспоминания о пугачевских днях были еще свежи, особенно в Поволжье и на Урале, куда и отправился за материалом из первых рук А. С. Пушкин, — о разинском времени поэту пришлось судить главным образом по богатому песенному наследию русского народа. Быть может, как раз потому, что гроза пугачевского бунта отгремела на Руси сравнительно недавно, поэт выбрал для своих исторических занятий именно его, а не разинское восстание. Но и последнее постоянно оставалось в сфере внимания Пушкина, что нашло подтверждение в свидетельствах современников. Известнейший историк, прозаик, драматург, критик, издатель журнала «Московский вестник» М. П. Погодин приводит в своем дневнике подробности чтения А. С. Пушкиным на вечере у Веневитиновых в Москве в 1826 г. своих новых произведений. Наряду с «Борисом Годуновым» и предисловием к «Руслану и Людмиле» поэт читал «песни о Стеньке Разине, как он выплывал ночью по Волге, на востроносой своей лодке…»[104]. Поэт Н. М. Языков, находясь в Дерпте, пишет брату: «Здесь говорят, что Пушкин написал много нового, между прочим поэму „Стенька Разин“… Видно, он много занимается своим делом. Слава и честь ему»[105]. Сталкивавшийся с А. С. Пушкиным у Н. Н. Раевского в 1834 г. П. X. Граббе вспоминает: «Мы обедали и провели несколько часов втроем… Он (Пушкин. — В. С.) занят был в то время историей Пугачева и Ст. Разина. Последним, казалось мне, больше. Он принес даже с собою брошюру на французском языке, переведенную с английского и изданную в те времена (т. е. еще в XVII в. — В. С.) одним капитаном английской службы, который, по взятии Разиным Астрахани, представлялся ему и потом был очевидцем казни его (возможно, тут идет речь об авторе „Сообщения…“ — В. С.)»[106]. Сохранились сведения, что Н. Н. Раевский оказывал А. С. Пушкину помощь в сборе материалов о С. Т. Разине[107].

В 1836 г. по просьбе парижского литератора Лов-Веймарса поэт в форме прозаического пересказа перевел на французский язык 11 русских народных песен, в том числе две из разинского цикла: о рождении атамана и о казни его на Красной площади[108]. Несколько легенд и преданий о Разине, сохранившихся в среде уральских казаков, Пушкин передает в «Истории Пугачева», где фольклорная струя, мотивы устного народного творчества органически вплетаются в повествование.

В историографическом плане это произведение представляет не меньший интерес, чем в литературном. Стремление Пушкина-историка понять дух и идейные искания восставшего народа, размышления о народной стихии, причинах и судьбах крестьянского бунта принципиально отличают его методологический подход от научных построений многих предшественников и последователей. «Волненья бурь народных» для Пушкина — одна из характерных примет российской истории, полной «кипучего брожения и пылкой бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов». Бушевание грозных внечеловеческих сил сродни потопу. Страшной, жестокой, взявшей много крови, стоившей немалых жертв видится поэту народная война. Подобно мощной, все сокрушающей на своем пути лавине она движется без руля и ветрил, и сами повстанческие предводители бессильны перед ней и ее причудами и вынуждены положиться на волю волн. Вспомним знаменитые строки: «Пугачев бежал, но бегство его казалось нашествием». Эта пушкинская формула прекрасно передает диалектику классовой борьбы и многое объясняет в развитии не только пугачевского восстания, но и всех крестьянских войн: разбитое народное воинство отступало, мгновенно обрастая новыми отрядами, и таким образом вскоре возрождалось и становилось боеспособным.