Владимир Добров - Тайный преемник Сталина Страница 13

Следует, однако, отметить, что «ленинградское дело» было по-настоящему серьезное. Речь шла не только об авторитете партийного и государственного руководства, но и о безопасности страны. Вознесенскому, умышленно скорректировавшему государственный план ради облегчения себе жизни и в угоду благополучным показателям, инкриминировали «обман партии и государства». Кузнецова, переведенного из Ленинграда в Москву на более высокий пост, обвинили в «перетягивании» на руководящие должности «своих» людей, а также попытках создания отдельной компартии России и переносу столицы РСФСР в Ленинград. По мнению Сталина, это неизбежно привело бы к расшатыванию основы союзных структур.

Кроме того, и Вознесенский, и Кузнецов фактически солидаризировались с намерениями группы ленинградских руководителей, узнавших о тяжелой болезни Сталина, поставить их, своих московских друзей и покровителей, во главе партии и союзного правительства в обход существовавших тогда партийных и советских процедур. В группу входили первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии Попков, Председатель Совета Министров РСФСР Родионов и второй секретарь Ленинградского горкома партии Капустин, завербованный, как оказалось, британской разведкой во время своей поездки в Лондон. Они откровенно давали понять Вознесенскому и Кузнецову, что готовы поддерживать их во всем, рассчитывая естественно, на ответные услуги. Обман партии и государства, получивший емкое название «очковтирательство» и окружение себя бездарными, но преданными людьми, «мастерами по восхвалению своих шефов», по выражению Сталина, приравнивались им к тягчайшему государственному преступлению.

Впоследствии все эти болезненные, мелкобуржуазные по ленинско-сталинской терминологии, явления внесли свой вклад в разложение партийно-государственной элиты и подготовку почвы для капиталистической реставрации: Вот выдержка из воспоминаний Шепилова, бывшего члена партийно-государственного руководства 50-х годов, одного из соратников Хрущева, хорошо знакомого с его стилем работы:

«Идейно-теоретический, деловой уровень и нравственный облик кадров, причастных у управлению страной, по сравнению с прошлым (имеется в виду сталинское время. — ВД), снижался, ибо подбор и расстановка людей производилась по образу и подобию, по вкусам и прихотям Хрущева. Однако дело не только в выборе тех или иных людей. Сама по себе система подбора работников не по деловым и моральным качествам, а по принципу «личного знакомства», «своих людей» — губительна для партии и государства. Ответственное лицо, поставленное на этот пост потому, что он «свой человек», практикует ту же систему, тоже подбирает «своих людей». И так идет дело по вертикали и по горизонтали. В результате вокруг каждого высокопоставленного работника образуется артель «своих людей» — «рязанских», «тамбовских», «украинских», «наркомпромтяжовских» — подобранных по месту жительства или по ведомству прежней работы совместно с высоким начальником. В такой артели неизбежно складывается система круговой поруки, кругового поощрения и кругового восхваления. Никакая критическая волна снизу не в состоянии прорвать плотную оборону из «своих людей» вокруг высокопоставленного лица. В результате такое лицо, его работа оказываются вне критики и контроля».

И в настоящее время актуально звучат предупреждения о том, что «теплая артель личных друзей», подобранная по принципу преданности своему шефу, неизбежно подорвет эффективность управления страной и доверие народа к ее руководству. Можно ли было предположить, насколько пророческими, убийственно точными окажутся эти слова через несколько десятилетий уже в новой, буржуазной России, — и что из Ленинграда, переименованного в Санкт-Петербург, потянется в Москву, теперь уже совершенно беспрепятственно, длинная вереница «своих» людей, расставляемых на все сколько-нибудь значащие государственные и хозяйственные посты…

У Сталина, конечно же, тоже были свои протеже, но он подбирал их исключительно по реальным заслугам и деловым качествам. Да и попасть в их число не значило обеспечить себе гарантированное место в верхних эшелонах. Скорее наоборот. Сталин как убежденный коммунист и «твердокаменный» большевик, закаленный долгими годами непримиримой борьбы с чуждыми партии веяниями, не остановился перед принятием суровых мер по отношению к своим выдвиженцам, которых в прошлом сам же не раз ставил в пример.

Того же Вознесенского он ценил за прямой и твердый характер, умение резать «правду-матку», не обращая внимания, понравится ли это кому или нет. Но выдвиженцам вождя ничего не прощалось, напротив, спрос был гораздо жестче. И потому, убедившись после нескольких бесед с Вознесенским и Кузнецовым, в присутствии других членов Политбюро, в их непосредственной вине, дал санкцию на их арест и суд, которую поддержал и Маленков, первоначально защищавший Кузнецова. Хрущев, естественно, не жалел сильных выражений, осуждая очковтирательство и групповщину ленинградской группы. Позже, правда, получив единоличную власть, он сам станет, как уже говорилось, на этот путь и в куда больших масштабах, окружая себя поддакивалами и подхалимами, пуская пыль в глаза липовыми цифрами и обещаниями. Но в тот период, разносно обличая «групповщину» ленинградцев, он был одним из самых твердых и принципиальных….

От Никиты Сергеевича, направлявшего, по сути, работу следствия, зависело многое, в том числе и окончательный приговор, и он сделал все, чтобы этот приговор был максимально суровым. Когда ему передали сталинское указание не приводить в исполнение вынесенный Вознесенскому смертный приговор и даже, более того, позаботиться о его устройстве на хозяйственную работу в каком-нибудь сибирском городе подальше от Москвы, не спешил это поручение выполнять. А когда узнал, что Вознесенский умер от переохлаждения в неотапливаемом пересыльном вагоне, не стал докладывать об этом Сталину. И потому буквально окаменел, когда на одном из заседаний Политбюро вождь как бы невзначай спросил, а чем занимается сейчас Вознесенский. К счастью, он не стал ждать ответа и перешел к другому вопросу. Сталин уже был сильно утомлен, сказывались и возраст, и болезни, — и, главное, постоянный практически круглосуточный изматывающий труд, где вождь не делал себе никаких поблажек и снисхождений. Продолжая в целом грамотно руководить огромной страной, он уже начинал кое-что забывать, чего не случалось раннее, его контроль за данными поручениями и обещаниями подчиненных заметно ослабевал, и это спасло Хрущева. Но Берия-то все знал. Он слышал сталинский вопрос, но сделал вид, что его не было. Он также испытывал неприязнь к Вознесенскому и решил не подставлять Хрущева, ссориться с ним у него не было никакого резона…

Никита Сергеевич боялся и ненавидел Сталина. Главным образом потому, что понимал его полное превосходство и не мог простить постоянных и унизительных выговоров и взбучек, которые Хрущев получал от вождя постоянно и справедливость которых он вынужден был в душе признавать. Еще более угнетало то, что он был обязан Сталину всем. И хотя на руководящую партийную работу Никиту Сергеевича выдвинул близкий в тот период к вождю Лазарь Моисеевич Каганович, в чем потом, на закате своей карьеры горько раскаивался, именно Сталин обеспечил старт его быстрой и успешной политической карьеры. Вождь первым почувствовал, что из малообразованного и простоватого на вид Хрущева, возмещавшего энергией, напором и старательностью недостаток знаний и образования, может получиться сильный руководитель. Когда Никиту Сергеевича, показавшего себя стойким защитником генеральной линии партии в московской Промышленной академии, избирали секретарем Бауманского райкома партии, Сталин защитил его от нападок недоброжелателей, напоминавших о троцкистском прошлом Хрущева: «Надо жить не прошлым, а настоящим, а товарищ Хрущев показал, что пересмотрел свои ошибочные позиции и умеет защищать интересы партии». С того времени и начался его карьерный взлет.

Через несколько лет Никита Сергеевич стал уже членом высшего руководства страны, вошел в состав Политбюро Центрального Комитета. Сам Хрущев признавал это, давая в своих воспоминаниях высокую оценку деятельности Сталина в тот период:

«Вот человек, который знает суть и правильно направляет наши умы, нашу энергию на решение коренной задачи индустриализации страны, подъема промышленности и создания на этой основе неприступности границ нашей Родины со стороны капиталистического мира… Мне очень понравилась человечность и простота Сталина, понимание им души человека… Сталин действительно был велик, я и сейчас это подтверждаю, и в своем окружении он был выше всех на много голов».

Сталин действительно был «выше всех на много голов», когда не боялся выдвигать в массовом порядке на руководящие посты, как партийные, так и государственные, молодые кадры, доказавшие свое умение работать и добиваться поставленных целей. Так было в 20-е и 30-е годы, точно так же он собирался поступить и в начале 50-х, когда новые задачи, ставшие перед страной, требовали обновления кадрового состава руководящих партийных и советских органов.