Сергей Кремлев - Политическая история Первой мировой Страница 13

Уже Михайло Васильевич Ломоносов понимал, что могущество Российское должно прирастать Сибирью, Дальним Востоком, русским Севером, включая сюда и Северный морской путь, а также и русской Америкой… Ломоносов видел наше изобильное будущее как результат русской деятельности внутри русских же границ. А незадачливые славянофилы тянули нас куда-то к «святой Софии», к «вратам Царьграда»… И если Германия этой блажи не поддакивала, то уже этим для многих превращалась почему-то во врага.

Нет, были, были у Бисмарка основания ровно через месяц после встречи двух монархов в Александрове упрекать нашего посла в Берлине Сабурова в том, что «само русское правительство подало повод к охлаждению между Германией и Россией»…

А костры казачьих разъездов в виду Восточной Пруссии русско-германских отношений не согревали.

В 1887 ГОДУ Бисмарк опять пытается добиться европейской гегемонии, замышляя разгромить Францию. Теперь этому помешала Россия тугодума Александра III.

Уже в начале его царствования администрация Александра (ибо он хотя и мнил себя самодержцем, но управлял далеко не единолично) активизировала строительство стратегических железных дорог в Польше. Объективно это был, конечно, антигерманский акт, особенно если вспомнить, что Россия отчаянно нуждалась в развитии железных дорог внутри страны, в центре, а не на периферии государства.

О некоторых «железнодорожных» пикантностях эпохи на рубеже царствования Александра III и Николая II у нас ещё будет повод сказать пару слов. Но уже в начале 80-х годов в России некие силы начинают раздувать антигерманизм. И весьма яркой фигурой здесь оказался знаменитый «белый генерал», герой русско-турецкой войны, тридцатидевятилетний генерал от инфантерии Скобелев-младший.

Михаил Дмитриевич Скобелев был, безусловно, выдающимся полководцем и незаурядным русским человеком. Но его политическая роль не украсила скоротечной биографии генерала и доброй службы России не сослужила. Вот типичный пример его образа мыслей: «Нужен лозунг, понятный не только в армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть только провозглашение войны немцам и объединение славян. Этот лозунг сделает войну популярной в обществе».

О том, укрепит ли такая война Россию экономически, будет ли способствовать прочному усилению России, а не её бесплодному истощению, Скобелев не думал. Зато в своей роковой так называемой «парижской речи» 17 февраля 1882 года перед студентами-сербами (за 4 месяца до смерти) генерал обрушился на Германию как на врага России. Зато он видел друга во Франции, хотя добрых старых галлов хлебом не надо было кормить, если удавалось подсыпать угольков в костёр, на котором можно было сжечь российско-германские отношения.

История «парижской речи» темна. Своему другу, Василию Ивановичу Немировичу-Данченко, Скобелев говорил: «Я знаю, вы были против моей парижской речи. Но я сказал её по своему убеждению и не каюсь». А в письме Ивану Сергеевичу Аксакову генерал писал уже иное: «Что сказать вам про приписываемую мне речь сербским студентам. Её я, собственно, не произносил. Пришла ко мне сербская молодежь на квартиру, говорили по душе, не для печати»…

Оказалось, однако, что для печати: разговор «по душе» вдруг опубликовала газета «France». То есть речь и была, и не была, хотя генерал от варианта «France» не отказывался и тому же Аксакову сообщал: «В конце концов, всё там сказанное – сущая правда». Короче, горячего Скобелева умело спровоцировали, а он и удила закусил.

И вскоре умер смертью странной…

Апологетические авторы, пишущие о Скобелеве, никогда не приводят его оценок Тургеневым. А они интересны… 9 июля 1882 года Тургенев написал из Буживаля в письме актрисе Марии Гавриловне Савиной: «Душа моя сегодня особенно опечалена: вчера прибыло известие о смерти Скобелева. Долго не хотелось верить, что наш Ахиллес так рано погиб и что обманулись те, которые предсказывали ему великую будущность… Несчастлива Россия в своих великих людях. Народ наш, в глазах которого он был самым популярным современным лицом, едва ли поверит в естественность его смерти… Я бы не удивился, если б узнал, что немцы, его лютейшие враги, подверглись у нас избиению хуже еврейского».

Савина относилась к Скобелеву восторженно, и это сказалось на тоне Тургенева. В письме же Анненкову он был уже намного сдержанней, да и откровенней: «А тут ещё смерть Скобелева. Я ему, конечно, не сочувствовал, но горько и печально стало мне, как, вероятно, всем русским людям».

Да, живому Скобелеву Тургенев не сочувствовал, это уж точно! 25 февраля – сразу после скобелевской речи – он писал из Парижа постоянному своему адресату Анненкову: «Скобелев оказался таким же безмозглым, как Карл XII, на которого он физически очень похож. А между тем его как будто поддерживают в наших высших сферах и тем ещё усугубляют царствующий там сумбур. Аминь, аминь, говорю Вам»…

Мы часто представляем себе Тургенева этаким поклонником Франции. Ну как же: в друзьях Флобер, Мопассан, Гюго, в подругах – Полина Виардо… А Иван Сергеевич имел одну страсть, которую, правда, не очень-то афишировал – Россию. И его резкая оценка парижского поведения Скобелева лишний раз подтвердила это.

Скобелев провоцировал войну, антагонистичную интересам России, и для Тургенева в этом было главное, обесценивающее все прежние заслуги Михаила Дмитриевича.

Скончался Скобелев при обстоятельствах действительно загадочных: в номере у роскошной московской кокотки Ванды, после кутежа, во время которого неизвестный поднёс ему бокал шампанского. Хотя вскрытие констатировало паралич, сразу же поползли слухи о «немецких происках». Однако вряд ли это было так на самом деле. Экстремистским антирусским кругам Берлина (а они там, конечно, имелись и были достаточно сильны) шум вокруг выходок Скобелева был только выгоден.

Скорее здесь можно усмотреть руку тайной организации придворной аристократии «Священная дружина», созданной после казни народовольцами Александра II в 1881 году. Руководил «дружиной», призванной охранять императора и бороться с революционерами, гвардейский гусар, полковник и граф Павел Шувалов – сын и племянник знаменитых братьев-дипломатов Шуваловых, с которыми так близок был Бисмарк.

Скобелев менее всего был борцом за свободу народа, но мешал аристократам тем, что мог стать столпом и опорой любой антидворцовой оппозиции. Академик Тарле писал о нём: «Честолюбец высшего порядка, мечтающий не столько о Суворове, сколько о Наполеоне». Его антигерманские речи тоже были, конечно, тем «лыком», которое в строку ставят.

Так или иначе, Скобелев умер. Но оставил враждебным к России германским кругам вечно удобный повод делать лояльное отношение к России в Германии непопулярным.

Бисмарка же (которого Скобелев после Берлинского конгресса терпеть не мог) речи генерала весьма встревожили. И ему вместе с Шуваловыми пришлось немало потрудиться, чтобы как-то исправить положение к лучшему. Однако в России всё активнее действовали профранцузские (фактически – антирусские) политические, экономические и финансовые шулеры. И поэтому российско-германские отношения постоянно лихорадило, а тон задавал нередко сам Александр III. После февральской «речи» Скобелева он отозвал последнего в Петербург, но вышел генерал из царского кабинета после двухчасовой (!) аудиенции весёлым и довольным, хотя два часа назад подходил к «царским вратам» крайне сконфуженным. Для Берлина всё это тайной, конечно, не осталось.

После кончины Скобелева русский император направил его сестре очень сочувственную и прочувствованную телеграмму, в которой не было и тени «официальщины», зато были слова: «Грустно, очень грустно терять таких полезных и преданных своему делу деятелей».

Даже всегда прохладно относившийся к Германии академик Тарле позже признавал: «В Германии уже никогда не забывали ни речи генерала, ни телеграммы императора».

ОДНО ВРЕМЯ, правда, просвет вроде бы наметился… 18 июня 1887 года усилиями братьев Шуваловых и Бисмарка был заключён так называемый «договор перестраховки». Россия и Германия обязывались не нападать друг на друга и сохранять нейтралитет, кроме случая нападения России на Австро-Венгрию, а Германии – на Францию.

Чёрта нам было в той Франции!

Какое нам было до неё дело?

Увы, на большее Александр III с Германией не шел, и это была узколобая, ублюдочная политика. Инициативное нападение России на Австрийскую империю не могло не быть глупым и бесцельным ходом. И поэтому было почти невероятным даже для царизма, во всяком случае тогда. А вот военные действия Германии против Франции были реальны. Поэтому Россия своим договором страховала скорее Францию, чем Германию. Бисмарк это понимал, нажимал на нас. И начались русско-германские таможенные трения. Тупая царская политика вредила и экономике, и будущему России.