История Израиля. Том 2 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1952-1978 - Говард Морли Сакер Страница 133

отхода войск. С этой целью 7 октября он приказал единственной бывшей в его распоряжении бронетанковой дивизии, находившейся к западу от перевалов, вести оборонительные действия. Однако, по мере того как обстановка стала резко ухудшаться и положение защитников “линии Бар-Лева” выглядело безнадежным, Гонен вынужден был отказаться от своего плана. Вместо этого он направил 250 танков дивизии генерала Аврагама Адана[253] на центральный участок действий с приказом освободить осажденных защитников укреплений.

После выполнения этого задания танковая дивизия генерала Адана, несмотря на свою недоукомплектованность, должна была попытаться пересечь Суэцкий канал по одному из египетских понтонных мостов и проникнуть на западный берег. Существовала надежда, что такие тактические наступательные действия, при всей ограниченности их масштаба, внесут замешательство в действия египтян и смогут оттянуть на себя какую-то часть их сил. Это была опрометчивая, плохо продуманная и рискованная операция, в основе которой лежали противоречившие одна другой цели: спасение осажденных и наступление. Как бы то ни было, утром 8 октября Адан приступил к выполнению задания — и немедленно ощутил всю мощь египетского ракетно-артиллерийского огня. На протяжении боевого дня египтяне выводили из строя один танк за другим. К наступлению темноты ни одно из укреплений не было освобождено, не удалось даже приблизиться ни к одному из понтонных мостов, а танкисты несли огромные потери. Командиры большинства экипажей были убиты, погибли и принявшие командование их заместители. Один экипаж, потеряв подряд трех офицеров, отказался продолжать бой (Война Судного дня стала первой израильской войной с большим числом пострадавших от нервного шока). Вся операция на глазах разваливалась на куски. К середине дня 9 октября Гонен приказал всем остававшимся танкам отступить.

После отхода израильтян египтяне наконец занялись вплотную тем, что оставалось от “линии Бар-Лева”. Пять укреплений были захвачены во время первой атаки, шесть были оставлены, и их гарнизон с неимоверным трудом смог пробраться к своим. Девять укреплений еще держались. Их защитники сообщали по радио о непрекращающихся обстрелах и о том, что раненые истекают кровью. Штабные офицеры Гонена едва сдерживали слезы, осознавая, что все попытки организовать спасение оказывались тщетными. Защитники получили разрешение сдаться в плен, что они и сделали — все, кроме гарнизона одного укрепления возле Порт-Фуада, который продержался до конца войны. Египетские и европейские журналисты наперебой фотографировали израильских солдат, входивших в тюремные ворота, — изможденных, в окровавленной одежде; одни несли в руках свитки Торы, другие помогали идти своим раненым товарищам.

У Гонена не оставалось выбора, кроме как перегруппировать свои силы и отойти на расстояние порядка девяти миль от Суэцкого канала. Тем временем Даян сообщил на пресс-конференции вечером 9 октября, не вдаваясь в детали, что Синайской армии, возможно, придется отступить еще дальше, ко второй линии обороны, на 20–25 миль. Хотя Элазар, в свою очередь, категорически отверг такую возможность, израильтяне были потрясены до глубины души.

Переоценка приоритетов

С самого начала войны важнее всего для египтян было то, что они смогли преодолеть не столько “линию Бар-Лева”, сколько свой собственный страх, свое чувство беспомощности, которое из года в год укреплялось в их сознании действиями израильтян под началом Бен-Гуриона и Даяна, израильскими беспощадными ответными ударами и крупномасштабными наступательными операциями. Мало кто в Израиле мог бы предположить, что арабы вновь обретут мужество и присутствие духа. После молниеносной войны 1967 г. руководство страны отвергало малейшую возможность того, что чувство гордости арабов способно оказаться сильнее их страха, вызываемого самой мыслью о возобновлении военных действий против евреев. А между тем египтяне прямо заявляли, что месть врагу стала самой главной мотивацией, побудившей их начать эту войну. Таким образом, 8 октября, на пике египетского успешного наступления, начальник Генштаба Шазли в приказе по войскам имел все основания заявить: “Эта война восстановила арабскую честь. Даже если мы потом и потерпим неудачу, никто не сможет отрицать, что египетский солдат — это превосходный боец”. В отличие от ситуации в 1967 г., в октябре 1973 г. не было слышно пустой похвальбы и обещаний одержать великую победу. После завершения блестящей операции по форсированию Суэцкого канала египтянам было сказано, что страну ожидает трудная и долгая война (собственно говоря, длительные военные действия на истощение представляли собой основу египетской стратегии). Общее настроение как в Египте, так и в Сирии было довольно сдержанным. Лишь только потом, после первой недели военных действий, когда Израилю уже удалось переломить ход войны, из Каира и Дамаска стали доноситься громогласные заявления о скорой победе, столь типичные для этой стадии их предыдущих войн с сионистским врагом.

Для Израиля же, напротив, эта война началась в ядовитой атмосфере смятения и неправды. Первая реакция правительства Меир — а именно сокрытие фактов — была ориентирована на достижение сразу нескольких целей: замаскировать свои собственные промахи, поддержать моральный дух народа и по возможности подорвать боевой дух противника. Во второй половине дня 6 октября правительство опубликовало лишь краткое и довольно расплывчатое сообщение о начале военных действий. К вечеру Голда Меир обратилась к народу по радио и телевидению:

“Граждане Израиля! Сегодня, примерно в два часа дня, войска Египта и Сирии совершили нападение на нашу страну. Армия обороны Израиля ответила ударом на удар и отразила атаки противника. Неприятельские силы несут значительные потери… Враг рассчитывал застать народ Израиля врасплох в Судный день, когда евреи молятся в синагогах… Но наша армия была должным образом приведена в боевую готовность и во всеоружии встретила врага. Мы не сомневаемся в нашей победе… Новая египетско-сирийская агрессия — это, несомненно, акт крайнего безрассудства”.

После премьер-министра с краткой речью выступил исполненный уверенности Моше Даян: “Мы разобьем врага наголову… Наши войска понесли потери, но эти потери были ожидаемы в первый день сражения — которое через несколько дней завершится нашей победой. Благодарю вас”. На следующее утро Даян снова заявил, что Израиль нанесет скорое поражение противнику. Гонен, выступая 7 октября, также сказал, что египтянам не удалось добиться успеха по всему фронту. Мендлер в своем приказе по танковым частям Южного фронта также пообещал, что в течение нескольких часов неприятель будет “полностью разгромлен”. На следующий день, 8 октября, начальник Генштаба Элазар сказал на пресс-конференции, что решающий час близок. “Наша задача — дать арабам хороший урок, одержав решительную и весомую победу, — короче говоря, переломать им все кости”.

Это цветистое и совершенно нетипичное для израильских военачальников бахвальство не особо впечатлило израильтян; и еще меньшее впечатление оно произвело на мировое общественное мнение. Если же при этом ставилась также цель оказать воздействие на противника, то она тем более не была достигнута. У