Инаба Чихару - Японский резидент против Российской империи. Полковник Акаси Мотодзиро и его миссия 1904-1905 гг. Страница 14

ГЛАВА V.

НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИИ В РОССИИ

Падение Порт-Артура и «кровавое воскресенье»

В конце сентября 1904 г. русские войска предприняли попытку прорваться к Порт-Артуру и прекратить его осаду. Однако двухнедельное сражение на р. Шахэ не принесло генералу Куропаткину успеха. 2 января 1905 г. Порт-Артур пал. После многомесячной осады и тяжелейших кровопролитных боев командующий гарнизоном генерал A.M. Стессель согласился капитулировать. Судьбу защитников Порт-Артура предопределил захват армией М. Ноги господствующей высоты № 203, с которой осаждавшие получили возможность прицельно уничтожать остатки Тихоокеанской эскадры на внутреннем рейде крепости, беспрепятственно расстреливать сам город и его укрепления.

Успех генерала Ноги в Порт-Артуре явился важнейшим событием для каждой из воюющих сторон, но, конечно, с противоположным «знаком». У японского командования появилась возможность перебросить высвободившуюся осадную армию на основной театр войны в Маньчжурии и, таким образом, значительно укрепить свои главные силы. С другой стороны, взятие Порт-Артура означало конец запертой там 1-й Тихоокеанской эскадры противника, что, во-первых, заметно облегчало действия японских военно-морских сил, а, во-вторых, делало бессмысленным продолжение похода 2-й Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток. К началу 1905 г. армада адмирала З.П. Рождественского, выйдя из Балтики, находилась в плавании уже более трех месяцев и на момент взятия Порт-Артура достигла Мадагаскара. Несмотря на то, что поход 2-й эскадры к японским берегам, по «высочайшему повелению», был продолжен, война неизбежно катилась к своему завершению — победоносному для Японии.

К удивлению иностранных наблюдателей, российское общество в целом встретило известие о сдаче крепости равнодушно, а революционеры открыто ликовали. Большевистский вождь опубликовал по этому поводу специальную статью, в которой назвал падение Порт-Артура «исторической катастрофой» самодержавия, «непоправимым ударом», который «прогрессивная, передовая Азия нанесла отсталой и реакционной Европе». Ленин предрекал скорый революционный взрыв и в самой России: «Капитуляция Порт-Артура есть пролог капитуляции царизма»65.

Русская революция, как известно, началась «кровавым воскресеньем» — расстрелом организованного священником Г.А. Гапоном мирного шествия петербургских рабочих к Зимнему дворцу 9(22) января 1905 г. «То, что священник, всего лишь пользовавшийся доверием рабочих, смог возглавить десятки тысяч рабочих, которые принадлежали к разным партиям, и в итоге потрясти столицу России, — это далеко выходило за рамки моих ожиданий», — довольно самонадеянно отметил Акаси в этой связи в “Rakka Ryusui”{56}.

Вскоре беспорядки охватили всю Россию, так или иначе в них оказалось втянуто большинство населения страны.

Опасаясь преследований, Гапон из России бежал и, очутившись в Западной Европе, был встречен вождями революционной эмиграции с распростертыми объятиями — всем хотелось погреться в лучах славы этого героя «кровавого воскресенья». Сначала, по приглашению социал-демократов, он вступил в РСДРП, но уже весной 1905 г. переметнулся к эсерам. В обоих случаях партийное членство Талона не рекламировалось. Рядовые революционеры-эмигранты воспринимали его как «надпартийного», подлинно народного вождя разгоравшейся революции, как фигуру, способную своим авторитетом погасить межпартийные разногласия и сцементировать революционный лагерь; другими словами — в качестве своего рода «нового» Циллиакуса, но уже не скомпрометированного контактами с военным противником России. Еще больше этот «образ» Гапона подкрепило его февральское (1905 г.) «Открытое письмо к социалистическим партиям», в котором он призвал революционеров «немедленно войти в соглашение между собой и приступить к делу вооруженного восстания против царизма»{57}.

Акаси и Акизуки атакуют свое правительство

В первые дни 1905 г. начала российской революции с нетерпением ожидали и Акаси с Акизуки. 3 января, посовещавшись с приятелем-полковником, Акизуки, еще даже не имея известий «о впечатлении, которое произвели в России последние события в Порт-Артуре», в своей очередной телеграмме в МИД зафиксировал рост общественного возбуждения в России. Дипломат сообщил о «двух или трех партиях, страстно желающих» взять в руки оружие, но «недостаточно оснащенных» для такого выступления. «Поскольку мудро ковать железо, пока горячо, наступил очень благоприятный момент сделать что-либо из предложенного мною в телеграмме № 94», — писал далее посланник. В заключение Акизуки срочно просил перевода 200 тыс. иен, предупредив, что «когда перспективы прояснятся, потребуется новая колоссальная субсидия»{58}. Комура в ответ согласился перевести в Стокгольм лишь 10 тысяч для «изучения внутренней ситуации в России», приказав дипломату незамедлительно направить в Петербург подходящего наблюдателя (Акизуки нашел двух). По существу же предложений посланника министр указал на необходимость «перво-наперво тщательно оценить эффект, который эти меры произведут не только на российские внутренние дела, но также будут восприняты в пограничных с нею державах, таких как Германия и Австрия»{59}. Другими словами, Комура призвал Акизуки действовать ответственно, взвешенно и осмотрительно, принимая в расчет интересы международного престижа Японии, особенно среди мировых держав. Задачу дезавуировать на мировой арене миф о «желтой угрозе» рассматривали тогда в «доме в Касумигасэки» (МИДе) как одну из первоочередных{60}, а проектируемые Акизуки провокационные акции в случае их огласки легко могли возродить опасения западного сообщества на этот счет.

Но петербургское «кровавое воскресенье» вызвало в Стокгольме такой взрыв надежд, что Акизуки стало не до предусмотрительности и осторожности. 25 января он телеграфировал в Токио просьбу об экстренном переводе уже 400 тыс. иен немедленно, еще 250 тысяч месяц спустя, всего — порядка одного миллиона иен, а, «в случае успеха», — и больше. «Не будучи адекватно подготовлены, восставшие мало что могут противопоставить правительству, потому прошу срочно принять решение по моему настоящему запросу», — убеждал министра посланник; «наши партнеры заслуживают доверия»; «я обсуждал ситуацию с гном Акаси и размышляю о ней непрерывно с тех пор, как занял свой нынешний пост»; «принимать в расчет мнения Германии и Австрии нет необходимости»{61}.

Министр-крыса, как прозвали Комура недоброжелатели за манеру всюду совать свой нос, закрыл глаза на неслыханную дерзость последней фразы телеграммы Акизуки и обратился за консультациями к высшему военному руководству. В Генштабе же тем временем обдумывали ответ Акаси, который за последнее время уже дважды обращался к нему с запросами, аналогичными Акизуки к Комура. В итоге руководители военного и внешнеполитического ведомств приняли совместное решение начать с получения достоверных сведений об общественно-политических событиях и настроениях внутри России, а уж затем рассматривать запросы своих стокгольмских эмиссаров по существу. 26 января МИД просил Акизуки в ожидании дальнейших распоряжений продолжить собирать информацию о текущих российских делах{62}. Аналогичные указания Комура направил и главам других японских миссий в западноевропейских столицах. Полученными сведениями руководители дипломатического и военного ведомств договорились обмениваться.

События «кровавого воскресенья» застали Акаси в дороге — желая выяснить настроения русской революционной эмиграции, он отправился из Стокгольма в свой четвертый вояж по Европе. «Во время этой поездки, — писал он позднее, — я слышал о плане покушения на кого-то из членов императорской фамилии. Действительно, несколько недель спустя террорист убил желатиновой бомбой крайнего реакционера, великого князя Сергея»{63}.[8]

В начале февраля в Париже состоялась очередная встреча Акаси и Циллиакуса с эсерами Волховским и Чайковским, на которой речь шла о ближайших планах революционеров в условиях разгоравшейся революции. Центральной задачей по-прежнему являлось вооруженное восстание в России, во главе которого, по мысли японца и финна, должна была встать ПСР как самая многочисленная, организованная и «боевая» из всех российских революционных партий. Планы террористических нападений эсеров на царских чиновников Циллиакус предложил распространить и на Финляндию. Датой проведения вооруженного восстания был намечен июнь 1905 г., однако прежде, по мнению участников февральского собеседования, представителям революционных партий следовало вновь встретиться, чтобы скоординировать будущие действия. «В результате этой дискуссии, — сообщал Акаси, — при подготовке конференции оппозиционных партий, на которой предстояло выработать план усиления движения к лету, мы решили в полной мере использовать имя Гапона»{64}.