Н Кальма - Заколдованная рубашка Страница 14

- А где же Александра Николаевна? - спросил Мечников, поздоровавшись со всеми.

Александр благодарно посмотрел на него: сам он ни за что не решился бы задать этот вопрос.

- Позирует в студии Василию Петровичу, - отозвался Якоби.

- И удачно получается портрет?

- Не видал, ничего не могу сказать. Вы ведь знаете характер Верещагина и его условие: до окончания портрет никому не показывается, отвечал Якоби. - Даже модели своей не позволяет взглянуть.

- А я и сама не хочу глядеть, покуда он не скажет, что можно, откликнулся вдруг низкий ленивый голос и в дверях студии появилась под руку с Верещагиным хозяйка дома.

15. РИМСКИЕ ТАЙНЫ

Точно живой водой сбрызнуло людей, так все кругом повеселели от одного присутствия "Ангела-Воителя".

- S'accomodi! - улыбнулась гостям Александра Николаевна, и это чисто итальянское слово, означающее одновременно и "располагайтесь", и "добро пожаловать", и "чувствуйте себя как дома", заставило каждого ощутить уют и прелесть крохотного садика, теплого, душистого вечера и приветливой хозяйки. Александр поздоровался с ней и тотчас укрылся за густое лимонное деревце. Оттуда он мог без помехи, сколько угодно смотреть на "Ангела-Воителя".

- Писем из России от вашей корреспондентки не получали? - обратилась Александра Николаевна к Мечникову. - Не пишет она, скоро ли волю у нас объявят?

- Да, да, что у нас дома делается? Что на Руси? Какие новости? Вы ведь самые последние оттуда приехали, - раздались со всех сторон голоса.

Сидящие за карточным столом оставили карты. Лев Мечников сразу стал центром внимания. Все эти люди на чужбине принимали близко к сердцу события и дела своей родины и нетерпеливо ждали добрых вестей о свободе.

Да и впрямь русская колония в Риме состояла большей частью из тех, кто уехал из России или от преследований, или из чувства протеста против того, что делала царская власть. Александр II и его царствование не вызывали здесь доверия.

- Вчера получил одно письмо, - сказал Мечников. - Боюсь, вы, господа, будете разочарованы: пока никаких перемен, одни разговоры. Родственница моя пишет даже, что либералы наши потеряли всякую надежду: царя-де так напугали бунтами и революцией, что навряд ли он решится дать народу волю. А на тех помещиков, которые самостоятельно решили отпустить своих крепостных, другие смотрят волками.

- Письмо от Натали? - спросил Александр.

Мечников кивнул.

- Ах, кабы я была в России, уж я сумела бы пробраться к царю, объяснить его слепоту! - вырвалось у "Ангела-Воителя". - Сказала бы ему об отчаянном положении крестьян, о произволе помещиков, о том, как обнищала Россия, - все, все сказала бы!

- И тотчас очутилась бы в Третьем отделении или в Петропавловке, матушка, - отозвался от карточного стола Валерий Иванович. - Ты и здесь со своими идеями, того и гляди, попадешь в лапы "псов господних" - иезуитов. Они за всеми следят, а твои воззрения...

- Да, в Риме сейчас неспокойно, - подхватил Риццони, смуглый, заросший волосом, похожий скорее на корсара, чем на художника. - С тех пор как папа и его присные узнали, что Гарибальди уехал с Капреры и снова кликнул клич волонтерам, они ждут от него всяких козней. Вы не поверите, сколько всюду шныряет разных шпионов, лазутчиков в сутанах, соглядатаев! Подслушивают, подсматривают, всех подозревают.

- На русских очень косятся, - сказала одна из дам за карточным столом, - мы для них по-особому подозрительны.

- Да, они ведь убеждены, что в России вот-вот вспыхнет революция, кивнула вторая. - У нас в пансионе, как только заговоришь по-русски, ловишь на себе подозрительные взгляды. Поселился у нас недавно какой-то молодой человек, левша, с таким странным хищным лицом, так хозяйка мне под секретом сообщила, что он ее обо всех подробнейшим образом расспрашивал.

- Левша, да еще с хищным лицом, как это романтично! - засмеялась Александра Николаевна. - Вам, дорогая Ольга Петровна, всегда что-нибудь страшное чудится.

- Нет, Александра Николаевна, вы не извольте так легкомысленно смеяться. Иезуитский и папский Рим - это страшный город! - вмешался Латынин. - Вы не глядите, что на Корсо газовое освещение ввели, - здесь еще инквизицией пахнет и бродят тени семейства Борджиа. - Он поежился под своим плащом.

- А вспомните только мертвого Паганини, которого проклял папа, подхватил молодой Ковалевский. - Ведь гроб с его телом возили по Италии, и монахи не позволяли его хоронить. И это в нашем девятнадцатом веке!

- Здесь еще столько мрачных, зловещих тайн, - опять сказал горбатенький Латынин, - я их так чувствую! Какие тюрьмы! Какие подземелья в этом городе! Я прохожу мимо замка Святого Ангела или мимо тюрьмы Сан-Микеле, и дрожь меня берет от мысли, сколько человеческих жизней там загублено. Сколько трупов в мешках выброшено темными ночами в Тибр...

Александр, не отрывавший глаз от Александры Николаевны, внезапно уловил быстрый взгляд, которым она обменялась с Верещагиным. Заметил он и то, что она часто смотрит на часы и, видимо, кого-то ждет.

- И все это иезуиты и священники совершают якобы во имя бога, а на самом деле ради политики или ради корысти и честолюбия, - продолжал Латынин. - И как же они ненавидят Гарибальди, который не признает никаких попов!

- Признает, но только таких, которые носят под рясой красную рубашку и пистолет, вместо монашеского капюшона - военные кепи и сражаются бок о бок с ним за свободу Италии. Наверное, вы слышали об отце Гавацци - его любимце, который следует за ним повсюду, - подал голос Мечников.

- Вот, кстати, - повернулся к нему Якоби, - я давно хотел просить вас, Лев Ильич, расскажите нам о Гарибальди. Ведь вы, кажется, встречались с ним?

- Ах да, да, расскажите нам об этом легендарном человеке! Пожалуйста, расскажите! - раздалось со всех сторон.

Все глаза обратились на Мечникова. Он чуть повел плечом.

- Валерий Иванович ошибается, - сказал он. - Действительно, некоторое время я был в гарибальдийском войске, но в ту пору встретить самого Гарибальди мне не случилось. Правда, мне повезло в другом: я был дружен с людьми, которые близко знали Гарибальди и постоянно с восторгом о нем рассказывали, - прибавил Мечников, потому что вдруг увидел, как все разочарованы.

- Ну, тогда расскажите нам, что слышали от этих людей, - приказала Александра Николаевна. - Вот, кстати, и ему надо послушать. - Она кивнула на Ковалевского. - Ведь он же будет писать в газету о Гарибальди.

Ковалевский смущенно взглянул на Мечникова.

- Ходят такие разноречивые слухи, не знаешь, кому верить... Если бы вы могли, хотя бы со слов очевидцев, рассказать о жизни Гарибальди, я был бы так вам благодарен!..

- Наверное, это целый роман - история жизни Галубардо, как зовет его простой народ, - подхватил Латынин. - Вот кабы мне удалось написать когда-нибудь его портрет! - вздохнул он.

- Извольте, господа, - сказал Мечников. - Однако сам я слышал эту историю отрывочно, то от сицилийского крестьянина - моего друга, то от солдат, то от одного генуэзского рыбака. Поэтому не обессудьте, если и мой рассказ будет отрывочен и неполон.

16. ПЕППИНО - СЫН МОРЯКА

Два моря - два чистых синих ока смотрят в упор на итальянские берега. Вот почему рыбаки Адриатики и Средиземного моря зовут свою Италию синеокой.

Домик моряка Джакомо Гарибальди стоял в Ницце на самом берегу, и сынишка, родившийся у Джакомо, едва открыв глаза, увидел густую морскую синь и навсегда пленился морем.

Мальчику дали имя Джузеппе, но кругом все называли его Пеппино. Соседи рано начали говорить синьоре Гарибальди:

- Совсем особенный сынок у вас растет, синьора Роза. Попомните наши слова - будет он большим человеком.

Синьора Роза вздыхала, качала красивой головой:

- Ох, как я боюсь за него, если б вы только знали! И радует он меня и пугает, и молюсь я за него целыми ночами...

Синьора Роза не напрасно беспокоилась за сына. Каждый день приносил неожиданности. Если бы возник спор о том, когда и как проявляют себя выдающиеся люди, то на примере Джузеппе Гарибальди можно было бы доказать, что героическое в будущих героях проявляется именно с детства.

Пеппино начал плавать тогда же, когда научился ходить, и плавал как рыба.

Порой он заплывал так далеко, что за ним приходилось посылать лодку. Он проводил целые дни в порту. Матросы кораблей, приходивших в Ниццу со всего мира, уже хорошо знали коренастого светловолосого нетерпеливо-любознательного мальчишку, который лазил по мачтам, как маленький гимнаст, приставал ко всем с расспросами о путешествиях и приключениях в море, решительно ничего не боялся и плакал, только если при нем мучили животных или насекомых.

Однажды он сам нечаянно оторвал ногу сверчку, и, кажется, это было первое серьезное горе в его жизни: синьора Роза никогда еще не видела таких горьких слез у своего Пеппино.

Как каждый мальчик, Пеппино страстно мечтал о героических подвигах и приключениях. Он был твердо убежден, что все это будет в его жизни: и приключения и подвиги. И учитель ему попался подходящий: бывший офицер Арена. На первом же уроке Пеппино опрокинул все заранее составленные программы занятий. Он попросту вцепился в Арена: "Где вы сражались, синьор? С кем? Как это происходило? Расскажите, расскажите скорей!"