Дмитрий Винтер - Военные преступники Сталин и Берия. Победа вопреки палачам Страница 14

Итак, по мере того, как война с Германией затягивалась, перед руководством СССР вставали новые вопросы. Вообще, анализ состояния советской экономики, включая военно-промышленный комплекс, говорит о том, что экономика СССР еще больше, чем германская, была рассчитана на блицкриг, а не на затяжную войну. Для начала представляется целесообразным поинтересоваться динамикой военного производства в СССР, США и Германии в 1941–1945 гг..[49]

Итак, за одну только вторую половину 1941 г. СССР произвел на треть больше орудий, в 10 раз больше минометов, на 25 % больше танков и почти столько же самолетов (8200 против 8400), сколько Германия за весь 1941 г. При этом надо учитывать, что перед войной, как уже сказано, основная масса (85 %) советских военных заводов размещалась в западных районах СССР, при нападении Гитлера их пришлось эвакуировать, так что несомненно, что за первую половину 1941 г. военное производство СССР было куда большим.

В 1942 г. СССР производил всех видов вооружений в разы (а минометов — на порядки, 230 тыс. против 9,8 тыс.) больше, чем Германия. А вот в 1943 г. соотношение стало куда менее выгодным для СССР, хотя советский перевес продолжал удерживаться. В 1944-м же году уже погибавшая, терзаемая ударами авиации союзников Германия превзошла СССР по производству всех видов вооружений, кроме танков и автоматов, в том числе по производству минометов — почти впятеро.

Что касается США, то их военное производство уже в конце 1941 г., сразу после вступления в войну, было сопоставимо (в пересчете данных декабря 1941 г. на весь год) с советским и германским, а в 1942–1943 гг. они превзошли по производству артиллерийских орудий и самолетов (о боевых кораблях не говорю) СССР и Германию, вместе взятые.

Короче говоря, похоже на то, что промышленность СССР была еще менее рассчитана на затяжную войну и еще более — на блицкриг, чем даже немецкая (не говоря уже об американской), что также косвенно подтверждает правоту В. Резуна-Суворова.

Но особенно это относилось не к промышленности, а к сельскому хозяйству. Вот и Берия в своем дневнике неоднократно говорит о продовольственных проблемах. Например, вот запись от 18 февраля 1942 г., что в северных лагерях пайка заключенного была 200 г хлеба (тогда как и на «штрафную» пайку мирного времени — 300 г — выжить было, по Солженицыну, практически невозможно), я даже не заикаюсь. Но вот запись об уральской «воле»: «На Урале с хлебом плохо, там и в городах есть мрут (так в тексте. — Д. В.)» (2. С. 25).

Кстати, в это время Берия еще надеется на то, что не в 1941-м, так в 1942 г. войну удастся завершить блицкригом. «Может, в этом году, если не закончим, так хоть со своей территории изгоним» (Там же). И действительно, 7 января 1942 г. Сталин отдал приказ о переходе в общее наступление по всему фронту, имея целью в том же году разгромить Германию и навалиться на Японию, пока США не оправились после неудач первых недель войны на Тихом океане.

План, как известно, не удался, и война продолжала оставаться затяжной.[50] И вот запись за июнь 1943 г.: «В некоторых областях голодают, особенно рабочие (выделено мною. — Д. В.), а подкормить нечем» (2. С. 119). В конце апреля 1944 г. приводятся конкретные цифры: «Только за март в Свердловске, Нижнем Тагиле и Серове умерло от дистрофии больше тысячи человек, по неполным данным (выделено мною. — Д. В.) больно дистрофией больше 20 тысяч человек» (2. С. 155).

Таким образом, чем дольше тянется война, тем с продовольствием сложнее. Это — города, причем Свердловск (нынешний Екатеринбург) — очень крупный промышленный центр; каково же было деревне?! Лаврентий Павлович ничтоже сумняшеся замечает: мол, рабочим особенно плохо, потому что «у них нет времени огород посадить и спекулировать» (Там же). Хочется кричать: а у колхозников с их обязательными планами поставок — есть?!

И это при обильных продовольственных поставках союзников. А если бы их не было? Собственно, о том, что было бы, если бы союзных поставок не было, достаточно ясно говорят некоторые цифры и факты о состоянии советского сельского хозяйства. Так, поголовье крупного рогатого скота к началу 1941 г. не достигало уровня 1916 г. (третий год Первой мировой войны и канун революции, если кто забыл), а своим хлебом страну — до официального начала массовой мобилизации в армию мужиков, тракторов, лошадей и грузовиков — сельское хозяйство тоже обеспечить не могло.[51]

С началом войны, естественно, стало еще хуже: сибирские колхозники в 1942–1943 гг. получали на трудодень 240 г хлеба, члены их семей — 60–70 г (почти вдвое меньше, чем минимальный паек ленинградца в худшие дни блокады — 125 г. — Д. В.) (и это, добавляет цитируемый мною автор, по официальной статистике, фактически дела были еще хуже). Урожайность в Сибири составляла 4–5 ц/га, в степных районах — 2–3 ц/га.[52] Что касается скота, то за 1942–1944 гг. поголовье крупного рогатого скота упало в полтора раза, овец — почти на четверть, свиней — более чем в 2,5 раза.[53] А в Новосибирской области еще в мирное время (с октября 1940 г. по май 1941 г.) пало 35 000 лошадей, 21 400 голов крупного рогатого скота, 104 400 свиней.[54]

Вот и объяснение того, почему не напали на вчерашних союзников: а кто бы нас в таком случае кормил? Объяснение не единственное, но о других причинах речь впереди. Летом 1946 г. (19 июля) Берия пишет в дневнике: «Голод как в 1933 г. мы не получим, но горя нахлебаемся. Думали отменять пайки, а придется урезать» (3. С. 26). А вот через два месяца, 17 сентября: «Голод будет, цены повышаем» (3. С. 27). Это — в мирное время, когда промышленность уже производила не только танки, но и тракторы, а мужчины, грузовики и лошади возвращались из армии. Зато поставки из США по ленд-лизу прекратились. А если бы война с союзниками? Ни тебе тракторов, грузовиков и мужиков, ни союзных поставок!

Разумеется, Берия в дневнике не находит ни одного доброго слова для союзников вообще и, в частности, не вспоминает о продовольственных поставках, которые спасли всю страну от участи блокадного Ленинграда, зато он (как и комментатор) немало упрекает англо-американцев в неоткрытии второго фронта. Ну вот хотя бы (2. С. 59–60): «Англосаксы поняли, что Гитлер увяз в России прочно, и теперь начинается война на взаимное истощение Германии и России». Это кремлевский [комментарий к дневникам Берия от июня 1942 г. А вот в апреле 1943 г. сам Берия пишет: «Какой второй фронт! Союзники теперь будут тянуть до последнего. Им надо нас помотать и немцев тоже помотать. Для взаимного истощения» (2. С. 108).

Ладно, пусть так, но разве мы не видели, как двумя-тремя-четырьмя годами ранее так же рассуждали сами Сталин, Берия и прочие руководители СССР: пусть капиталисты друг другу морду бьют, а мы посмотрим, силы накопим… Теперь англосаксы вернули Сталину его же подачу, только и всего. «Пусть социалисты друг другу морду бьют, а мы посмотрим, силы накопим».

Насчет «социалистов» — не оговорка. Тоталитарный социализм Гитлера отличался от своего советского собрата только тем, что у промышленников не отбирали заводы, а всего лишь ставили их под жесткий государственный контроль: каждому предприятию указывалось, что производить, кому и по каким ценам продавать, что, по каким ценам и у кого покупать и т. д. И за труды нацистское государство оставляло, например, Круппу 6 % прибыли, а 94 % забирало себе. И чем это принципиально отличается от плановой экономической системы СССР? «Вы социализируете заводы и фабрики, а мы социализируем людей» — так сказал Риббентроп Сталину во время второго визита в Москву 27–28 сентября 1939 г. (это когда был подписан «Договор о дружбе и границе»).

Но вернемся к проблемам отношений с союзниками в годы войны. Вот запись от 17 ноября 1943 г.: «По сводкам, в Америке ежегодно выпускают 100 тысяч летчиков. Орава бездельников… Каждый год по 100 тысяч бугаев, и ни хрена (у Берия куда грубее. — Д. В.) не воюют. Надо сказать Кобе, пусть им в морду ткнет» (2. С. 139). О том, что к этому времени авиация союзников отвлекала на себя две трети Люфтваффе и всю авиацию Японии, Берия (и Кремлев) благоразумно умалчивает.

Лакуны в дневниках Берия в первые полтора года войны Кремлев объясняет не его занятостью, но тем, что «хрущевцы» вымарали их как невыгодные для себя. «Мог ли Берия, — пишет он, — не записывать в дневник что-то такое, что имело важнейшее значение… для страны? Думаю, вряд ли! Однако записей нет! Ни о, скажем, подготовке нашего наступления 1942 года в районе Харькова, ни о нарастании кризиса в районе Сталинграда…» (1. С. 262).

И в самом деле, роль сражения под Харьковом в истории Второй мировой войны огромна. После провала попытки разгромить Германию путем непрерывного наступления в 1942 г. был разработан новый план: заманить Вермахт в большую ловушку на Кавказе и там захлопнуть не менее пяти немецких армий.