Неизвестен Автор - Заступница - Адвокат С В Каллистратова Страница 14

Все адвокаты требовали оправдания обвиняемых. Но приговор был предрешен заранее. Делоне получил срок 2 года и 10 месяцев.

Когда в конце лета 1971 г., на следующий день после возвращения из Тюменского лагеря, Вадим пришел к Софье Васильевне, наголо остриженный, с погрубевшим лицом, с какой-то сбивчивой речью, пересыпаемой лагерным жаргоном, как он был не похож на того восторженного мальчика, которого я видела на Воровского весной 1968 г. с Ирой Белогородской (они только что поженились и были удивительно красивы - какими бывают лишь влюбленные). Тогда он рассказывал о преследованиях Толи Марченко, одновременно помогая нам простегивать детский спальный мешок из верблюжьей шерсти (привезенной еще в 1939 г. из Монголии Натальей Васильевной и десятки лет прослужившей, будучи набитой в наволочку, подушкой для мамы).

Большинство маминых друзей, попавших в лагеря в более зрелом возрасте, возвращались такими же, как и были. Но в Вадиме, арестованном в девятнадцать лет, что-то надорвалось; это, наверное, и привело его к самоубийству во Франции, куда он вынужден был эмигрировать вскоре после освобождения.

При выходе адвокатов из здания суда их встретили с цветами друзья осужденных. Как рассказывал Юлий Ким, очень красивые цветы были куплены заранее и лежали в машине у входа в суд. Когда же пошли за ними, то оказалось, что машина кем-то вскрыта и цветов нет. Срочно "скинулись", успели съездить на рынок и купить новые. Через несколько дней большая компания (в том числе Петр Якир с женой и дочерью Ирой, Виктор Красин) пришла к нам на улицу Удальцова, где была в тот вечер Софья Васильевна. И Юлик Ким прямо с порога объявил: "Адвокатский вальс, посвященный защитникам демонстрантов, - только что сочинил". "Ой, правое русское слово, луч света в кромешной ночи...". Его просили повторить, и он пел "вальс" снова. Потом пел другие песни - знаменитую "Погоню", "Мороз трещал, как пулемет" - и вдруг сказал: "А можно я еще раз "вальс" спою, уж очень хорошо у меня получилось"...

Кассационные жалобы адвокатов, рассматривавшиеся в конце ноября в Верховном суде РСФСР, конечно, не были удовлетворены. Через двадцать лет, летом 1989 г. Николай Андреевич Монахов, защищавший в том процессе Владимира Дремлюгу, подал Генеральному прокурору СССР надзорную жалобу на приговор. 19 сентября 1990 г. он принес на улицу Воровского, где по традиции в день рождения Софьи Васильевны, уже без нее, собрались ее друзья, только что полученный им ответ (отправленный из прокуратуры лишь спустя три месяца после вынесения постановления):

"По протесту Прокуратуры РСФСР приговор Московского городского суда от 11 октября 1968 года по делу Богораз-Брухман, Делоне, Дремлюги, Бабицкого, Литвинова постановлением Президиума Верховного суда СССР от 6 июня 1990 года отменен, а дело в отношении всех подсудимых прекращено за отсутствием состава преступления.

Прокурор Управления по надзору за исполнением законов о государственной безопасности, ст.советник юстиции А.Н.Пахмутов. 19 июня 1990 года".

Это решение лишь подтвердило то, что всегда утверждала Софья Васильевна: "Все правозащитники 60-80-х гг. были осуждены незаконно".

В конце октября 1968 г. Софья Васильевна второй раз едет в Ташкент вместе с адвокатами Ю.А.Сарри и Л.М.Поповым участвовать в процессе над пятью активистами крымско-татарского движения - Идрисом Касимовым, Шевкетом Сейтаблаевым, Люманом Умаровым, Леннарой Гусейновой и Юсуфом Расиновым. Обвинение стандартное - "распространение заведомо ложных измышлений" по статье 194-1 УК УзССР (аналог статьи 190-1 УК РСФСР). На этот раз следователем был Ю.А.Воробьев, тот самый, который потом вел следствие по делу самой Каллистратовой.

Софья Васильевна, как всегда, делает подробную запись судебного заседания, и уже 31 октября информация о процессе появляется в "Хронике текущих событий". В адвокатском досье есть дословная запись показаний одного из подсудимых о том, почему он подписал обращение к деятелям культуры: "У меня до сих пор перед глазами тот день, когда нас высылали. Отец был на фронте. Мы только что получили извещение о его гибели. Нас было шесть братьев и одна сестра, мне, старшему, одиннадцать лет. Полураздетыми, без вещей нас запихали в грузовик, сестренка была в одном чулочке... Через год в живых я остался один. Вот этими руками я вырыл шесть могил в песке..." А затем, в том же досье цитата, определяющая позицию защиты: "Критика отдельных мероприятий, действий отдельных представителей власти не порочит строй, а укрепляет строй (ст. 125 Конституции СССР)". Приговор, как и на предыдущем Ташкентском процессе, был достаточно мягким, подзащитные Софьи Васильевны И.Касимов и Ш.Сейтаблаев были приговорены к одному году лишения свободы и освобождены в зале суда.

В начале января 1969 г. Софья Васильевна выезжает в Гулистан, где на активиста крымско-татарского движения С.Сейтмерова было заведено уголовное дело по обвинению в хулиганстве, угрозе убийства, мошенничестве при сборе денег. При допросе свидетелей в судебном заседании Софье Васильевне удается доказать несостоятельность улик, доказать алиби подзащитного. Обвинение рассыпается, судья вынужден отправить дело на доследование, в ходе которого дело прекращают. Листая толстое досье по этому делу, с подробными записями показаний двенадцати свидетелей, планом расположения домов на улице, где происходила драка, производственными характеристиками обвиняемого, я нашла свою телеграмму в Гулистан: "Доехали хорошо, все здоровы, работай спокойно, крепко целую. Марго". И вспомнила, что перед отъездом мама беспокоилась не о том, как опять полетит в Узбекистан (хотя она себя очень плохо чувствовала - обострилась язва желудка), а о том, как я с сыновьями Димой и Сережей поеду в Карпаты на школьные каникулы кататься на лыжах.

Участники крымско-татарского движения снова обращаются к ней за защитой, когда в Узбекистане организуют еще один (самый крупный) процесс по делу десяти активистов. В мае 1969 г. она вылетает в Ташкент вместе с Н.А.Монаховым и молодым адвокатом Н.С.Сафоновым. Но дело откладывают. В начале июля к Софье Васильевне обращаются с просьбой о выезде в Крым для защиты татар, вернувшихся после Указа от 5 сентября 1967 г. на родину и обвинявшихся в нарушении паспортного режима. Но она больна, и вместо нее в Крым едет Сафонов, а в Ташкент, где почти одновременно начинает слушаться "дело десяти", вместо нее отправляется В.А.Заславский. И тут же приходит из Латвии извещение об окончании следствия по делу И.А.Яхимовича, защищать которого она согласилась еще весной по просьбе П.Г.Григоренко.

Преодолевая недомогание, Софья Васильевна 4 июля едет в Ригу. И.А.Яхимович, выпускник Латвийского университета, филолог, преподаватель (партийный активист!), работавший последние восемь лет перед арестом председателем колхоза "Яуна гварде" (и вытащивший этот колхоз из отстающих во вполне благополучные), обвинялся по статье 190-прим в распространении письма П.М.Литвинова и Л.И.Богораз "К мировой общественности" (по поводу суда над А.Гинзбургом и другими) и в составлении двух "клеветнических" писем в ЦК КПСС. В деле - заключения двух психиатрических экспертиз: первой амбулаторной, поставившей диагноз "шизофрения, параноидный синдром", и последующей стационарной: "паранояльное развитие психопатической личности... Следует считать невменяемым. Нуждается в прохождении принудительного лечения в больнице специального режима".

Софья Васильевна заявляет ходатайства: во-первых, о приобщении к делу материалов, положительно характеризующих подзащитного, характеристик из районных, советских и партийных организаций, почетных грамот, статей И.Яхимовича в местной печати; во-вторых - о проведении повторной судебно-психиатрической экспертизы; в-третьих - о прекращении уголовного дела за отсутствием состава преступления. В этом ходатайстве она пишет:

"Ст.190-1 (183-1 УК ЛатвССР) в своей диспозиции содержит такой необходимый признак, как заведомая ложность измышлений. Другими словами, закон устанавливает уголовную ответственность для лиц, которые субъективно сознают ложность распространяемой ими информации и умышленно эту заведомо ложную информацию распространяют. С другой стороны, из текста закона вытекает, что в уголовном порядке (по ст.190-1) карается не всякая заведомо ложная информация, а лишь порочащая советский государственный и общественный строй. Защита имеет основания утверждать, что ни одного из этих двух признаков в деяниях, вменявшихся Яхимовичу по постановлению о привлечении в качестве обвиняемого, нет, так как:

а) Во всех трех документах, перечисленных в указанном постановлении содержится не изложение каких-либо сведений о фактах, а изложение оценочных суждений о фактах. Такие оценочные суждения, основанные на внутреннем убеждении человека, могут быть объективно правильными или неправильными, полезными или вредными, но не могут быть субъективно для данного человека заведомо ложными. В силу этого, если такие оценочные суждения являются ошибочными, неправильными, вредными, общественно опасными, то их распространение может и должно влечь за собой самое суровое общественное осуждение с применением всех мер общественного воздействия. Но в уголовном порядке распространение таких суждений преследоваться не может, так как отсутствует субъективная сторона преступления.