Анатолий Варшавский - Опередивший время. Очерк жизни и деятельности Томаса Мора Страница 14

— Ну и что же? — спрашивает король.

— Эта самая Бэртон, которой оказывали покровительство многие высокопоставленные отцы английском церкви, сейчас яростно выступает в защиту папства! И она даже имела дерзость пророчествовать, что, если король расторгнет свой брак с Екатериной и женится вторично, он долго не проживет. Не проживет и месяца.

Генрих не слишком суеверен и не очень-то склонен придавать значение бредням всяких кликуш. К тому же со дня пророчества минуло уже восемь месяцев. Он жив, здоров, а его супруга собирается подарить ему и Англии наследника (о том, что это снова может быть наследница, он не хочет и думать, хотя именно так оно и будет). И все-таки ему как-то не по себе. Он становится еще более серьезным, когда Кромвель тихо, но, как всегда, внушительно поясняет: монахиня высказывает вслух то, чего многие желают. Она — своего рода глас противников политики его величества. Смотрите: ее сделали монахиней не где-либо, а в знаменитом Кентербери. Ей покровительствует некий доктор богословия Бокинг. Он и другие приложили немало усилий, чтобы слава о «святой девушке из Кента» распространилась по всей Англии. Чуть ли не толпами отправляются к ней жаждущие исцелиться, и ее неистовым прорицаниям придают все больше веры.

Противники его политики? Таковых в Англии не должно быть! Вопрос о том, что страна порывает с папством, уже решен. Папы вообще нет, есть только «римский епископ». Значит, надо выбить дурь из голов тех, кто смеет ему противостоять. Еще лучше — снять им вообще головы, чтоб другим неповадно было.

— Тем более, — поддакивает Кромвель, — что в стране неспокойно. Далеко не всех устраивают новые порядки. Король, говорят, в руках злых советников, еретиков, которые вовлекли его в борьбу со святой католической церковью. Кто знает, не явится ли графство Кент центром открытого мятежа, не поднимутся ли против короля возбужденные речами и пророчествами этой Бэртон, противники реформации?

— Под суд! — кричит король. — Немедленно под суд. И монахиню и тех, кто ей покровительствует!

— А известно ли его величеству, — по-прежнему тихо говорит Кромвель, — что, кроме епископа Фишера, в тайной связи с Бокингом и, следовательно, с Бэртон состоит сэр Томас Мор? Во всяком случае, не составляет тайны, что Томас Мор полтора года назад вел с ней долгую беседу.

Это еще не все. Он, Кромвель, недавно выпустил книгу, в которой объяснял политику Генриха и утверждал, что она единственно правильная. Но вот — и он протягивает королю — другая книга. В ней резкая критика политики его величества. В ней говорится, что эта политика вредна и опасна. Кто хоть когда-нибудь читал книги Мора, вряд ли может сомневаться в том, что только он может быть ее автором.

Король листает книгу. Да, стиль Мора местами подделан неплохо. Встречаются в чуть видоизмененной форме истинные его изречения и мысли, высказанные в других сочинениях — здесь им придан соответствующий смысл.

Надо отдать должное Кромвелю. Он старается Он очень старается.

Теперь, пожалуй, можно возбудить против Мора дело по обвинению в государственной измене. Но как все-таки доказать, что он опубликовал эту книгу?

Мор не отрицает: он действительно беседовал с «чудотворицей» из Кента. О ней говорили, что она занимается чудодейственными исцелениями, и он не мог не заинтересоваться подобным явлением. И убедился, что все это ерунда, что она душевнобольная. Тем более странным является обвинение, что он может хоть каким-то образом верить ее прорицаниям и поддерживать ее. Все это выдумки, и у его врагов нет и не может быть никаких доказательств.

Книга?

На таком жалком английском Томас Мор не пишет! Верно, кое-где его стиль подделан более удачно, но вообще-то фальшивка осталась фальшивкой. И он готов это доказать в любом суде.

Имя его еще настолько высоко ценится, что даже обласканный королевскими милостями архиепископ Кранмер, рискуя вызвать гнев короля, высказывается против привлечения Мора к суду. И называет обвинение необоснованным. Объявить государственным преступником человека, который был много лет одним из самых близких советников короля? Хорошо ли это будет? Государственным преступником — человека, написавшего «Утопию»? Эту забавную и занятную книгу, которая приобрела такую известность!

Разговор происходит в присутствии Кромвеля. Приемистый, коротконогий, с лицом бульдога и холодной душой карьериста, он достает из ящика книгу (она все еще не вышла на английском языке) и, медленно переводя, читает:

«Если какой-нибудь правитель вызывает у своих подданных такое презрение или ненависть, что может удержать их в повиновении, только действуя оскорблениями, грабежом и конфискацией и доводя людей до нищенства, то ему, конечно, лучше будет отказаться от королевства, чем удерживать его такими средствами… — Он переворачивает несколько страниц и продолжает: — Пусть бог накажет меня, если я обнаружил хотя бы в одном из современных государств какие-нибудь следы права и справедливости».

Читали ли вы «Утопию», милорд? Может быть, вы тогда помните и это место: «При неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне государств я могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как неким заговором богачей, ратующих под именем и вывеской государства о своих личных выгодах…»

Кромвель знает, что подливает масло в огонь. Но в этом-то как раз его цель. Он знает, что делает.

Генрих VIII становится багровым. Его маленький рот перекошен, заплывшие глазки готовы, кажется, выскочить из орбит.

Кранмер молчит. Что еще ему остается делать?

И все же, несмотря на все старания Кромвеля, парламент, который, казалось, так старательно исполнял все королевские прихоти, на сей раз противится Генриху. Он считает вину Мора недоказанной. Он не может всерьез принять версию о соучастии Мора в деле кентской монахини. И дает свое согласие на билль, осуждающий Бэртон и еще шестерых лиц только при том условии, что из списка будет вычеркнуто имя Томаса Мора.

…Борьба продолжается. Когда старшая дочь Мора, любимая Мэг, стала целовать и поздравлять отца, Мор с грустью посмотрел на нее.

— Отложить дело — не значит его отменить, — сказал он.

Несколько мыслей из предъявленной ему фальшивки он однажды высказал королю. Только ему, никому больше. От кого же узнал об этом тот, кто изготовлял памфлет?

Король хочет его гибели. Король и королева — его прямые враги. Это теперь ясно.

Приятель Мора, крупный торговец Бонвизи, предлагает помочь ему уехать из Англии.

— Парламент один раз вас защитил, — говорит он. — Стоит ли испытывать судьбу вторично?

— Я остаюсь, — отвечает Мор.

— Вы же не написали, — говорит ему Мэг, — ни строчки, направленной лично против короля. За что вас преследуют?

— Я писатель, — отвечает Мор. — Видишь ли, Мэг, чтобы попасть в немилость к королю, вовсе не обязательно открыто выступать против него.

В тиши своего кабинета Генрих обдумывает создавшееся положение. Следует надеяться, что это в последний раз в его царствование парламент посмел не выполнить волю монарха. Нет, он не распустит его. Зачем идти против традиции? Зачем вызывать недовольство?

Надо сделать иначе: лишить парламент какого-либо значения. Еще немного, и он, Генрих, будет еще более богат и, следовательно, почти независим от парламента. Зависеть от него — и еще как — будут члены парламента. Все эти толстосумы и сельские джентльмены, наживающиеся на овечьей шерсти, думают только об одном: как бы еще приумножить свои богатства. Он предоставит им эту возможность. Отныне это будет зависеть от него, кому дарить и продавать те земли, что он отнимет у церкви.

Ну, а что касается Мора, то его молчаливый протест будет сломлен.

Вторично король не промахнется. Либо Мор признает его волю, либо он умрет.

А ведь этот человек, если бы только захотел, мог бы купаться в золоте!

Духовенство предлагает Мору в дар значительную сумму денег.

Мор отказывается ее принять.

Подданным английского короля объявляется: его величество позаботился о переустройстве церкви. А также о целом ряде других дел.

Решение короля закрепляется новыми законами, со ставленными в решительных тонах. Это услужливо делает новый канцлер, Одли.

Итак, сначала новый закон о престолонаследии.

Он подтверждает королевские права Анны Болейн и ее потомства. И билль, согласно которому все должны принести присягу верности этому закону. Король признается единственным властителем страны — светским и духовным. Все его подданные обязаны отречься от папской власти и дать соответствующую клятву.