Валуев Валерьевич - Лишенцы в системе социальных отношений Страница 14

На состоявшемся в феврале 1927 г. пленуме ЦК ВКП (б) значительное внимание было уделено рассмотрению вопросов, связанных с организацией перевыборной кампании. В принятой резолюции отмечалось, что „лишение избирательных прав середняка есть объективно прямая помощь кулачеству. Всякая попытка такого расширительного толкования инструкции, при котором под категорию лишенных избирательных прав подпадает середняк, должна рассматриваться как грубейшая политическая ошибка. Против такого расширительного толкования в ущерб середняцким слоям должны быть принять самые решительные меры“[103].

С данным постановлением было связано появление циркуляра народного комиссариата юстиции РСФСР от 14 февраля 1927 г. В нём говорилось о том, что по поступающим в Прокуратуру республики сведениям некоторые сельские избирательные комиссии слишком широко толкуют статьи избирательной инструкции о лишении избирательных прав. Они вносят в списки лишенцев крестьян за „наличие живого или мертвого инвентаря“ или за случайную не систематическую сдачу в пользование сельскохозяйственной техники и т. д. На местах нередко лишались права голоса „члены семей лиц, занимающихся отхожими промыслами либо постоянно проживающих в городах рабочих, вынужденные на время отсутствия членов двора прибегать к применению подсобного наёмного труда в хозяйстве, не теряющем, однако, характера трудового“. Часто подобные решения были результатом сведения личных счётов. Циркуляр предписывал местным правоохранительным органам в целях преодоления подобной практики осуществлять строгий надзор „за прохождением… жалоб на лишение избирательных прав“. Прокуратура должна была возбуждать уголовные дела против членов избирательных комиссий, лишавших граждан права голоса из корыстных побуждений и лиц, виновных в необоснованных массовых лишениях избирательных прав крестьян-середняков[104].

И всё-таки главным объектом заботы центральных властей было именно расширение круга лишенцев, а не его сужение. В январе 1927 г. прокуроры Орловской области и Вотской автономной области обратились в народный комиссариат юстиции с просьбой о разъяснении ряда статей избирательной инструкции, касавшихся лишения избирательных прав. Ответ НКЮ прокурорам вызвал негативную реакцию со стороны Центральной избирательной комиссии при ВЦИК. В заключении её юрисконсульта А. Золотаревского, указывалось, что „разъяснения… с одной стороны не совпадают с соответствующими разъяснениями Центризбиркома, а, с другой стороны, прямо противоречат инструкции“. Главные претензии относились к тому, что разъяснение наркомата юстиции „допускает предоставление избирательных прав крестьянам, применяющим труд наёмных рабочих в неограниченном количестве“ с минимальными оговорками. Также вызвал критику пункты гласившие, „что подсобный характер предприятия не является основанием для лишения избирательных прав“ и что низшими полицейскими служащими „являются жандармы и др.“. Центральная избирательная комиссия потребовала, чтобы впредь все разъяснения по избирательной инструкции согласовывались с ней[105].

Одним из главных итогов выборов конца 1926 — начала 1927 гг. явилось значительное расширение круга лиц, лишенных избирательных прав. Как отмечала информационная сводка ОГПУ от 16 марта 1927 г., посвященная предварительным результатам перевыборной кампании: „В результате применения инструкции от участия в выборах были отстранены кулацкие и примыкающие к ним антисоветские прослойки деревни, при чём их активность была значительно ослаблена“[106]. Вместе с тем власть признавала, что „допущенные местами перегибы при лишении избирательных прав (лишение более мощных середняков, а иногда и маломощных, вследствие формального выполнения инструкции) приводили к некоторому понижению активности середняков на выборах и возрождению среди части бедноты комбедовских настроений“[107].

В целом по СССР количество лишенцев возросло с 1 040 тыс. человек (в кампанию 1925–26 гг.) до 3 038 тыс. т. е. почти в три раза[108]. В сельских местностях РСФСР в 192 7 г. было 1390 747 граждан, лишенных избирательных прав, что составляло 3,3 % взрослого населения. На первом месте по численности среди них впервые оказались лица, „живущие на иждивении лишенцев“. Их доля от общего количества составила 39,5 %. Далее следовали торговцы и посредники (18,8 %), эксплуататоры наёмного труда (12 %), священнослужители (10,4 %) бывшие полицейские (7,2 %)[109]. При этом, как отметила Т. М. Смирнова: „по наблюдению современников… в экономически развитых волостях процент „лишенцев“ и их основной составляющей — „бывших“ был минимальным. В тоже время в экономически слабых волостях процент „лишенцев“ был очень высоким. Если в первом случае в число кулаков и „эксплуататоров чужого труда“ попадали в основном люди состоятельные, то во втором — кто угодно“[110].

В городах Российской федерации было лишено права участвовать в выборах более 700 тыс. человек, или 7,7 % взрослого населения[111]. В процентном отношении от общего числа лишенцев наибольшее количество составляли торговцы и предприниматели (39 %). Далее следовали „иждивенцы“ лишенцев (32,9 %), лица, живущие на „нетрудовой доход“ (8,5 %), бывшие полицейские и жандармы (5,2 %)[112].

Как и в предыдущие выборные кампании, количество лишенцев зависело от размеров города. На выборах 1926–27 гг. в городах с населением до 5 тыс. человек было лишено избирательных прав в среднем 7,9 % граждан, от 5 до 10 тыс. — 8,7 %, от 10 до 20 тыс. — 7,8 %, от 20 до 50 тыс. — 7%, от 50 до 100 тыс. — 7,8 %, свыше 100 тыс. — 6.6 %[113].

„Увеличение числа лишенцев в ряде отдельных губерний и округов — указывалось в сводке ОГПУ — произошло главным образом, за счёт торговцев и членов семей лиц, подлежащих лишению избирательных, а также бывших белых (особенно на Северном Кавказе и в Сибири)“. Отмечалось также, что „процент увеличения числа лишенцев по сравнению с прошлым годом в больших городах выше, нежели в городах со сравнительно небольшим населением“[114].

Избирательная кампания 1926–1927 гг. стала своеобразным поворотным пунктом в истории лишения избирательных прав. В условиях начинавшегося активного наступления на крупных и средних сельских собственников лишение тех или иных деревенских жителей права участия в выборах стало одним из излюбленных приёмов борьбы власти с „кулачеством и его пособниками“. Резолюция XV съезда партии, состоявшегося в декабре 1927 г., посвященная политике в деревне, требовала „строго следить за тем, чтобы установленные соответствующей избирательной инструкцией (1926 г.) нормы исключения из избирательных списков кулацких и других антипролетарских элементов проводилось со всей строгостью“[115]. И. В. Сталин, выступая 9 июля 1928 г. на пленуме ЦК ВКП (б) с программной речью „Об индустриализации и хлебной проблеме“, заявил, в частности: „Мы говорим часто, что необходимо ограничить эксплуататорские поползновения кулачества в деревне, что надо наложить на кулачество высокие налоги, что надо ограничить право аренды, не допускать права выборов кулаков в Советы и т. д., и т. п. А что это значит? Это значит, что мы давим и тесним постепенно капиталистические элементы деревни, доводя их иногда до разорения“[116]. Инструкции 1926 г. предоставляли широкие возможности для выполнения этой задачи, поскольку на основании их статей можно было лишить избирательных прав любого деревенского „крепкого хозяина“, имевшего торговое или промышленное предприятие или использовавшего наёмный труд.

К концу 1920-х гг. относится и окончательное становление своеобразной „идеологии“ лишения избирательных прав. В первые годы советской власти, в эпоху гражданской войны и военного коммунизма конституционное ограничение некоторых слоёв населения воспринималось многими как необходимая и временная мера. Некоторая либерализация внутренней политики в середине 1920-х гг. порождала надежды на скорую отмену ограничительных статей Конституции. Вместо этого, начавшееся наступление на достижения НЭПа привело к тому, что всё больше категорий граждан лишалось политических прав за свою профессиональную деятельность (в прошлом и настоящем) и за социальное происхождение. Обосновывая ограничения на избирательные права, закреплённые инструкциями 1926 г., известный правовед и теоретик советского строительства В. И. Игнатьев писал: „Многолетний опыт существования советской власти показал, что её классовые враги — помещики, фабриканты, торговцы, служители культов не стали её друзьями, лишь оттого, что исчез против их воли источник эксплуатации и прекратилась их контрреволюционная деятельность. Только те из них, которые на деле доказали свою полезность советскому государству, могут быть в каждом отдельном случае, по специальному разрешению наделены избирательными правами“[117].