Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин Страница 14

православной церкви Жданов к стандартному набору критических определений школы Покровского добавил “нигилистические взгляды” на историческое значение крещения Руси, распространение христианства, цивилизаторскую роль монастырей. ‹…› Бросается в глаза еще одно обстоятельство. В проекте Жданова был даже для своего времени явный перебор грубых натяжек, политиканских построений, неверных с научной точки зрения характеристик и определений политических явлений»[131].

«В тезисах Жданова критика участников совещания в адрес Тарле трансформировалась в прямые политические обвинения. Жданов писал, что Тарле и другие историки “идут на поводу у вражеской пропаганды, уверяющей, будто бы обширные пространства, морозы и грязь воспрепятствовали немцам завоевать нашу страну”, сбиваются на “губительный путь расизма и национальной исключительности”, пытаются “направить советских историков в русло чуждой идеологии”»[132].

То есть уже в тезисах 1944 г. можно видеть весь тот арсенал установок, который стал достоянием общественности в 1946 г. Однако документ не пошел дальше и не перерос в постановление ЦК, хотя отдельные его положения явно стали ориентиром для работников партийного аппарата[133]. Подлинные причины, по которым этот выстраданный руководством страны документ был «похоронен», неизвестны; но принципиальные моменты этих тезисов прослеживаются в последующих выступлениях партийных руководителей[134], да и участвовавшие в совещании историки смогли уяснить идеологические заповеди.

Кроме того, по-видимому, именно благодаря помощи Сталина Жданов сформулировал определение советского патриотизма, «который, согласно его трактовке, с одной стороны, “вырос на почве интернационализма”, а с другой – “не имеет ничего общего с безродным и беспочвенным космополитизмом” и базируется на “любви всех советских народов к своему социалистическому отечеству – СССР”»[135].

Что же касается непосредственных результатов совещания историков, то они не вылились в решение ЦК ВКП(б), а лишь проявлялись лейтмотивом в рецензиях на исторические монографии, подвергнутые критике в ходе совещания. Единственным зримым воплощением, да и то с некоторой задержкой, было постановление Политбюро ЦК от 2 июля 1945 г. о реорганизации журнала «Исторический вестник» в журнал «Вопросы истории» и смене его редколлегии.

Существует мнение, что причиной отсутствия какого-либо постановления ЦК по итогам работы совещания «было нежелание даже частично признать правоту Панкратовой. Партийному руководству не могло понравиться, что широкой постановкой в своих письмах в ЦК ВКП(б) вопроса о положении в исторической науке, а также своей ортодоксальной позицией Панкратова как бы взяла на себя то, что ЦК, и прежде всего Сталин, считал своей неотъемлемой прерогативой»[136]. Однако мы не склонны считать, что подобные опасения или же мысли в данном конкретном случае вообще имели место; возможно, тому причиной были какие-то другие обстоятельства.

Кроме того, что многочисленные участники совещания делали соответствующие выводы, новые партийные установки стали достаточно известны иным, необычным путем: ознакомлением с ходом совещания и его основными положениями занялась сама А. М. Панкратова, которая по ходу совещания составляла специальные отчеты. Эти тексты выросли в сочинение, озаглавленное «Записка о моих впечатлениях и выводах по поводу совещания историков в ЦК ВКП(б)»[137]; к экземплярам записки обычно прилагалась и копия второго письма автора на имя секретарей ЦК.

А вот подобная «просветительская работа» обычно заканчивалась для инициаторов плачевно, порой даже трагически. Несмотря на то, что первоначально в предваряющей совещание историков записке Управления пропаганды и агитации от 18 мая основные претензии предъявлялись именно Панкратовой, в ходе совещания она сумела перевести основной удар партийной критики на отсутствующего на первых заседаниях академика Тарле, цитируя стенограмму его саратовского доклада. Но распространение собственных впечатлений привело к оргвыводам: 30 августа 1944 г. Г. Ф. Александров подал на имя секретарей ЦК Жданова, Маленкова и Щербакова докладную записку, в которой обвинял Панкратову в антипартийных методах борьбы (здесь он привел в доказательство вышеуказанную «Записку о моих впечатлениях…»); также Александров припомнил ей не только принадлежность к левым эсерам (что не было большим секретом), но и участие в «антипартийных троцкистских группировках Фридлянда – Ванага»[138]. Это решило судьбу Панкратовой: 5 сентября, в день беседы по этому поводу между Ждановым и Щербаковым, она лишилась должности заместителя директора Института истории АН СССР[139].

Идеологическая линия сформулирована

Одновременно с совещанием в ЦК ВКП(б) в июне 1944 г. в Московском университете с большим размахом прошла конференция «Роль русской науки в развитии мировой науки и культуры». Это было не отраслевое мероприятие, а первый с начала войны научный форум, который уже за год до победы обозначил основную линию сталинского руководства:

«И. В. Сталин – соратник Ленина, великий гений современности – обогащает науку положениями и выводами, соответствующими новым историческим условиям, руководит всей гигантской борьбой советского народа. Сталин возвеличил силу и мощь нашего государства, как никто другой в истории.

Сталин, сметая с нашего пути врагов ленинизма, глубже всех понимал и видел, что без социалистической индустриализации и коллективизации сельского хозяйства невозможно добиться экономической независимости нашей Родины, роста ее культуры, процветания ее народов.

Под руководством товарища Сталина созданы в нашей стране миллионные кадры советской интеллигенции, патриотов Родины, обогащающих новыми достижениями науку и технику, литературу и искусство.

Наши ученые всегда получают от товарища Сталина четкие и ясные указания о том, как ломать старое, устаревшее, и четко прислушиваться к голосу опыта, прокладывать новые пути в науке»[140].

Научная конференция в июне 1944 г. как раз была призвана довести до ученого сообщества «четкие и ясные указания о том, как ломать старое, устаревшее, и ‹…› прокладывать новые пути в науке». Новый путь был следующим:

«Научная сессия, посвященная роли русских ученых в развитии мировой науки, является весьма важным начинанием. Распространение у нас иностранных учебников и копирование западноевропейских образцов, имевшее подчас место до революции и полностью не изжитое и ныне, привели к недооценке роли русских ученых в создании современной культуры.

Не все работники нашей промышленности, не все наши студенты и даже крупные ученые помнят, что именно в России зародились задолго до Западной Европы такие идеи, как закон сохранения материи (Ломоносов), учение об условных рефлексах (Павлов), теория ассимиляции углекислоты растениями (Тимирязев) и ряд других открытий. Производство азотной кислоты, нержавеющего железа, синтетического каучука, крекирование нефти создано русской промышленностью и впоследствии копировалось за рубежом. Упомяну еще, что ведь главным образом на основе работ русских ученых Бутлерова, Марковникова, Зелинского, Лебедева и их учеников развивалась передовая промышленность переработки нефти в США. Таких примеров можно найти много.

Вскрыть крупную роль русской науки в создании современной культуры – значит показать советской молодежи силу нашей страны, внушить ей уверенность в своих возможностях, показать ей достойные образцы для подражания из славного прошлого русской науки»[141].

Профессор МГУ Н. К. Гудзий призван был