И. Дьяконов - История Древнего мира, том 1. Ранняя Древность. (Сборник) Страница 15

Первый и лучше всего изученный путь развития поздней древности — средиземноморский. Он возникает из третьего пути ранней древности в некоторых специфических условиях. Для древнего характерна практически полная ликвидация хозяйств государственного сектора в бурную эпоху этнических передвижений и разрушения государств, типологически принадлежавших к ранней древности. Возникают полисные организации — государственно-городские общины практически без государственного сектора экономики, с пережиточно-монархическим или чисто республиканским способом правления. Полисы растут и переживают бурный расцвет на основе товарного земледельческого и ремесленного производства в частном секторе; их рост обеспечивается усилившейся международной торговлей, гораздо шире открывшейся теперь для частного предпринимательства граждан полисов. Устанавливается равновесие между общинным (полисным) и личностным началом, что делает возможным развитие — при сохранении традиционных общинных культов — рационального фактора в мышлении и возникновение личностного искусства, литературы: и науки; впервые появляется понятие о свободе личности.

Большинство граждан по-прежнему представляет собой массу неэксплуатируемого трудового населения, наряду с этим более состоятельные граждане полиса эксплуатируют рабский труд уже но только в патриархальной, но и в классической форме. Однако через исторически короткое время наступает кризис полиса, который может разрешиться только путем включения всего полисного мира в состав империи, где граждане полиса, сохраняя внутриполисные права и преимущества, в то же время могли бы пользоваться и преимуществами империи, прежде всего фактом объединения под одной политической властью регионов сбыта промышленных товаров и производства сельскохозяйственных продуктов (II подразделение) с регионами производства промышленных (и скотоводческих) продуктов (I подразделение). Кроме того, включая в себя регионы обоих подразделений, империя не нарушала, а обеспечивала торговые связи между ними и в то же время способна была оборонять города. Вершиной этого развития явилась Римская империя — империя своеобразная, ибо в пей не было государственного сектора экономики (имения императоров были их частным владением). В границах и поблизости от границ Римской империи происходит затем переход к новому, средневековому обществу, где эксплуатации подвергались — наряду с рабами, а позже и вместо них — ремесленники и крестьяне, ранее свободные, а эксплуатирующий класс, частично перерождаясь в предфеодальный класс магнатов, непосредственно сливался с государством.

Второй путь развития представлен ближневосточными империями, от Ассирийской и Нововавилонской вплоть до эллинистических. В результате стремления объединить регионы первого к второго подразделения, а также других внутренних процессов происходят мощные завоевания, образуются межрегиональные государства, причем вся завоеванная земля становится государственной и образует основу государственного сектора экономики, где эксплуатируется труд «царских люден» и других групп илотского типа; внутри империй существуют, однако, самоуправляющиеся храмовые города и территории, а позже и эллинистические полисы, формально воспроизводящие структуру полиса греческого. Внутри таких структур продолжают существовать лично свободные граждане, как нерабовладельцы, так и рабовладельцы; рабский труд является по преимуществу оброчным. Этот путь развития, как, впрочем, и остальные, завершается созданием магнатского землевладения с переходом к магнатам также и государственной власти и ликвидацией самоуправляющихся городок и в значительной мере товарного хозяйства (ввиду самодостаточности громадных магнатских хозяйств и уменьшения участия мелких хозяйств в работе на рынок).

По-видимому, третий путь сложился в Индии; здесь противоположность свободных и несвободных лиц выражается не столько в противопоставлении граждан и царских людей, сколько в жестком разграничении сословий; в дальнейшем развивается кастовая система.

Четвертый путь, наконец, представлен на Дальнем Востоке, где формальным разделением общества является противопоставление «ученых», чиновных лиц неученым и нечиновным, притом что фактическое классовое членение общества в целом такое же, как и при других путях развития поздней древности (включая развитие магнатского землевладения и магнатской политической власти в конце периода).

В заключение надо обратить внимание читателя на следующее. История древних классовых обществ IV тысячелетия до н. э. — I тысячелетия н. э. не равнозначна всемирной истории за тот же отрезок времени: древние классовые общества всегда существовали среди мира первобытных племен, от неолитических до относительно высоко развитых, со сложной социальной структурой. Мало того, они и не могли существовать без доклассовой периферии: она открывала им неисчерпаемые запасы необходимого сырья, а с течением времени — и рабочей силы; ее присутствие давало о себе знать угрозой вторжений и перерыва историко-культурной традиции: ее присутствие как мира первобытной «воли» влияло и на идейно-эмоциональную жизнь классовых обществ.

Первый период ранней древности (см. лекции 2–7) — это история маленьких очагов цивилизации в огромном мире первобытности; лишь во второй период ранней древности (лекции 8–20) создаются сомкнутые ареалы цивилизации: Средиземноморье, Ближний Восток, Индостан, Китай. Но и они по-прежнему живут в окружении первобытной периферии: и даже когда зона классовой цивилизации становится сплошной (о чем рассказано в следующих томах), эта зона все равно продолжает находиться в том же окружении.

Поэтому всемирная история человечества IV тысячелетия до н. э. — I тысячелетия н. э. должна была бы показать не только историю древних классовых обществ, по и историю цивилизаций в окружении первобытности. Пока такая работа никем не была проделана, читателю придется самому помнить о том ином мире, который всегда окружал описываемые нами государства.

Миропонимание на грани первобытного и древнего обществ

События эпохи ранней древности трудно понять если хотя бы приблизительно не представить себе, как мыслили и чувствовали древние, что они думали о мире и о самих себе.

К сожалению, проникнуть в духовный мир этой глубокой древности очень трудно, почти невозможно. Очень медленно, по крохам становятся нам известны памятники дровней литературы и искусства; откопанные храмы немы, изображения неясны. Но даже если бы древние литература и искусство были понятны полностью, то ведь памятники их — лишь то, что случайно сохранили нам грамотеи и искусники того времени; это далеко по все, что думали и чувствовали тогдашние люди. Памятниками глубокой древности являются также и устные мифы, сказки, песни, поговорки. Но они дошли до нас через тысячелетия, быть может, сильно искаженными позднейшими переделками. Во вся ком случае, современные сказители, с которыми имеют дело этнографы, сами не знают и не могут нам рассказать, что именно хотели выразить своим творчеством древние люди. Гипотезы же, сложенные по этому поводу учеными, как правило, отвергаются носителями еще живых древних мифов — людьми племен Африки, Австралии, Полинезии и т. д.

Есть, пожалуй, одно объективное сродство, с помощью которого можно проникнуть в механизм мышления людей первобытности и ранней древности, — это изучение языка. Язык выражает категории мышления: исследуя, как построены наиболее архаичные языки, какие приемы они используют для того, чтобы выразить отношение человека к миру и его явлениям, можно обнаружить некоторые механизмы самого тогдашнего мышления.

Исходя из сопоставления структуры древнейших слоев дошедших до нас языков со структурой древнейших мифов, представляется наиболее правдоподобной следующая гипотеза о мышлении и миропонимании первобытных людей.

Самым трудным для них было воспринимать и выражать абстрактные понятия. Но так как никакое суждение невозможно без известного обобщения, то это обобщение достигалось путем создания чувственно-наглядных ассоциаций (сопоставлений). Например, дабы выразить мысль, будто небо представляет собой свод или кровлю, опирающуюся на четыре точки горизонта, и одновременно оно — нечто такое, что каждый день рождает солнце, а также звезды и луну, а в то же время и нечто такое, по чему солнце ежедневно движется из конца в конец, можно было сказать, что небо — корова на четырех ногах, женщина, рожающая солнце, и река, по которой плавает солнце. Это достаточно выражало мысль, которую надо было передать, и никто не смущался тем, каким образом небо может быть одновременно коровой, женщиной и рекой, ибо все ясно чувствовали, что это — толкование, а на самом деле небо — не корова, не женщина и не река. Но в силу той же неразвитости абстрактных понятий не существовало также и понятий «сравнение», «метафора», «толкование» и всего необходимого для того, чтобы выразить, что — небо — не корова, не женщина и не река. Сравнение, толкование, само наименование предмета или явления воспринимались как нечто вещественное, например имя — как вещественная часть именуемого. Поэтому не нужно удивляться, что, даже не отождествляя небо с реальной коровой или реальной женщиной, древний человек мог приносить небу жертвоприношения и как божественной корове, и как женщине (богине).