Мэри Бойс - Зороастрийцы. Верования и обычаи Страница 15

Авеста в то время не была записана по разным причинам, но одной из них была та, что мидяне и персы, встретившиеся в Западном Иране с несколькими системами письма, смотрели на это чуждое им искусство с подозрением (в персидском эпосе изобретение письма приписывается дьяволу). И хотя с течением времени иранцы стали использовать письменность для разных практических нужд, ученые жрецы отвергли письмо как неподходящее для записывания священных слов. При Ахеменидах главным языком письменности оставался арамейский, семитский язык со своим собственным алфавитом, ставший благодаря тому, что арамеи были великими торговцами, общеупотребительным языком на всем Ближнем Востоке. Первые Ахемениды повелели, однако, использовать родной им персидский язык для царских надписей. Самая ранняя известная запись иранского языка была сделана особой разновидностью клинописи.

Первые Ахемениды

Кир

Кир оставил только краткие надписи, выбитые на камнях его великолепной новой столицы Пасаргады, на севере Парса. Они не содержат заявлений о его вере, но около развалин дворца есть священный огороженный участок с двумя огромными каменными постаментами, предназначенный, вероятно, для общественных богослужений на открытом воздухе, в соответствии с древнеиранскими традициями. Там же открыты фрагменты трех подставок для огня. Они не могут быть названы алтарями в прямом смысле этого слова, то есть возвышениями с плоской поверхностью, на которых помещаются или приносятся жертвоприношения богам, потому что, по зороастрийским обычаям, они предназначаются для помещения на них огня, в присутствии которого верующие молятся. Приношения огню во время молитвы совершаются только для поддержания его, являясь чисто практическим по происхождению.

На протяжении всей истории зороастризма индивидуальные и семейные молитвы произносились перед огнем домашнего очага, но в VI в. до н.э., по-видимому, знакомство с государственными религиозными культами Ближнего Востока и вновь приобретенное имперское величие побудило персидских священнослужителей приподнять на возвышение огонь, перед которым молится царь. Этот постамент кажется видоизменением подлинного алтаря, раскопанного на мидийском поселении Нуши-Джан около Хамадана. Алтарь, относящийся VIII в. до н.э., служил неизвестному культу и состоял из массивного основания на сырцовых кирпичах, хорошо обмазанного, поддерживающего четырехступенчатую верхушку. На последней имеется небольшое углубление со следами обугливания, возможно, от жертвенного огня. Каменные «алтари» в Пасаргадах были более изящными, но крупными. Они имели трехступенчатое основание, уравновешивавшееся трехступенчатой же верхушкой (число «три» чрезвычайно важно во всех зороастрийских обрядах). Верхушка была не плоской, но, в отличие от «алтарей» из Нуши-Джана, имела глубокую впадину, так что в ней мог вмещаться толстый слой горячих углей, необходимый для поддержания вечного огня. Неизвестно, где первоначально устанавливались эти подставки для огня. Поскольку в Пасаргадах нет здания, которое было бы определено как храм, то они, вероятно, устанавливались внутри дворцов и считались личными «огнями очага» Великого царя, а потому и нуждались в возвышении в знак его могущества, для достойного совершения ежедневных зороастрийских молитв.

В дополнение к этому вещественному свидетельству религиозных убеждений Кира греческие авторы упоминают, что он назвал одну из своих дочерей Атосса (передача иранского имени Хутаоса), а этим именем зван жену царя Виштаспы, покровителя Зороастра. Кир поступал, скорее всего, как верный почитатель Мазды, так как он стремился править своей новой обширной державой справедливо, в соответствии с истиной-аша. Однако он не пытался навязать иранскую веру своим иноземным подданным – и это действительно было бы совершенно бесполезно, имея в виду многочисленность подвластных народов и древность их религий. Он поощрялих жить правильно и праведно, в соответствии с их собственными убеждениями.

Среди многих неарийцев, которые испытали на себе его подобающую государственному деятелю доброту, были иудеи, которым он разрешил вернуться из вавилонского изгнания и восстановить храм в Иерусалиме. Это один из многих известных великодушных поступков Кира, но он сыграл особую роль в религиозной истории человечества. После этого события иудеи стали с симпатией относиться к персам, а это сделало их более восприимчивыми к влиянию зороастризма. Кир прославлялся «вторым Исаией» (безымянным пророком периода изгнания) как мессия, то есть как тот, кто действует от имени Яхве и по его повелению. «Вот, Отрок Мой, которого я держу за руку» (что представляется собственными словами Яхве)… «[Кир] возвестит народам суд… Не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда» (Исаия 42, 1, 4).

Тот же пророк впервые в иудейской литературе воспевает Яхве в качестве Создателя так, как Ахура-Мазда был воспет Зороастром: «Я Господь (Яхве), который сотворил все… Я создал землю и сотворил на ней человека… Кропите, небеса, свыше, и облака да проливают правду… Я, Господь, творю это» (Исаия 44, 24; 45, 8, 12). Сходство с зороастрийскими учениями и писаниями здесь настолько разительно, что эти стихи считаются первыми свидетельствами того сильного влияния, которое зороастризм оказал на иудаизм в период после вавилонского изгнания.

Кир умер, сражаясь против своих соплеменников-иранцев – массагетов – полукочевников, угрожавших границам его державы на северо-востоке. Тело Кира было набальзамировано, привезено в Пасаргады и положено в гробницу, которая до сих пор стоит там посреди равнины. Тот факт, что его тело не было оставлено на открытом воздухе в соответствии с принятым похоронным обрядом, на первый взгляд кажется противоречащим принадлежности царя зороастрийской вере. Однако не только Ахемениды, но и их преемники – Аршакиды и Сасаниды придерживались обряда бальзамирования трупов царей и оставляли их в скальных или каменных склепах. Предписаний для такого похоронного обряда нет ни в Авесте, ни в литературе на пехлеви, напротив, о гробах для мертвых там всегда говорится с безусловным осуждением. Поэтому можно только предположить, что отказ Ахеменидов от обычая выставлять трупы явился прецедентом для царей, которые стали с тех пор рассматривать себя как неподвластных этому частному религиозному закону. Может быть, сохранение тел царей оказалось связанным с представлениями о царственной благодати-хварэна, обитающей в гробнице царя ко благу его преемников и всех людей вообще. Имеются отрывочные данные об особом культе царственных мертвецов, а обычай бальзамирования тел, воспринятый западными иранцами, очевидно, от тех народов, среди которых они поселились, распространился к их степным соплеменникам-язычникам, где он хорошо известен по курганным погребениям скифских вождей.

Тем не менее, гробница Кира свидетельствует о том, с какой тщательностью зороастрийские цари готовили свои склепы так, чтобы в них набальзамированные тела, хотя и не подверженные гниению, но нечистые из-за смерти, не соприкасались бы с благими творениями. Камера гробницы установлена на постаменте из шести каменных плит, которые высоко поднимают ее над благой землей. Она сделана из камня и состоит из одного помещения, окруженного толстыми стенами, без окон, с низким и узким входом, и покрыта двойной каменной крышей. Над входом вырезано изображение солнца – символа бессмертия в лучезарном раю. Камбиз, преемник Кира, установил, наряду с ежедневным жертвоприношением овец, ежемесячное приношение у гроба отца в честь его души в жертву коня как животного, посвященного солнцу (Арриан VI, 29, 7), Эти жертвоприношения совершались в течение двухсот лет, пока Александр Македонский не завоевал Персию, и гробница была взломана и разграблена. Один из тех, кто вошел в гробницу, рассказывал, что в ней было «золотое ложе, стол с чашами, золотой гроб и многочисленные одеяния и украшения с драгоценными камнями» (Страбон XV, 3, 7).

Камбиз

Камбиз продолжил начатое его отцом дело – расширение Персидской империи. Он добавил к ее уже обширным владениям Нижний Египет. Тому, что сообщают о Камбизе греки – наш основной источник по истории Ахеменидов, – мало можно доверять. Чтоже касается его приверженности зороастризму, то Камбиз был первым известным человеком, который осуществил хваэтвадата, то есть брак по ближайшему родству. Согласно пехлевийским сочинениям, эта форма брака очень похвальна, особенно если женятся близкие родственники внутри одной семьи – отец и дочь, брат и сестра или даже мать и сын. Название этой формы брака дается в зороастрийском символе веры – Фраваране. Но оно занимает в нем довольно странное место – упоминается в конце пассажа, посвященного возвышенным утверждениям общего характера, а потому, видимо, было вставлено позднее. В этом отрывке (Ясна 12, 9) говорится: «Я объявляю себя приверженцем веры, почитающей Мазду, веры, которая заставляет [врагов] сложить оружие, которая поддерживает обычай хваэтвадата, которая праведна».