Александр Свечин - Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том второй Страница 15

Материальное превосходство союзников было уже засвидетельствовано бомбардировкой 9–19 апреля. На 165 тыс. орудийных выстрелов русские ответили только 89 тыс.; потери русских достигали 6130 против 1850 союзников. Однако геройские моряки продолжали держаться у орудий, разрушения исправлялись. Вследствие этого, а также отрицательного взгляда Наполеона III на фронтальный штурм Севастополя, Канробер, несмотря на полууспех бомбардировки, на штурм не согласился. Англичане же усердно настаивали на штурме, вся тяжесть которого должна была пасть на французов, так как английские окопы находились еще на таком удалении, что английские войска могли бы только обозначить свое участие в штурме.

Керченская экспедиция. Канробер, отменивший по приказу Наполеона III Керченскую экспедицию, был вынужден саботажем англичан подать в отставку. Его преемник, Пелисье, решил держаться английской ориентации, хотя бы это привело к расхождению с директивами Наполеона III. Через два дня после вступления в командование Пелисье, союзники погрузили 18 тыс. войска на суда и направили их к Керчи.

Русское командование рассуждало, как и Наполеон III, только в пределах логики сокрушения: Керчь — это только географический пункт, содействующий снабжению Севастополя; дробление сил крайне нежелательно. Наша разведка вовремя уведомила об организации и отплытии экспедиции. В районе Керчи находился отряд генерала Врангеля, силой почти в 9 тыс. человек; можно было бы вовремя его поддержать. Но Горчаков, сменивший в Крыму Меньшикова, был далек от того, что бы ослаблять свое бездействовавшее ядро; он доносил военному министру после потери нами Азовского моря: «послать подкрепления войскам восточной части Крыма значило действовать в смысле неприятеля, стремившегося различного рода демонстрациями и второстепенными действиями принудить нас к раздроблению сил, чтобы получить возможность решительным ударом овладеть Севастополем, а потом и всем Крымом». Не только не думая усилять Врангеля, Горчаков заботился о том, чтобы последний ни в коем случае не допустил себя отрезать от главных сил: «конечно, с силами, которыми вы располагаете, нельзя будет противиться высадке. Необходимо только стараться не потерять внутренней линии со мной».

При такой выдержке сокрушительной стратегии со стороны русских, участь «второстепенной» Керчи, 100 мин, бонов, заграждений из 40 затопленных судов, устроенных в Керченском проливе, и 62 тяжелых орудий, обстреливавших пролив, была решена.

24 мая пролив и Керчь были захвачены; в течение следующих 12 дней союзники уничтожили до 500 русских торговых судов, укрывшихся в Азовском море, бомбардировали и сожгли запасы в Бердянске, Геническе, Таганроге, Ейске, Мариуполе. Всего мы потеряли запасы продовольствия на стотысячную армию, на срок четырех месяцев; небольшая часть этих запасов досталась союзникам. Наши войска в Крыму с этого момента были обречены на сокращенный, голодный паек…

Агония Севастополя. Вторым предприятием Пелисье, 7 июня, был штурм передовой позиции (Камчатского люнета, Волынского и Селенгинского редута), закончившейся успешно, с потерей до 6 тыс. с каждой стороны. Горчаков почти сознательно отказался от расходования резервов на передовые позиции Севастополя, и уступил как эту передовую позицию, так и кладбище (потери с обеих сторон по 4 тыс.) перед правым флангом крепостной позиции. Между тем, если бы он затянул борьбу на этих пунктах, Пелисье, которым был очень недоволен Наполеон III, был бы сменен, в рядах союзников началось бы разложение. Уступчивость же Горчакова, вытекавшая из его пессимистического настроения, усилила позицию Пелисье. Горчаков жалел расходовать войска на защиту географических пунктов и берег их для решительного полевого боя, что при сложившихся условиях войны было неправильно.

Ободренный успехом, Пелисье решился на общий штурм Севастополя: после однодневной жестокой бомбардировки, вырвавшей из состава гарнизона 4 тыс., в ночь на 18 июня союзники, весьма недружно, бросились на штурм, который был отбит с большими потерями[25].

Превосходство неприятеля в огне становилось настолько чувствительным, мы несли столь огромные потери, что самым благоразумным решением с нашей стороны было бы — очистить Южную сторону Севастополя, где приходившие части толклись, как в ступке, и уничтожались. После потери передовой позиции Горчаков готов был эвакуировать Севастополь; но после отбитого штурма провести такое решение было невозможно; отбитый штурм позволил правительству и русскому обществу выдвинуть требование — защищать Севастополь до конца.

На донесения Горчакова о нашей беспомощности в разыгрывавшемся материальном состязании, из Петербурга был прислан генерал Вревский с директивой — настоять на переходе в наступление полевой армии против Балаклавы, на тылы союзников, чтобы попытаться решительным ударом заставить союзников снять осаду. Горчаков ясно понимал всю несбыточность этих чаяний; помимо 50 тыс. гарнизона Севастополя, он располагал всего 70-тыс. армией, а союзники имели до 200 тыс., располагались на чрезвычайно сильных от природы позициях, основательно укрепленных. Горчаков решил, для удовлетворения воинственных петроградских[26] кругов, произвести 16 августа демонстративное наступление на Черной речке. Удалось сосредоточить до 58 тыс., в том числе свыше 10 тыс. бесполезной по обстоятельствам конницы. При несовершенстве методов управления, правая колонна Реада перешла в решительное наступление на Федюхины высоты и произвела ряд отдельных ударов. Русские были отброшены за Черную речку, союзники не преследовали.

Потери русских, при этом жесте отчаяния, превышали 8 тыс., потери союзников — около 2 тыс. Эта победа укрепила положение Пелисье, находившегося накануне отставки, и позволила последнему, вопреки Наполеону III, сделать новое усилие для непосредственного захвата Севастополя. На следующий же день после сражения на Черной речке, 17 августа, загремела последняя бомбардировка, продолжавшаяся три недели, до полудня 8 сентября, когда был произведен общий штурм. В течение этого артиллерийского боя мы понесли потери впятеро большие, чем союзники (20 200 русских на 3815 союзников). Продолжать борьбу в таких условиях являлось крайне невыгодным. Впрочем, союзники ко дню штурма израсходовали весь свой наличный боевой комплект, и в случае неудачи штурма должны были бы выжидать значительное время, пока неразвитая военная промышленность того времени выработает им новые сотни тысяч снарядов. Шанс затянуть осаду на вторую зиму, которая могла бы стать роковой для союзников, безусловно имелся. Но нервы русского командования, подорванные пессимизмом, не выдержали. С 1 сентября была начата эвакуация наиболее ценного имущества на Северную сторону; через широкую бухту был наведен мост на плотах. Новые батареи не вооружались, подбитые орудия не заменялись, инженерные работы почти не велись, даже разрушения исправлялись лишь отчасти. Из 18 тыс. матросов, являвшихся основой обороны и геройски обслуживавших артиллерию крепости, оставалось не свыше 4 тыс. Храбрый морской командный состав уже почти не существовал; Корнилов, Нахимов, Истомин, Юрковский и ряд других блестящих моряков, руководивших обороной с первых дней, были убиты.

И все же, при последнем штурме 8 сентября, упорные атаки на 2-й, 3-й и 4-й бастионы были начисто отбиты; только дивизия Мак-Магона, имевшая за собой крупные резервы, смогла овладеть и удержать за собой Малахов курган.

Несмотря на то, что траншеи французов находились только в 40 шагах от Малахова кургана, здесь не была закончена подготовка к минным взрывам, внутренность укрепления не была приспособлена к последовательной обороне, а горжа его представляла грозную позицию против русских контратак. Французам удалось их отразить. Во время штурма и контратак мы потеряли 13 тыс., против 10 тыс. потерь союзников; итого за период с 16 августа по 8 сентября наши потери достигли 41 тыс.

Потеря Малахова кургана дала основание Горчакову покончить с колебаниями и привести в исполнение решение очистить Южную сторону Севастополя. Все, что было можно, было взорвано; Севастополь обратился в руины; 10-го союзники вступили во владение ими, но предпочли оставить войска на старых местах; 12 сентября русские затопили последние остатки Черноморского флота.

Конец войны. Наполеон III рисовал себе, за взятием Севастополя, развитие операций — захват всего Крыма, овладение Николаевым с его судостроительными верфями и т. д. Но русские расположились в 1 километре от Севастополя, на Северной стороне, а Пелисье признал невозможным тронуться с места. В конце концов парижские руководящие круги должны были согласиться с ним, что «Фабий Кунктатор более на месте в Крыму, чем Кондэ», что «est modus in rebus»[27], что Пелисье, не двигаясь с места, перебил более русских, чем это, может быть, удалось бы при опасном маневре против русской живой силы. «Что нам завоевывать в России? Степи?» спрашивал Пелисье. Он согласился предпринять лишь небольшую экспедицию для захвата архаической крепостцы Кинбурн, расположенной в устье Днепра. 17 октября эта крепостца, после бомбардировки, в которой впервые в истории участвовали три французских броненосных судна-батареи, сдалась. 26 октября союзники прекратили стрельбу по русским через севастопольский рейд, хотя перемирие официально было установлено только через 4 месяца.