Альберт Шпеер - Воспоминания Страница 15

После визита к рейхспрезиденту он вернулся очень обрадованный. Как он рассказывал, Гинденбург одобрил его действия, сказав что-то вроде: «В нужный момент нельзя останавливаться и перед крайними мерами. Нужно уметь проливать кровь». Одновременно в газетах можно было прочесть, что рейхспрезидент фон Гинденбург официально поздравил с этим событием своего рейхсканцлера Гитлера и прусского премьер-министра Геринга. 1 «»

Руководство партии развернуло почти лихорадочно деятельность, направленную на оправдание этой акции. Она продолжалась несколько дней и закончилась речью Гитлера перед специально созванным рейхстагом, которая так изобиловала уверениями в невиновности, что в ней проглядывало сознание вины. Защищающийся Гитлер: ничего подобного мы не встретим в будущем, даже в 1939 г., при вступлении в войну. К оправданиям был привлечен и министр юстиции Гюртнер. Поскольку он был беспартийным и поэтому казался независимым от Гитлера, его выступление имело особый вес для всех сомневающихся. То, что вермахт молча принял смерть своего генерала Шлейхера, привлекло внимание многих.

Фельдмаршал первой мировой войны для буржуазии того поколения был достойным уважения авторитетом. Еще в мои школьные годы он олицетворял собой несгибаемого, стойкого героя новейшей истории; его нимб делал его для нас, детей, чем-то овеянным легендами, неосязаемым; вместе со взрослыми мы вбивали в последний год войны железные гвозди, по цене 1 марка штука, в огромные статуи Гинденбурга. С моей школьной поры он для меня был воплощением всякой власти. Мысль о том, что Гитлера покрывает эта высшая инстанция, успокаивала.

Не случайно после ремовского путча правая в лице рейхспрезидента, министра юстиции и генералитета примкнула к Гитлеру. Правда, она была свободна от радикального антисемитизма, носителем которого был Гитлер, она прямо-таки презирала этот взрыв плебейского чувства ненависти. У ее консерватизма не было общей основы с расовым бредом. Открыто выражавшаяся симпатия принятию Гитлером решительных мер имела иные причины: убийства 30 июня 1934 г. уничтожили сильное левое крыло партии, состоявшее преимущственно из представителей СА. Они считали, что их обделили при распределении плодов революции. И не без оснований. Потому что они были воспитаны до 1933 г. в духе ожидания революции и большинство из них всерьез приняло псевдосоциалистическую программу Гитлера. Во время своей непродолжительной деятельности в Ванзее я имел возможность наблюдать на низшем уровне, как какой-нибудь простой член СА с готовностью и самопожертвованием переносил лишения, тратил свое время, шел на риск, надеясь получить за это реальные блага. Когда эти блага заставили себя ждать, стало копиться недовольство и раздражение, которое легко могло приобрести взрывную силу. Возможно, вмешательство Гитлера действительно предотвратило «вторую революцию», о которой разглагольствовал Рем.

При помощи таких аргументов мы успокаивали нашу совесть. Я и многие другие жадно искали оправданий и делали нормой нашей новой жизни то, что еще два года назад приводило нас в замешательство. Оглядываясь назад, десятилетия спустя я поражаюсь необдуманности наших поступков в те годы.

В результате этих событий я буквально на следующий день получил задание: «Вы должны как можно скорее перестроить дворец Борзига. Я хочу перевести сюда из Мюнхена высшее руководство СА, чтобы в будущем оно находилось поблизости от меня. Идите туда и немедленно начинайте». На мои возражения, что там находится служба вице-канцлера, Гитлер только ответил: «Пусть они немедленно убираются! Не обращайте на это внимание!»

С таким заданием я немедленно отправился в резиденцию фон Папена, понятно, что директор бюро ничего не знал об этих намерениях. Мне предложили подождать несколько месяцев, пока подыщут и подготовят новые помещения. Когда я вернулся к Гитлеру, он пришел в бешенство и не только велел немедленно освободить помещение, но и приказал мне начинать работы, не обращая внимания на служащих.

Папен был неуловим, его чиновники медлили, но обещали через одну-две недели перенести все бумаги в соответствии с правилами во временную резиденцию. В ответ на это я, не долго думая, послал рабочих в еще неосвобожденный дворец и велел им сбивать богатую лепнину с потолков и стен залов и передних, производя при этом как можно больше шума и пыли. Пыль просачивалась через щели в дверях в рабочие помещения, из-за шума стало невозможно работать. Гитлер счел это великолепным. Его одобрение сопровождалось остротами в адрес «запыленных чиновников».

Через 24 часа они съехали. В одной комнате я увидел на полу большую засохшую лужу крови. Там 30 июня был застрелен Герберт фон Бозе, один из сотрудников Папена. Я отвернулся и с тех пор избегал заходить в эту комнату. Больше я об этом не думал.

2 августа умер Гинденбург. В тот же день Гитлер поручил мне лично заняться подготовкой к похоронам в восточно-прусском мемориале битвы при Танненберге.

Во внутреннем дворе я соорудил трибуну с деревянными сиденьями, ограничившись траурным крепом, вместо знамен спускавшимся с высоких трибун, расположенных по периметру внутреннего двора. Гиммлер появился на несколько часов со штабом руководителей СС, холодно выслушал объяснения своего порученца о том, какие меры безопасности были приняты, со столь же неприступным видом позволил мне дать пояснения к моему проекту. Он произвел на меня впечатление дистанцированной официальности. Казалось, что люди его совершенно не интересовали, он скорее общался с ними по необходимости.

Сиденья из светлых свежеоструганных досок диссонировали с задуманным мной мрачным обрамлением. Была прекрасная погода, и я велел окрасить их в черный цвет. К несчастью, вечером начался затяжной дождь, продолжавшийся и в последующие дни; краска не высохла. Спецрейсом нам привезли из Берлина рулоны ткани и обтянули ею скамьи, но сырая черная краска все же проходила сквозь ткань, и одежда кого-нибудь из приглашенных наверняка была испорчена.

Ночью накануне панихиды гроб на орудийном лафете был перевезен из восточно-прусского имения Гинденбурга Гут Нойдекк и помещен в одной из башен мемориала. Его сопровождали знаменосцы, по традиции несшие знамена немецких полков первой мировой войны, и факельщики, не прозвучало ни единого слова, не была подана ни одна команда. Эта благоговейная тишина производила большее впечатление, чем организованные церемонии последующих дней.

Гроб с телом Гинденбурга был установлен утром в центре двора, непосредственно рядом с ним, без приличествующего случаю удаления, сооружена трибуна оратора. Гитлер подошел, Шауб достал из папки рукопись, положил ее на трибуну. Гитлер начал говорить, помедлил сердито и совсем не торжественно покачал головой — адъютант перепутал рукопись. Когда ошибка была устранена, Гитлер зачитал неожиданно прохладную, формальную траурную речь.

Гинденбург долго, для проявлявшего нетерпение Гитлера слишком долго создавал ему трудности из-за своей трудноподдающейся воздействию косности; часто приходилось прибегать к хитрости, шутке или интриге, чтобы сделать понятными аргументы. Один из шахматных ходов Гитлера состоял в том, чтобы посылать уроженца Восточной Пруссии Функа, в то время госсекретаря у Геббельса, к рейхспрезиденту для утреннего обзора прессы. Функ действительно умел благодаря особой доверительности, имевшей место между земляками, сгладить остроту некоторых неприятных для Гинденбурга политических новостей или подать их так, чтобы не вызвать противодействие.

О восстановлении монархии, как бы ни ожидали этого Гинденбург и многочисленные из его политических друзей, Гитлер никогда всерьез не думал. Нередко от него можно было услышать: «Я продолжаю платить пенсии министрам-социал-демократам, вроде Северинга. Можно думать о них все, что угодно, но одну заслугу за ними следует признать: они упразднили монархию. Это был большой шаг вперед. Именно они расчистили нам путь. И чтобы мы теперь опять ввели эту монархию? Чтобы я делил власть? Посмотрите на Италию! Вы что же думаете, я настолько глуп? Монархи всегда были неблагодарны по отношению к своим первым помощникам. Достаточно вспомнить Бисмарка. Нет, на эту удочку я не попадусь. Даже хотя Гогенцоллерны теперь и держатся так любезно».

В начале 1934 г. Гитлер неожиданно дал мне мой первый крупный заказ. В Нюрнберге на Цеппелинфельде решили заменить временную деревянную трибуну каменной. Я долго чеснто мучился над первыми эскизами, пока в добрый час меня не осенила убедительная идея: большое ступенчатое сооружение, поднимающееся вверх и заканчивающееся длинным залом с колоннами с массивными павильонами из камня по бокам. Без сомнения, это было навеяно мыслями о Пергамском алтаре. Мешала необходимая трибуна для почетных гостей, которую я постарался как можно более незаметно вписать в центр ступенчатой части.