Артем Драбкин - Я дрался с Панцерваффе. "Двойной оклад - тройная смерть!" Страница 15

Кормили нас там пшенкой и американской тушенкой. Утром и вечером кто-нибудь из расчета ходил на кухню - днем уже не вылезешь. Три месяца пшенка и тушенка!! Это кошмар какой-то. Уже выворачивало. Желудком мучались... По ночам вылезали на поля, собирали невыбранную с осени картошку. По весне спасались зеленью.

Меня как-то послали за кашей. Одному на кухню скучно идти - все же почти пять километров, и я зашел в соседний расчет, спросить, кто от них пойдет. Уже стало светать, я стоял на коленях и разговаривал со старшиной. Чуть-чуть приподнял голову, и тут как бревном удар по затылку. Я как стоял на коленях, так и упал. Слышу, старшина говорит: "Ну, готов". Я приподнялся. Оказалось, что снайперская пуля пробила бруствер окопа и плашмя ударила меня по голове. Старшина ее поднял, еще тепленькую: "На, тебе на память".

В июне началось наступление. Стало более-менее нормально с питанием трофеями разнообразили. Правда, само население бедное было, да к тому же прижимистое. Поляки всё время говорили: "Курва его мать! Герман вшиско забрал!" Иногда заезжаем в какое-нибудь село: "Пани, дай воды". - "Нема". "Воды, что ли, нет?" - "Вшиско герман забрал, остальное солдаты растащили". Уже ребята стали смеяться над ними. "Пани, триппер маешь?" - "Цо? Трохи было, герман взял, остальное солдаты на самоходах растащили".

На станции города Окунь стояли три эшелона, и в том числе один с трофейной техникой. Мы смотрим - на платформе стоят наши ЗИС-3, только перекрашенные в желтый немецкий цвет. На колесе одной из них написано: "X... писал пленный такой-то". Мы ее скатили с платформы, пристреляли и опять стали артиллеристами.

Бой расчета Маркова Н. Д. с самоходкой

В одном из боев, когда мы поддерживали наступающую пехоту, нам приказали продвинуться вперед. Мы подцепили пушку к "студебеккеру", сами сели в кузов и поехали. Едем по открытой местности. Впереди деревня. Правее нас метров на сто идут два Т-34 и "студебеккер". Мы сидим в машине, пули посвистывают. До деревни оставалось метров 600, когда из нее вышел "фердинанд". Выстрел по Т-34 - факел! Второй выстрел - второй факел! Третий выстрел - от "студебеккера" только колеса вверх полетели. Все это на наших глазах. Понятно, что следующий выстрел по нам. Шофер развернул машину, мы соскочили, быстро отцепили пушку, два ящика снарядов выбросили, и "студебеккер" умчался. Расчет весь разбежался. Командир орудия сержант Нестеренко убежал метров за 100! Остались у орудия наводчик, я и Петя. Вот мы теперь цель для "фердинанда", и жить нам осталось дай бог несколько минут. Наводчиком был трусоватый Кузнецов, с 18-го года, из Свердловска. Он встал к панораме, а у него руки трясутся. Я спрашиваю: "Ты чего дрожишь-то?" А у него психоз - он чувствует, что сейчас нам дадут. Петька подошел к нему, говорит: "Иди отсюда!" Как дал ему в ухо, тот через станину перелетел. Мне говорит: "Коля, давай бронебойный!" Выстрел! Я смотрю, куда трасса пошла, и говорю: "Петя, прямо по направлению хорошо, но выше". Тогда он говорит: "Ну-ка дай подкалиберный". Я дал подкалиберный. Он раз, - и этот "Фердинанд" загорелся! Мы с Петей сели на станину, смотрим друг на друга и молчим. Ведь мы знали, что сейчас нам капут будет! Вдруг кто-то спрашивает: "Кто стрелял?" Я поворачиваю голову, смотрю - майор, заместитель командира полка. Оказывается, он сидел рядом в окопе. Как он там оказался, я не знаю... фамилии его не знал, нам до начальства неинтересно было ходить, у нас свой коллектив. Я молчу, Петя тоже. И вдруг сбоку голос: "Расчет сержанта Нестеренко". - "Товарищ Нестеренко, я вас представляю к ордену Отечественной войны". Когда бои завершились, Нестеренко получил орден Отечественной войны, а нам дали на расчет тысячу рублей за подбитый танк. Но мы не получили эти деньги, а только расписались, что сдали их в Фонд обороны.

Больше за всю мою службу в ИПТАПе у меня встреч с танками не было. Нас все время гоняли по фронту 47-й армии. За эти восемь месяцев девяносто шесть огневых я выкопал, но стрелять по танкам не пришлось. Приходилось ли нам сопровождать пехоту "огнем и колесами"? Нет. Иногда, правда, стреляли по немецким огневым точкам, но редко. Мы были противотанковым резервом армии, нас ставили только на танкоопасных направлениях.

- Что тяжелее переносилось, участие в боях с его нервным напряжением или беспрерывный труд?

- Конечно, труд. Во-первых, при смене огневой позиции машину приходилось оставлять далеко от передовой, чтобы немец не обстрелял и потерь не было. Это значит, пушку весом больше тонны расчет ночью должен на лямках дотащить до будущей огневой. А потом на горбу еще и ящики со снарядами, каждый весом по 75 килограммов! Три человека копают окопы для пушки и расчета, трое эти ящики таскают, водитель с помощником в машине. А было, утром просыпаешься, смотришь - перед тобой стена кирпичного завода! Эти огневые позиции доставались кровью и потом.

- Сколько человек было в расчете орудия?

- Восемь: командир расчета, наводчик, заряжающий, первый станинный, второй станинный, подносчик, водитель, помощник водителя. Это была дружная семья. Копали мы как-то в Польше траншею и откопали железный ящик. Открыли его, а там 50 тысяч злотых 36-го, 37-го, 39-го годов. "Что делать, ребята?" Разделили поровну на каждого, и ну в карты играть в очко. Потом решили на все эти деньги купить самогон. Быстренько договорились, и на 50 тысяч купили 50 бутылок самогона. Это помогало нам после устатку. Когда я в пехоте воевал, нам давали водку. В артиллерии тоже давали, но очень редко. Здесь уже мы сами добывали самогонку.

- Командир расчета работает вместе со всеми, или он занимается другими делами?

- Все зависит от человека. Конечно, командир и наводчик на кухню не ходят, но работают со всеми вместе. Не было такого, что ты, мол, выкопай мне окоп, а я постою, посмотрю. Если ты повел себя неправильно, тебя могут запросто застрелить. Нет командира - нет проблемы. Там были совершенно другие отношения. Перед боем человек искренний. Он выкладывается, он чистый душой. Там уже не обманешь. Это совершенно другая психология!

Вот, например, я должен был очищать снаряды ветошью от смазки, но если делать было нечего, то весь расчет мне помогал. Правда, к нам снаряды редко в смазке приходили. Обычно они были чистые - с конвейера прямо на фронт, я так думаю.

- В чем особенность работы заряжающего?

- Вовремя подать снаряд и зарядить. Надо знать типы снарядов и быстро выполнить необходимые действия. Помню, что боекомплект был 135 снарядов, а вот в какой пропорции какие снаряды были, не помню. Все зависит от того, как выдают... Нормативы есть, но кто знал эти нормативы? Наше дело было стоять у пушки!

- В чем заключалось обслуживание орудий?

- Чистка после каждого марша. После стрельбы - обязательная чистка. Выверкой прицельной линии "по кресту" занимался наводчик. В случае каких-то неисправностей на батарее было два оружейных мастера, которые их устраняли. Но неисправности редко случались - пушка была надежная.

- Какое расстояние между орудиями?

- В зависимости от местности примерно 50-150 метров. Так - чтобы, как в кино, колесо к колесу стояли, такого не было. Так, может быть, только на салютах стреляют!

- Приметы или суеверия были?

- Я человек не суеверный, но в судьбу верю. Перед уходом на фронт мне отец сказал: "Сынок, запомни - не бери чужого, своего больше потеряешь". Я никогда ничего не брал. Вот лежит немец, у него часы на руке. Никогда не возьму! Эту заповедь я запомнил на всю жизнь.

Мой брат с 1923 года, он был стрелком-радистом на бомбардировщике. Он очень хорошо играл на баяне, и его заметил командир дивизии. И вот они должны были лететь бомбить Севастополь, уже все на местах, - вдруг "виллис". Адъютант командира дивизии: "Маркова с баяном в штаб дивизии". Вместо брата сел другой стрелок, а самолет не вернулся. Вот такие случаи были!

Еще помню, выбрались с передовой в тыл. Приходим, а у помощника водителя задница вся опухшая. Спрашиваем: "Что такое?" - "Фердинанд" болванкой по жопе влепил!" Оказалось, что он сидел на ведре, чистил картошку. Случайная болванка, на излете отрекошетировав от земли, долбанула его по заднице. Надо же, "господин случай" свел болванку с жопой!

- Какой был самый страшный эпизод на войне?

- Они все страшные, но самое страшное - это неизвестность. Вот тащишь ты ночью ящик со снарядами и не знаешь, где передний край, и не у немцев ли ты уже. Был еще страшный эпизод, когда мы налетели на минное поле. Ночью, повесив на спину простынь, чтобы водитель мог видеть, куда он едет, шли к передовой. За нами метрах в десяти ехал "студебеккер" с прицепленным к нему орудием. Вдруг "бабах!" - "студебеккер" наехал правым колесом на мину. Колесо вдрызг. В машине сидел и водитель и санинструктор. Последнему взрывом "отсушило" ногу. Он таким диким голосом орал, а ранения никакого нет! Потом опять небольшой взрыв, - и опять крик. Подошли, - что такое? Наш солдат, который с Западной Украины, пришел на пополнение... Ведь есть закон войны: прошла машина, иди в колее, - а он в сторону отошел и нарвался на мину. Все ребята шли за пушкой по колее, а он вышел справа от следа колеса, наступил на противопехотную мину, и ему перебило ногу. Вызвали саперов. Они столько мин вытащили, кошмар! Подошел еще один грузовик. Стали выезжать, и он подорвался. Второй раз прислали саперов, снова разминировали, опять мины вытащили. Потеряли две машины...