Томас Рид - Затерявшаяся гора Страница 15

Глава XII

НЕЖДАННЫЙ ВРАГ

Генри Тресиллиан радостно вскрикнул, увидев при первых солнечных лучах своего верного коня, который всем своим видом, казалось, говорил: видишь, господин мой, я не забыл и не бросил тебя!

Для молодого англичанина было очень радостно видеть, что конь сумел отыскать в этой пустынной равнине следы его пребывания, и в случае снятия осады можно было надеяться отыскать, в свою очередь, и Крузадера. Но к этой радости примешивалось некоторое беспокойство. Генри ежеминутно ожидал, что вот-вот появится отряд краснокожих всадников и погонится за Крузадером.

Последний, по-видимому, разделял опасения своего господина, так как казался беспокойным, взволнованным и недоверчиво посматривал то на гору, то на повозки, к которым индейцы привязали своих мустангов, - тех самых, с которыми он не захотел иметь никакого дела. Как бы то ни было, но инстинкт предостерегал его от приближения к корралю.

Весь западный берег озера, заросший густым камышом и кустарником, скрывал Крузадера от взоров краснокожих до тех пор, пока те оставались в коррале; но лишь только они пойдут купать своих мустангов, они неминуемо увидят его. Что же будет тогда? Крузадер, одержавший победу один раз, будет ли так же удачлив и в другой? Несмотря на быстроту его, не успеют ли враги опередить, окружить и поймать его в лассо?

Генри Тресиллиан был внезапно оторван от своих размышлений глухим шумом, доносившимся с другого конца бивуака, именно со стороны женской палатки. Слышны были мужские голоса, говорившие разом, и, кроме того, крики женщин и детей; все это свидетельствовало о каком-нибудь чрезвычайном событии.

Но что же случилось?

Первою мыслью Генри и часовых было, что индейцы сумели взобраться на гору с другой стороны. Только они одни могли произвести такой переполох. В криках слышался самый несомненный испуг.

Среди общего шума Генри расслышал даже голос Гертруды, звавшей его на помощь.

- Генри! Генри!..

Вместе с Педро он бросился на этот зов.

Немного не доходя до палатки гамбузино увидал детей рудокопов, взбиравшихся как можно выше на деревья, и вскоре понял причину этого.

- Бурые медведи! - крикнул он Генри.

В глубине лужайки стояли два гигантских медведя; один из них поднялся на дыбы. Это, действительно, были бурые медведи, самые страшные из всех диких животных.

Бурый медведь, которого не должно смешивать с американским, предпочитающим человеческому мясу пчелиный мед, известен в естественной истории под именем гризли.

При полном развитии рост этого медведя от головы до конца хвоста около трех метров; шерсть его желтовато-белого цвета, порою с коричневым отливом. Он имеет удлиненную морду, широкую, около 16 дюймов, голову и вооруженную чрезвычайно сильными зубами челюсть; но главная его сила заключается в страшных когтях - когтях острых, как бритва, достигающих у взрослого животного нередко семи дюймов в длину.

Тигр Ост-Индии и лев Сахары не так ужасны, как бурый медведь в излюбленных им местах.

Животные эти так мало страшатся своих врагов, что, не задумываясь, нападают на десятки людей или лошадей и часто повергают в смятение чрезвычайно укрепленный стан, безнаказанно причиняя величайшие опустошения.

Неудивительно было, что мексиканцы заволновались.

Медведи, по-видимому, не обнаруживали желания проникнуть в бивуак и напасть на обитателей его. Им, казалось, доставляло удовольствие созерцать вызванный их появлением переполох и хотелось позабавить своих противников.

Самец, стоя на задних лапах, поводил во все стороны передними; самка попеременно то поднималась, то опускалась, как бы собираясь вместе с ним выкидывать номера. Зрелище это было бы очень забавно, если бы комедия вскоре не сменилась трагедией.

Бурый медведь часто пускается на хитрости со своими врагами. Лишь после продолжительного блуждания вокруг жертвы гнев его достигает высшей точки; но тогда горе тому, кто находится вблизи его лап. Бывали случаи, что он одним ударом убивал лошадь или быка.

Сеньора Вилланева спряталась у себя в палатке. Она громко звала дочь, но Гертруда храбро оставалась у входа, возле отца и Роберта Тресиллиана, в то время как многие, кто был гораздо старше ее, бегали растерянные и дрожащие, она едва ли была бледнее обыкновенного.

Генри Тресиллиан бросился к ней, чтобы защитить ее.

- Спрячьтесь, Гертруда, умоляю вас, - сказал он.

Вместо ответа девушка указала на корсиканский кинжал, с которым никогда не расставалась.

Генри все же заставил Гертруду войти в палатку, взяв слово, что она не будет больше выходить.

За это время несколько человек успели взяться за ружья.

- Не стреляйте! - воскликнул гамбузино, видя, что они готовились уже спустить курки. - Они могут...

Но было уже поздно! Последние слова Педро потонули в раскате выстрела.

Медведь-самец, поднявшийся было на дыбы, опустился на все четыре лапы. Пуля попала в него, но рана была неглубока. Нетерпеливым движением он повернул голову и стал лизать свою рану. Окончив эту процедуру, он снова принял первоначальное положение, покачивая головою и рыча с яростью и болью.

Не обнаружив ни малейшего поползновения к отступлению, он и самка вдруг разом покинули свое место и быстро бросились в середину бивуака.

Нападение это совершилось так внезапно, что один несчастный ребенок, упавший в припадке испуга с дерева, не имел возможности спастись. Самка хватила его лапой по голове, и он остался на месте. Охваченные яростью рудокопы обступили ее, а ружейные пули так и впились в ее густую шерсть.

Разом грянуло от восьми до десяти выстрелов - и самка была убита.

Один из врагов был побежден, но оставался еще самый страшный.

Он направился прямо к палатке сеньоры Вилланева, которую защищали дон Эстеван, Роберт Тресиллиан, сын его, Генри, и гамбузино. Несмотря на малочисленность, это были неустрашимые бойцы, имевшие при себе, кроме ружей, еще ножи и пистолеты.

Не двигаясь с места, они храбро ожидали врага.

Педро живо скомандовал:

- Дайте мне выстрелить первому, сеньоры, и когда медведь обернется лизнуть свою рану, то метьте все под левую лопатку.

Опустившись на одно колено, гамбузино прицелился. Момент был самый подходящий. Огромное животное находилось уже на расстоянии лишь 10 футов от палатки, когда грянул выстрел Педро. Как он и предвидел, раненый медведь, как и в первый раз, обернулся лизнуть рану, и движение это оставило открытой левую лопатку. Четыре ружья одно за другим выпустили свои восемь пуль в эту цель, и все удачно: в шкуре животного образовалось зияющее отверстие величиною почти в человеческую голову.

Ножи, пистолеты и вновь заряженные другими рудокопами ружья не пришлось пустить в ход. Медведь издох, прежде чем эхо всех этих выстрелов смолкло.

Описанная нами сцена произошла гораздо скорее, чем мы успели рассказать ее. В действительности с момента появления животных на лужайке и до падения их обоих мертвыми посреди бивуака прошло лишь несколько минут.

Исход, однако, мог быть и совсем другой. Обыкновенно борьба с бурыми медведями кончается менее счастливо, и рассказывают многочисленные случаи, когда под лапами разъяренного зверя погибала чуть ли не половина лагеря.

Все пули рудокопов попали в цель благодаря близкому расстоянию, с которого они стреляли, так как крепкая и густо обросшая шкура бурых медведей почти непроницаема для пуль, и бывали случаи, что, получив, с полдюжины ран, звери удалялись как ни в чем не бывало.

Все поспешили к телу несчастного ребенка, убитого самкой. Он был страшно изуродован.

- Это Паблито Роайс, - раздался женский голос.

И все участливо воскликнули:

- Бедный, бедный Паблито!

Отчаянию матери не было границ. Невозможно было оторвать ее от тела сына; с пылкостью женщин своей страны она рвала на себе волосы, оглашая воздух криками. Безумная любовь к ребенку побуждала ее желать собственной смерти.

Все сочувствовали ей от чистого сердца.

Во время этой тревоги на лугу ничего нового не произошло. Индейцы, без сомнения, поняли причину выстрелов, доносившихся до них. Как только все стихло, Генри убедился, что Крузадер был на том же месте. Больше этого молодой Тресиллиан и не мог пожелать. Похоже, краснокожие еще не заметили коня. Но это не могло продолжаться долго; злополучное ржание красавца Крузадера неминуемо привлечет их внимание, и они не замедлят пуститься за ним в погоню. Вскоре Генри с прискорбием увидел, как человек пятьдесят краснокожих всадников степенно и организованно вышли из корраля и начали развертывать свой фронт, чтобы окружить коня.

Крузадер прекрасно видел их, но продолжал есть траву, как бы не замечая опасности и желая лишь получше набить себе брюхо после столь длительного поста. На расстоянии нескольких шагов от него находился ручей; казалось, конь ни о чем больше не мечтал: вода и трава - вот и все, чего он мог желать.