Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Александр Иванович Борозняк Страница 15

В конце 1950-х гг. произошли определенные сдвиги в массовом историческом сознании. Большим тиражом был издан «Дневник Анны Франк», на сценах ФРГ шли инсценировки дневника погибшей от рук нацистских палачей еврейской девочки, судьба которой сказала многим немцам больше, чем гибель миллионов жителей Европы. За 5 лет было продано 750 тысяч экземпляров дневника, 2 млн зрителей посмотрели театральную постановку, а 4 млн человек — фильм об Анне Франк[195]. В марте 1957 г., во время пасхальных каникул, состоялась поездка 2 тысячи гамбургских школьников на территорию бывшего концлагеря Берген-Бельзен, названная «крестовым походом детей против собственного прошлого»[196]. Газета «Der Tagesspiegel» сообщала о том, как «длинные ряды юных паломников идут вдоль громадного поля, на котором в неизвестном месте погребена Анна Франк»[197]. Значительную долю трезвости проявил один из авторов журнала «Frankfurter Hefte», который констатировал: «Публика охотно чувствует себя растроганной, но она ничего не хочет знать о системе газовых камер»[198]. Казалось, и не только журналистам либеральной прессы, что «время забвения закончилось»[199]. Генрих Бёлль в 1958 г. выражал надежду, что в общественном мнении ФРГ уже заговорил «голос той инстанции, само упоминание о которой стало в наши дни предосудительным, — голос совести»[200].

Но подобные заключения оказались явно преждевременными. В 1958 г. была опубликована статья публициста Вернера Хальбвега, по мнению которого в ФРГ «не произошло извлечения уроков из времени национал-социализма — подлинного, действенного, охватывающего широкие круги населения».

В рождественскую ночь 24 декабря 1959 г. в Кельне были осквернены фашиствующими хулиганами только что отстроенная синагога и памятник жертвам национал-социализма[201]. С конца января 1959 г. до середины февраля 1960 г. полиция зарегистрировала 833 подобных случая, при этом больше половины задержанных были людьми моложе 20 лет. В исследовании Института социальных исследований (Франкфурт-на-Майне) говорилось о «вторичной волне антисемитизма»[202].

Общественность — западногерманская и зарубежная — была встревожена. Раздавались призывы к удалению бывших нацистов из правительства (речь шла прежде всего о Глобке и Оберлендере). В ряде городов состоялись демонстрации с требованиями «заняться наконец-то политическим прошлым влиятельных лиц в Бонне». В пользу чистки государственного аппарата от нацистов решительно высказались еженедельники «Der Spiegel» и «Die Zeit».

Незамедлительно раздались голоса, утверждавшие, что антисемитские выходки явились «частью запланированной акции коммунистов», которая должна «дискредитировать ФРГ в глазах всего мира». С легкой руки Аденауэра была пущена в ход версия о «кучке хулиганов», которые заслуживают лишь того, чтобы их «как следует высечь»[203]. Против столь примитивной трактовки преступления выступил депутат бундестага от ХДС Франц Бём, который предложил не искать преступников «где-то за опушкой», но здесь, «в лесу, где мы сами находимся»[204].

В ходе дебатов в бундестаге министр внутренних дел Герхард Шрёдер (ХДС) призывал к отказу от крайностей, к «выработке уравновешенного взгляда на прошлое». Министру ответил вице-президент бундестага социал-демократ Карло Шмид, резко выступивший против интеграции в западногерманское общество бывших нацистов, «мышление, действия и речи которых означают посев зубов дракона»[205].

Британская «The Guardian» резонно замечала: «Хулиганы, на которых теперь обращено столько внимания, не столь опасны, как нераскаявшиеся наци, все еще находящиеся на высоких постах»[206]. «Антисемитские выходки, — писала «France Observateur», — могут быть объяснены только в том случае, если мы не упустим из виду роль бывших нацистов в общественной жизни ФРГ. Неофашистские активисты чувствуют себя столь вольготно потому, что в органах правосудия, в армии, в университетах по-прежнему сидят люди, уже избравшие однажды антисемитизм своей идеей»[207].

В январе и феврале 1960 г. были созваны чрезвычайные заседания бундестага. В мае того же года Оберлендер, один из федеральных министров с «коричневым прошлым», вынужден был оставить свою должность (Глобке оставался на посту ближайшего советника Аденауэра вплоть до ухода последнего в отставку в октябре 1963 г.). Полиция арестовала несколько неофашистов, оказавшихся недавними выпускниками школ и профтехучилищ. В печати появились статьи, настоятельно требовавшие пересмотра в антифашистском духе школьных учебников и системы преподавания истории в целом. «Досадно, — писала одна из газет ФРГ, — что мы занялись этой проблемой через много лет после катастрофы»[208].

В начале февраля 1960 г. была созвана внеочередная сессия постоянной конференции министров культуры и образования западногерманских земель и приняты решения о незамедлительном пересмотре содержания учебников по новейшей истории Германии, а также о переподготовке учителей. Одна из учительских организаций признавала, что немалое число школьных преподавателей «замалчивают или искажают правду, являясь не воспитателями, а развратителями молодежи». Выдвигалось требование привлечь их к ответственности[209].

Наступил принципиально новый этап в деятельности государственной системы политического воспитания ФРГ. Профессор Ганс-Герман Хартвих, автор обзора истории этой системы, писал, что антисемитские эксцессы стали «сигналом к развитию различных форм действенного, ангажированного государственного политического воспитания, в особенности в школе»[210].

Уже в начале 1950-х гг. на федеральном и земельном уровнях действовали соответствующие центры, в ряде земель в учебные планы общеобразовательных школ и гимназий была включена новая дисциплина «политическое образование». Однако она оставалась, по заключению исследователей, «чужеродным телом», большинство учителей ее игнорировало. «Дискуссии об извлечении уроков из прошлого, — отмечает Бернгард Зутор, — были достаточно вялыми, да и то только там, где учителя могли возбудить интерес у школьников»[211]. В документе Федерального центра политического воспитания, принятом через две недели после антисемитской выходки в Кельне, указывалось, что причины эксцессов «следует искать в явной недостаточности масштабов преодоления национал-социализма»[212]. В соответствии с директивами Федерального центра и конференции министров культуры дисциплина «политическое образование» (предмет именовался в различных землях по-разному) отныне вводилась во всех землях и во всех типах школ, началась подготовка соответствующих учебных пособий, разработка начал методики политического воспитания; но плоды этой деятельности сказались далеко не сразу.

«Западногерманская общественность, — оценивал ситуацию конца 1950-х гг. Петер Штайнбах, — разделилась на группу спрашивающих и группу уклоняющихся от прямых ответов. Последние составляли большинство»[213]. Норберт Фрай пришел к выводу, что в Западной Германии наблюдалось противостояние «двух сторон фронта, которые неутомимо отстаивали свои взгляды». «На одной стороне — критически настроенные журналисты и интеллектуалы, которые считали себя авангардом и требовали демократизации западногерманского общества. На другой — консервативное федеральное правительство, политику которого по отношению к прошлому поддерживало большинство населения»[214].

После 1945 г. в бараках бывшего концлагеря Дахау под Мюнхеном располагался лагерь для переселенцев.