Арсен Мартиросян - Заговор маршалов. Британская разведка против СССР Страница 16

кто конкретно разработал конструкцию этого замысла;

кто и каким конкретно содержанием, особенно на этапе становления этого сотрудничества, в какой конкретно последовательности, от чего конкретно зависевшей последовательности пытался наполнить эту конструкцию соответствующим духом и смыслом?

А вот тут-то и начинается самое интересное, потому как утверждая, что британская разведка приступила к разоблачению заговора Тухачевского за 20 лет до того, как он едва не стал реальностью, поневоле приходится считаться с тем, что т. н. факт сотрудничества двух армий и государств на самом деле был прикрытием для куда более глобального замысла с изначально предсказуемыми негативными для обеих сторон последствиями, а также и для всего мира. Тем более что это и в самом деле было так — британская разведка отнюдь не та организация, которая реагирует на каждую беседу или беседы какого-то там Ганса с каким-то там Карлом. Уж если она изначально встала в боевую стойку — то это означает, что причины для этого у нее были более чем весомые.

И потому для начала априори, но придется признать, что к зарождению такого глобального замысла ни Радек, ни Сект в действительности не имели никакого отношения. На этапе уже первичного обсуждения предварительных контуров замысла — да, они уже были, что называется, при том, но в момент генерирования идеи — нет.

Потому что обе головы были в первую очередь незаурядными прагматиками, но отнюдь не теоретиками высшего класса, способными на глобальный полет мысли, на генерирование взбудоражившей основные центры силы тогдашнего мира идеи.

Хотя и «гениальный», с чем в принципе можно согласиться, но только с применением кавычек, Карл Радек и впрямь был чертовски ловок, но тем не менее авантюрист, т. е. если строго по смыслу этого французского по происхождению слова, человек, склонный к приключениям, похождениям, рискованным начинаниям, сомнительным в смысле честности предприятиям, рассчитанным на случайный успех, к делам, предпринимаемым без учета реальных сил и условий, обреченных на провал и неудачу.

Он и в действительности был таковым: еще до «революции» в России засветившись в полицейских сводках своим участием в делах польской, германской, австрийской и российской социал-демократий, он отовсюду был изгнан с колоссальным треском именно за авантюризм, а также мошенничество, поскольку обоснованно подозревался в воровстве партийных касс (для «борцов за народное счастье» это было отнюдь не редкостью — даже работавшая с Лениным германская разведка и то с горьким сожалением сетовала на безудержное воровство отпускаемых для подрывных целей денег), за что и получил звонкую кликуху «КРАДЕК». Еще более откровенно и обоснованно подозревался в агентурном сотрудничестве с германской и австро-венгерской разведками (в принципе, исходя из менталитета социал-демократии вообще и революционного движения в Европе в частности, это не было чем-то из ряда вон выходящим — беспрецедентно плотная нашпигованность их рядов агентурой разведок и полиций различных стран, а также различных тайных обществ еще со времен К. Маркса была притчей во языцех), открыто, фактически в роли субагента влияния сотрудничал с одним из крупнейших агентов влияния германской разведки того времени — Александром Лазаревичем Гельфанд-Парвусом и его личными двойными агентами — Георгом Скларцем и Карлом Моором. Прекрасно знавший об этом и сам сотрудничавший как с немцами, так и с ними, В. И. Ленин, когда возникала «революционная потребность», брал под защиту «Крадека».

Едва ли не в точном соответствии с вышеприведенным смыслом слова «авантюрист», 12 февраля 1919 г. «Крадек» угодил в берлинскую тюрьму Моабит за прямое участие в очередной авантюре: направленный еще в конце 1918 г. по указанию Ленина в Германию, «Крадек» пытался организовать очередное кровавое бузотерство в этой стране — т. н. «спартаковское восстание», окончившееся, как и следовало ожидать, грандиозным провалом и потоками крови, а лично для него — заключением в кутузку по обвинению как в революционном бандитизме, так и в причастности к убийству Карла Либкнехта и Розы Люксембург.

И на первых порах, до лета 1919 г., Крадек содержался в условиях жесткой изоляции, во всяком случае, все известные источники с особой силой напирают именно на это обстоятельство…

И вот там, в условиях строгой и жесткой изоляции, он якобы и «проявил чудеса политической ловкости», превратив тюремную камеру в «политический салон», в котором принимал чуть ли не всю политическую, экономическую и военную элиту озверевшей от фатального поражения в Первой мировой войне Германии, с представителями которой и обсуждал идею будущего сотрудничества.

И рад бы поверить в этот «гениальный авантюризм», да только вот как же быть с тем, что, будучи упрятанным за решетку за прямое участие в прокоммунистических беспорядках, он, иностранец, гражданин ненавистной к тому времени всей Европе, в т. ч. и Германии, Советской России, еврей по национальности, коммунист, а тогда два этих параметра во всей Европе воспринимались только через знак равенства — еврей=коммунист, и наоборот, коммунист=еврей, — остался жив, хотя те беспорядки, в которых он принимал деятельное участие, подавлялись с такой жестокостью, что один из организаторов этого подавления получил от левых печальное прозвище «кровавая собака Носке»?! Я уж не говорю о том, что демонстрации спартаковцев тогда разгонялись не столько пулеметами, сколько шашками, т. е. попросту рубили людей, как капусту… — свидетельство, надо сказать, очень авторитетного источника: самого Ф. Э. Дзержинского, лично наблюдавшего подобные картины…

Как быть со всем этим, если евреев тогда убивали в первую очередь, если всех еще только заподозренных в прокоммунистических или проспартаковских симпатиях убивали тоже в первую очередь, причем сначала убивали, а уж потом, если оставалось время и, самое главное, желание, то интересовались, кого же все-таки шлепнули?!

Как быть со всем этим, коли он остался жив, хотя взяли его, что называется, с поличным, да еще и по подозрению в таком тяжком преступлении, как убийство, хотя и крайне ненавистных той же «кровавой собаке» Носке Карла Либкнехта и Розы Люксембург, но ведь граждан же Германии?!

При таких обстоятельствах избежать жестокой расправы прямо на месте не сможет даже самый гениальный авантюрист — в этом трагическая особенность массовых беспорядков в период т. н. «революций».

И вот в такой-то ситуации он не только остался жив и здоров, но и еще и проявив «чудеса политической ловкости», превратил свою тюремную камеру строгой изоляции в «политический салон» для обсуждения с высшими представителями германской элиты глобальной идеи — ну право же, при всем искреннем уважении к талантам евреев не следует делать из тех же немцев круглых идиотов!

Потому что для того, чтобы поднять такие серьезные вопросы или хотя бы просто выйти на связь с той же германской элитой, не говоря уже о том, чтобы она еще и выслушала его, «Крадека», с его-то давно сгнившей репутацией и пухлейшим досье в германской полиции, — прежде всего необходимо было каким-то образом вынудить германские власти хотя бы «закрыть глаза» на все его «художества» по части «революционного» бандитизма. Т. е. попросту говоря, ситуация была явно не в его пользу — что бы он ни попытался произнести, реакция была бы однозначной: пытается увильнуть от ответственности, спасает свою шкуру.

Мягко говоря, не самое лучшее начало для серьезнейшего разговора, как, впрочем, и сама тюрьма строгой изоляции также отнюдь не самое идеальное место как для генерирования глобальных идей (ведь не до идеи же было, шкуру спасать надо было!), так и для авторской инициации диалога с элитой государства, за подрыв устоев которого его и упекли в кутузку!

Зато сколь же идеально это место вообще — тюрьма как таковая, со всеми строгостями и высокими стенами, за которыми ничего не видно, что происходит в камере некоего арестанта по кличке «Крадек», и сколь же идеальна даже сама формулировка его упрятывания в кутузку в целях сокрытия от посторонних глаз и ушей самого факта начала особо секретных переговоров по особо важной геополитической проблеме.

Действительно, идеальней и не придумаешь, если, например, исходить из того, что главной целью «революционной командировки» «Крадека», этого «гениального авантюриста с умнейшей и хитрейшей головой в большой политике своего времени», была не столько даже организация убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург во имя удовлетворения «пролетарских амбиций» заделавшегося «мировым вождем» бывшего дворянчика Ульянова-Ленина, сколько организация того же убийства как прямой аванс — прелюдия к будущему серьезному разговору, ради которого он и должен был якобы сесть в тюрьму. Есть все абсолютно серьезные основания рассматривать его комфортабельную «отсидку» как часть очень хитроумного совместного плана германской разведки, наиболее авторитетных и влиятельных представителей тайной дипломатии Германии, некоторых германских тайных обществ и верхушки большевиков.