Анна Комнина - Алексиада Страница 16

Конь Вриенния был утомлен и не мог ни бежать, ни преследовать, ибо до полусмерти был загнан непрерывным бегом. Сдержав коня, Вриенний, как некий отважный атлет, остановился, готовый к рукопашной схватке, и вызвал на бой двух доблестных турок. Один из них бьет копьем, но не успевает еще нанести сильный удар, как получает значительно более сильный удар от руки Вриенния. Вриенний отрубил мечом турку руку, которая вместе с копьем скатилась на землю. Но второй турок[87], соскочив со своего коня, как леопард бросился к лошади Вриенния, пристроился у крупа и, крепко ухватившись за него, старался забраться на спину лошади. Вриенний вертелся, как зверь, стремясь пронзить мечом турка. У него, однако, ничего не выходило, потому что турок все время извивался за его спиной и избегал ударов. Когда же рука устала разить пустоту, утомился и сам атлет, он отдал себя в руки врагов.

Схватив его и, можно сказать, завоевав этим величайшую славу, они доставляют его Алексею Комнину, который, находясь недалеко от места пленения Вриенния, строил фаланги своих воинов и варваров и побуждал их к битве. Сначала они сообщили о пленении Вриенния через вестников, затем привели к стратигу его самого, являвшего собой поистине страшное зрелище как в битве, так и в плену. Получив таким образом в свои руки Вриенния, Алексей отправляет его к императору Вотаниату. Алексей не коснулся глаз пленника. Не таков был Комнин, чтобы преследовать своих противников, после того как они попали в плен: он считал, что само их пле-{68}нение на войне вполне достаточное наказание. Поэтому он относился к пленным с человеколюбием, дружелюбием и уважением. Эти же чувства он выказал и Вриеннию. После пленения Вриенния Алексей проехал вместе с ним значительное расстояние, а когда они прибыли в место, называвшееся...[88], Алексей, желая добрыми надеждами вывести пленника из отчаяния, сказал: «Давай сойдем с коней, посидим и немного отдохнем». Вриенний же, исполненный страха за свою жизнь, был похож на безумного и не нуждался ни в каком отдыхе. Каким же иначе мог быть человек, потерявший всякую надежду на жизнь? Тем не менее он сразу же подчинился желанию стратига. Так раб, особенно если он пленен на войне, быстро подчиняется любому приказанию.

И вот оба вождя спешились. Алексей, как в постель, улегся на зеленую траву, а Вриенний положил голову на корни «высоковолосого дуба»[89]. Алексей заснул, а Вриенния, как говорится в сладостных стихах, «ласковый сон не покоил»[90]. Подняв глаза, он замечает висящий на ветвях меч; не видя кругом ни единой души, избавляется от своего малодушия и, набравшись мужества, решает убить моего отца. И его замысел был бы вскоре приведен в исполнение, если бы этому не помешала высшая божественная сила, которая смягчила свирепость души Вриенния и заставила его доброжелательно отнестись к стратигу. Я часто слышала, как отец рассказывал об этом. Всякий может отсюда заключить, что бог, словно драгоценность, охранял моего отца и предназначал его для более высокой участи, желая с его помощью вновь возвысить ромейский скипетр. Если же после этого с Вриеннием случилось нечто непредвиденное, то виной этому – приближенные императора, мой же отец в этом неповинен.

7. Так окончился поход против Вриенния. Но великому доместику – моему отцу Алексею – не суждено было вкусить покоя, а пришлось вступать в одно сражение за другим. Борил[91], варвар из числа наиболее приближенных к Вотаниату людей, выйдя из города навстречу великому доместику, моему отцу, принял у него Вриенния и сделал с ним то, что сделал[92]. От имени императора он приказывает моему отцу выступить против Василаки, который также возложил на себя императорскую диадему и после Вриенния неудержимо раздувал мятеж на Западе[93]. Василаки был мужем удивительным по своему мужеству, храбрости, смелости и силе. Обладая тираническими наклонностями, этот человек достигал высших должностей и титулов, одних домогаясь хитростью, другие узурпируя. После свержения Вриенния он стал его преемником и принял на {69} себя всю его власть. Начав с Эпидамна (это главный город Иллирика), он подошел почти вплотную к городу фессалийцев[94], все покоряя на своем пути; Василаки сам себя избрал и провозгласил императором и вел куда ему заблагорассудится блуждающее войско Вриенния. Не говоря уже о других его качествах, этот муж вызывал восхищение своим ростом, силой рук, величественным выражением лица; такие достоинства более всего привлекают грубый и воинственный народ. Ведь он не смотрит в душу человека и не обращает внимания на его добродетель, но удовлетворяется телесными достоинствами, восхищается смелостью, силой, быстротой бега и ростом, считая, что этих качеств вполне достаточно для багряницы и диадемы.

Обладая этими достоинствами, Василаки имел также мужественную и неустрашимую душу. Вообще, во всем его облике и поведении было что-то властное. У него был громовой голос, приводивший в замешательство целое войско, а его крик был способен кого угодно лишить мужества. Он был непобедим в речах и одинаково умел побуждать воинов к битве и обращать их в бегство. Имея на своей стороне такие преимущества и собрав вокруг себя непобедимое войско, этот муж начал поход и, как я сказала, прибыл в город фессалийцев.

Мой отец, Алексей Комнин, со своей стороны снарядился на войну с ним как на борьбу с огромным Тифоном[95] или сторуким гигантом; призвав на помощь всю свою военную хитрость и храбрый дух, он приготовился к встрече с достойным противником. Не отряхнув еще пыль прежних битв, не смыв крови с меча и рук, он как страшный лев распалил свой гнев и выступил против этого клыкастого вепря – Василаки. Алексей прибывает к реке Вардар, как ее называют местные жители. Эта река стекает с гор, расположенных вблизи Мезии, протекает через многие земли, разделяет на восточную и западную половины земли вокруг Верии и Фессалоники и впадает в наше Южное море[96]. С большими реками случается следующее: когда из-за наносов скапливается много земли, река, меняя свое прежнее ложе, начинает течь в низкое место, старое ложе остается сухим, лишенным воды, а новое в изобилии ею наполняется. Искусный полководец, мой отец Алексей заметил пространство между двумя руслами: старым и вновь образовавшимся. Считая, что река обезопасит его с одной стороны, он расположился около нее лагерем и, как естественным рвом, воспользовался старым руслом, которое благодаря сильному течению превратилось в глубокий овраг (оба русла находились друг от друга на расстоянии не более двух-{70}трех стадий). Тотчас было всем приказано в течение дня отдыхать, наслаждаться сном и давать коням достаточно корма. Ведь с наступлением вечера им предстояло бодрствовать и остерегаться неожиданного нападения противника.

Мой отец, я думаю, распорядился таким образом, ибо ожидал в тот вечер наступления врагов. То ли он предчувствовал его благодаря своей многоопытности, то ли по каким-то признакам догадывался о нем. Это предвидение посетило его незадолго до событий. Предсказав ход событий, он не пренебрег необходимыми мерами, но ушел из лагеря вместе со своими воинами, оружием, конями и всем полагающимся для сражения. Он оставил там повсюду зажженные огни и одного из своих приближенных Иоанникия[97] – человека давно избравшего монашеский образ жизни; ему он доверил свою палатку, продовольствие, которое вез с собой, и прочее имущество. Сам же Алексей, отойдя подальше, остановился вместе с вооруженным войском, ожидая развертывания событий. Он добивался, чтобы Василаки, увидев зажженные повсюду огни и освещенную палатку моего отца, решил, что Алексей отдыхает там и потому его легко будет схватить и взять в плен.

8. Мой отец Алексей не обманулся, как я сказала, в своем провидении. Василаки вместе с многочисленными конниками и пешими воинами неожиданно подошел к тому месту, где, как он думал, был расположен лагерь. Увидев повсюду освещенные шатры, а также сияющую светом императорскую палатку, он стремительно с громким устрашающим криком врывается в нее. Так как в палатке не оказалось того, кого он чаял найти, да и вообще из нее не вышел ни воин, ни стратиг (если не считать нескольких жалких слуг), Василаки закричал еще громче: «Куда делся картавый?» Он высмеивал дефект речи великого доместика. Вообще мой отец Алексей говорил хорошо (не было другого такого прирожденного оратора в рассуждениях и доказательствах)[98], только при произнесении звука «эр» его язык чуть-чуть запинался, хотя остальные буквы и произносил плавно. Выкрикивая такие оскорбления, Василаки, начал розыски, перевернул вверх дном все сундуки, походные кровати, утварь и даже самое ложе моего отца: он искал, не спрятался ли где-нибудь там стратиг. Его взгляд неоднократно падал на монаха Иоанникия. Мать в заботах о сыне вменила Алексею в обязанность во всех походах держать при себе какого-нибудь почтенного монаха, а любящий сын подчинялся материнской воле не только в детстве, но и в юношеском возрасте – вплоть до женитьбы. Василаки, обыскав всю палатку, не прекратил, говоря словами Аристофана, {71} «исследовать тайны Эреба»[99] и подверг Иоанникия расспросам о доместике. Так как тот упорно утверждал, что Алексей заблаговременно ушел со своим войском, Василаки понял, что он страшно обманут, и в полном отчаянии стал на разные лады кричать: «О соратники, воины, нас обманули, враг снаружи!». Он еще и не кончил, как перед покидающим лагерь противником предстал мой отец Алексей Комнин, который с несколькими воинами быстро ехал впереди своего войска. Алексей увидел человека, пытающегося привести в порядок фаланги (ибо большинство воинов Василаки занялись грабежом и хищениями; как раз на этом и строил тогда расчеты мой отец; прежде чем они успели собраться и встать в боевой порядок, великий доместик как неожиданное бедствие предстал перед ними). Итак, увидев человека, устанавливающего фаланги и приняв его то ли по росту, то ли по блеску оружия (в его латах отражалось сияние звезд) за Василаки, Алексей подъехал к нему и быстро нанес удар. Рука, державшая меч, тотчас же упала на землю, и это привело всю фалангу в сильнейшее замешательство. Этот человек был не Василаки, но один из наиболее храбрых людей его войска, ничем не уступающий в мужестве самому Василаки.