Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха. Том II Страница 16

«Объединенные внутри страны, экономически подготовленные и в высшей степени вооруженные, мы вступаем в этот самый решающий в германской истории год… Пусть 1940 год принесет разрешение. Что бы ни случилось, это будет год нашей победы».

27 декабря он опять отложил наступление на Западе «по меньшей мере на пару недель». 10 января он назначил конкретную дату ― 17 января, «за 15 минут до восхода солнца, то есть в 8.16 утра». Военно–воздушные силы должны были начать свое наступление 14 января, на три дня раньше, чтобы разрушить аэродромы противника во Франции, но не в Бельгии и Голландии. Две маленькие нейтральные страны нужно было держать в неведении относительно их судьбы до самого последнего момента.

Однако 13 января нацистский диктатор вновь неожиданно отложил наступление «из–за метеорологической обстановки». В захваченных документах ОКВ после этого срока вплоть до 7 мая нигде не упоминается о дне наступления. Возможно, в отмене наступления, назначенного на 13 января, сыграли свою роль метеоусловия. Но теперь мы знаем, что произошло два других события, которые и повлияли главным образом на решение об отмене наступления, ― вынужденная посадка в Бельгии 10 января особо важного немецкого военного самолета и новые возможности, открывшиеся на севере. В тот самый день, 10 января, когда Гитлер отдал приказ на наступление через Бельгию и Голландию рано утром 17 января, немецкий военный самолет, летевший из Мюнстера в Кельн, потерял над Бельгией ориентировку в облаках и совершил вынужденную посадку возле Мехелена. В самолете находился майор Гельмут Рейнбергер, ответственный штабной офицер люфтваффе, а в его портфеле лежали немецкие планы со всеми картами наступления на Западе. Когда бельгийские солдаты стали приближаться к самолету, майор отбежал в соседние кусты и поджег содержимое своего портфеля. Привлеченные этим необычным явлением, бельгийцы загасили пламя ногами и собрали то, что не успело сгореть. Приведенный в расположенную поблизости военную казарму, Рейнбергер пошел на отчаянный шаг: он схватил обгоревшие бумаги, которые бельгийский офицер выложил на стол, и бросил их в горящую печь. Бельгийский офицер быстро выхватил их оттуда.

Рейнбергер немедленно сообщил через свое посольство в Брюсселе в штаб люфтваффе, находящийся в Берлине, что сумел сжечь бумаги «до незначительных обрывков размером с ладонь». Однако в высших штабах в Берлине это событие повергло всех в оцепенение. Йодль немедленно доложил Гитлеру, о чем противник может знать или не знать. Но сам он не имел об этом представления. «Если противнику достались все документы, ― записал он в дневнике 12 января после встречи с фюрером, ― то ситуация просто катастрофическая». В тот вечер Риббентроп послал срочную шифровку в немецкое посольство в Брюсселе, требуя немедленного доклада об «уничтожении багажа курьера». Утром 13 января, как явствует из записи в дневнике Йодля, у Геринга состоялось совещание с участием срочно вызванного из Брюсселя военно–воздушного атташе. «Результат: основная часть наверняка сожжена», ― записал Йодль в дневнике.

Но это, как явствует из записей Йодля, был показной оптимизм. В час дня он записал: «Приказ генералу Гальдеру (по телефону) ― задержать все передвижения».

В тот же день немецкий посол в Брюсселе в срочном порядке информировал Берлин о значительных передвижениях бельгийских войск, расценив их «как результат тревожных донесений, полученных бельгийским генеральным штабом». На следующий день посол направил в Берлин новое сверхсрочное донесение: «Бельгийцы осуществлют «Фазу Д» ― предпоследний шаг в мобилизации, призвав две новые категории призывников». Причиной, как полагал посол, являлись «сообщения о крупных перемещениях немецких войск на бельгийской и голландской границах, а также содержание не полностью сгоревшей курьерской почты, обнаруженной у офицера германских военно–воздушных сил».

К вечеру 15 января у высших военных руководителей в Берлине возникли сомнения, действительно ли майор Рейнбергер уничтожил, как он утверждал, изобличающие их документы. Йодль после еще одного совещания по этому вопросу заметил, что они были «предположительно сожжены». Но 17 января бельгийский министр иностранных дел Поль Анри Спаак вызвал немецкого посла и прямо, о чем тот немедленно доложил в Берлин, заявил ему:

«…Самолет, сделавший вынужденную посадку 10 января, предоставил в руки бельгийцев документ исключительно серьезного характера, который содержит четкие доказательства намерения совершить нападение. Это был не просто оперативный план, а разработанный во всех деталях приказ на наступление, в котором осталось только указать время».

Немцы так и не выяснили, блефует или не блефует Спаак. А среди союзников ― английскому и французскому генеральным штабам были представлены копии немецкого плана ― проявлялась тенденция рассматривать захваченные немецкие документы как «подделку» с целью ввести противника в заблуждение. Черчилль говорит, что он выступал решительно против такой интерпретации, и сетует, что в связи со столь серьезным предупреждением ничего не было предпринято. Определенно можно лишь утверждать, что 13 января, после того как Гитлера проинформировали о случившемся, он отменил назначенное наступление, и к тому времени, когда весной надо было снова принимать решение, стратегический план был полностью изменен.

Однако вынужденная посадка в Бельгии и плохая погода не единственные причины, по которым было отложено наступление. В Берлине между тем созревали планы внезапного нападения на две другие маленькие нейтральные страны, расположенные дальше на север, и теперь они получили приоритет. Странная война, по крайней мере для немцев, с приближением весны подходила к концу.

ЗАХВАТ ДАНИИ И НОРВЕГИИ

Под невинно звучавшим кодовым названием «Везерюбунг»[21] скрывался новый план очередной германской агрессии. Истоки этого плана и его разработка уникальны и в корне отличаются от других агрессий неспровоцированностью нападения, которому посвящена значительная часть нашего рассказа. Захват Дании и Норвегии ― это не порождение ума Гитлера в отличие от всех предыдущих планов нападения; это замысел честолюбивого адмирала и одурманенного успехами нацистского работяги. Это был единственный акт немецкой военной агрессии, в которой решающую роль сыграл немецкий военно–морской флот. Это был также единственный план, для реализации которого ОКБ скоординировало действия всех трех видов вооруженных сил. По существу с руководством армии даже не посоветовались, к великому раздражению военных. Геринга пригласили на авансцену только в последний момент ― пренебрежение, приведшее в ярость разжиревшего шефа люфтваффе.

Германский военно–морской флот давно устремлял свои взоры на север. Германия не имела прямого выхода на широкие океанские просторы ― факт, который запечатлелся в сознании офицеров флота еще во времена первой мировой войны. Непроницаемая сеть, протянутая англичанами через узкое Северное море от Шетландских островов до побережья Норвегии и поддерживаемая минными заграждениями и патрульными кораблями, закупорила мощный имперский флот, серьезно мешала подводным лодкам прорваться в Северную Атлантику и не допускала немецкое торговое судоходство к основным морским артериям. Немецкий военно–морской флот, созданный для действий в открытом море, никогда не доходил до него. Английская морская блокада задушила императорскую Германию во время первой мировой войны.

В период между войнами горстка немецких офицеров, командовавших скромным по размерам нацистским военно–морским флотом, не забывала о прошлом опыте и об этом географическом факте и по размышлении пришла к выводу: в любой будущей войне с Англией Германия должна попытаться заполучить базы в Норвегии, что позволило бы ей прорвать английскую блокаду в Северном море, сделать морские просторы доступными для немецкого надводного и подводного флотов и на деле предоставить рейху возможность, поменявшись ролями с Англией, предпринять эффективную блокаду Британских островов.

Неудивительно поэтому, что в начале войны, в 1939 году, адмирал Рольф Карле, третье лицо в командовании немецкого военно–морского флота, личность весьма влиятельная, принялся соответствующим образом обрабатывать адмирала Редера, который отметил в своем дневнике, а затем подтвердил в Нюрнберге «важность оккупации норвежского побережья Германией». Редера не надо было долго уговаривать, ибо 3 октября, в конце польской кампании, он направил конфиденциальный вопросник в штаб военно–морских сил (ОКМ) с просьбой выяснить возможность заполучить «базы в Норвегии под комбинированным давлением со стороны России и Германии». Риббентроп проконсультировался об отношении Москвы к этому вопросу и ответил, что можно надеяться на «далеко идущую поддержку». Редер сообщил своему штабу, что Гитлера необходимо поскорее проинформировать о такой возможности.