Тверская улица в домах и лицах - Александр Анатольевич Васькин Страница 16

Литература была для учеников пансиона одним из непременных занятий, что и дало России столько знаменитых писателей. А те из пансионеров, кто избрал жизненной стезей иные области деятельности, проявляли свои недюжинные литературные способности в мемуарах и воспоминаниях, к которым мы не раз еще обратимся на этих страницах.

Литературное общество существовало в пансионе еще в те годы, когда в его стенах учился Василий Андреевич Жуковский, с 1797 по 1801 г. Называлось оно «Собрание воспитанников университетского благородного пансиона» и даже имело свой устав. Кроме Жуковского, ставшего его председателем, общество объединяло братьев Тургеневых, Дмитрия Дашкова и других пансионеров. Воспитанники пансиона публиковались в издаваемых с 1791 по 1807 г. журналах «Чтение для вкуса, разума и чувствований», «Приятное и полезное препровождение времени», «Иппокрена, или Утехи любословия», «Новости русской литературы», «Минерва». А еще выходили и альманахи: «Распускающийся цветок», «Полезное упражнение юношества», «Утренняя заря», «И отдых в пользу», «Чертеж науки и искусства» и «Каллиопа».

Учившийся с Лермонтовым журналист и критик Василий Межевич вспоминал: «С именем Лермонтова соединяются самые сладкие воспоминания моей юношеской жизни. Лет десять с лишком тому назад, помню я, хаживал, бывало, в Московский университет (я был в то время студентом) молодой человек с смуглым, выразительным лицом, с маленькими, но необыкновенно быстрыми, живыми глазами: это был Лермонтов. Некоторые из студентов видели в нем доброго, милого товарища; я с ним не сходился и не был знаком, хотя знал его более, нежели другие. Лермонтов воспитывался в Московском университетском пансионе и посещал университетские лекции как вольно приходящий слушатель. Между воспитанниками Университетского пансиона было у меня несколько добрых приятелей: из числа их упомяну о покойном С.М. Строеве. В то время (в 1828, 1829 и 1830 гг.) в Москве была заметна особенная жизнь и деятельность литературная. Покойный М.Г. Павлов, инспектор Благородного университетского пансиона, издавал «Атеней»; С.Е. Раич, преподаватель русской словесности, издавал «Галатею»; пример наставников, искренне любивших науку и литературу, действовал на воспитанников – что очень естественно; по врожденной детям и юношам склонности подражать взрослым воспитанники Благородного пансиона также издавали журналы, разумеется, для своего круга и рукописные; я помню, что в 1830 году в Университетском пансионе существовали четыре издания: «Арион», «Улей», «Пчелка» и «Маяк». Из них одну книжку «Ариона», издававшегося покойным С.М. Строевым и подаренного мне в знак дружбы, берегу я по сие время как драгоценное воспоминание юности. Из этих‑то детских журналов, благородных забав в часы отдохновения узнал я в первый раз имя Лермонтова, которое случалось мне встречать под стихотворениями, запечатленными живым поэтическим чувством и нередко зрелостию мысли не по летам. И вот что заставляло меня смотреть с особенным любопытством и уважением на Лермонтова, и потому более, что до того времени мне не случалось видеть ни одного русского поэта, кроме почтенного профессора, моего наставника, А.Ф. Мерзлякова.

Не могу вспомнить теперь первых опытов Лермонтова, но кажется, что ему принадлежат читанные мною отрывки из поэмы Томаса Мура «Лалла‑Рук» и переводы некоторых мелодий того же поэта (из них я очень помню одну, под названием «Выстрел»)».

Поэт и профессор Московского университета Алексей Федорович Мерзляков неоднократно встречается в воспоминаниях однокашников Лермонтова, что говорит в том числе и о его влиянии на учеников пансиона. Мерзляков преподавал пансионерам литературу, более того, Лермонтову он давал уроки на дому.

Соученик Лермонтова по пансиону и юнкерской школе Андрей Михайлович Миклашевский припомнил через полвека интереснейший случай:

«Лучшие профессора того времени преподавали у нас в пансионе, и я еще живо помню, как на лекциях русской словесности заслуженный профессор Мерзляков принес к нам в класс только что вышедшее стихотворение Пушкина:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя…

и как он, древний классик, разбирая это стихотворение, критиковал его, находя все уподобления невозможными, неестественными, и как все это бесило тогда Лермонтова. Я не помню, конечно, какое именно стихотворение представил Лермонтов Мерзлякову; но через несколько дней, возвращая все наши сочинения на заданные им темы, он, возвращая стихи Лермонтову, хотя и похвалил их, но прибавил только: «молодо‑зелено», какой, впрочем, аттестации почти все наши сочинения удостаивались. Все это было в 1829 или 1830 году…»

Впрочем, можем ли мы утверждать, что Лермонтов не оставил воспоминаний о пансионе? А как же отрывок из поэмы «Сашка»:

Шалун был отдан в модный пансион,

Где много приобрел прекрасных правил.

Сначала пристрастился к книгам он,

Но скоро их с презрением оставил.

Он увидал, что дружба, как поклон –

Двусмысленная вещь; что добрый малый –

Товарищ скучный, тягостный и вялый;

Чуть умный – и забавней и сносней,

Чем тысяча услужливых друзей.

И потому (считая только явных)

Он нажил в месяц сто врагов забавных.

И снимок их, как памятник святой,

На двух листах, раскрашенный отлично,

Носил всегда он в книжке записной,

Обернутой атласом, как прилично,

С стальным замком и розовой каймой,

Любил он заговоры злобы тайной

Расстроить словом, будто бы случайно;

Любил врагов внезапно удивлять,

На крик и брань – насмешкой отвечать,

Иль, притворясь рассеянным невеждой,

Ласкать их долго тщетною надеждой.

Отношения Лермонтова со своими однокашниками были разными, как это обычно и бывает в таком возрасте, – с кем‑то он дружил постоянно, с иными ссорился, а затем вновь мирился. В этой связи вспомним, что, живя в Тарханах, Лермонтов нередко в детских играх отводил себе первую роль, а потому и в пансионе он мог столкнуться с некоторого рода конкуренцией в части определения неформального лидера в юношеском коллективе. И он вполне имел на это право, будучи одним из лучших пансионеров.

Вот почему в иных воспоминаниях его соучеников встречаются и такие: «Всем нам товарищи давали разные прозвища. В памяти у меня сохранилось, что Лермонтова, не знаю почему, прозвали лягушкою. Вообще, как помнится, его товарищи не любили, и он ко многим приставал. Не могу припомнить, пробыл ли он в пансионе один год или менее, но в шестом классе к концу курса он не был. Все мы, воспитанники Благородного пансиона, жили там и отпускались к родным по субботам, а Лермонтова бабушка ежедневно привозила и отвозила домой».

Или: «Вообще в