Столетняя война. Том I. Испытание битвой - Джонатан Сампшен Страница 16

Главным экономическим активом Англии была шерсть. Страна была главным производителем высококачественной шерсти в Европе. От нее зависела большая часть итальянской суконной промышленности и практически вся промышленность французских и немецких Нидерландов. Бароны, которые в 1297 году заявили Эдуарду I, что шерсть составляет половину богатства страны, преувеличивали свои политические интересы. Но она, несомненно, занимала особое место в жизни Англии. Овцеводство пережило свою долю несчастий, но оно обеспечивало существование большого количества людей, от Генри де Ласи, графа Линкольна, который в 1303 году владел 13.400 овцами, до "властной вдовы в возрасте" Чосер, имевшей всего одну овцу, а также армии посредников, купцов и судовладельцев, которые организовывали торговлю. Политическое значение производства шерсти было даже больше, чем экономическое. Из всех разнообразных компонентов национального дохода Англии прибыль от торговли шерстью легче всего было перенаправить в интересах правительства. Шерсть была крупногабаритным товаром, который собирали для экспорта в небольшом количестве портов. Его непосредственное место назначения можно было изменить, чтобы избежать врагов. Лицензии на ее экспорт можно было продавать за денежные гранты или кредиты на выгодных условиях. Без чрезмерно разросшейся бюрократии его можно было обложить непомерно высокими налогами или принудительно закупать и экспортировать за счет короля. В течение короткого периода в 1290-х годах и после 1337 года английская внешняя политика в значительной степени финансировалась за счет одного, а иногда и всех этих средств.

В XIII веке внешняя торговля Англии почти полностью контролировалась иностранцами. В торговле шерстью доминировали великие фламандские купцы и банкиры Лукки и Флоренции, которые одни имели капитал для финансирования экспорта больших грузов и их распространения на континенте. Но к концу века многочисленные торговые войны Эдуарда I во Фландрии практически вытеснили фламандцев. Итальянцы выжили, но в условиях, которые становились все более неблагоприятными для них. К моменту воцарения Эдуарда III бизнес постепенно перешел в руки привилегированных компаний английских купцов-капиталистов, которые процветали как никогда прежде в эпоху, когда лицензия короля была основным инструментом торговли. Рост их богатства зафиксирован в таможенных документах. Счета таможни Халла за 1275–76 годы, сохранившиеся в единственном экземпляре, показывают, что менее 4% того, что покидало Англию из этого важного шерстяного порта, было экспортировано англичанами; но между 1304 и 1311 годами средняя доля составляла более 14%, а между 1329 и 1336 годами — почти 90%. Именно в этом месте и в эти годы Уильям Поул, "второй купец в Англии и первый гражданин Халла", скопил состояние, которое сделало его одним из ведущих банкиров и военных подрядчиков Эдуарда III, а его потомков — графами Саффолка до 1504 года, старейшим английским дворянским домом, который был построен на торговом капитале[56].

Захват английской коммерческой деятельности местными предпринимателями был общим явлением начала XIV века, отличавшимся в случае с шерстью только скоростью и полнотой, с которой это произошло. Это было частью процесса, в ходе которого на мрачном экономическом фоне промышленное и торговое богатство постепенно концентрировалось в руках все меньшего числа людей, точно так же, как по совершенно иным причинам в течение более чем столетия концентрировались прибыли от сельского хозяйства. Джон Палтни, торговец шерстью и сукном, городской помещик, четырежды мэр Лондона и периодически финансист войны, начал свою деятельность как сын безвестного сквайра из Сассекса, но когда он умер в 1349 году, ему принадлежало двадцать три поместья в пяти графствах. Он построил дворец в поместье Пенсхерст Плейс в Кенте и владел двумя дворцами в Лондоне, один из которых впоследствии стал городской резиденцией принца Уэльского. Кредиты Палтни Эдуарду III более чем оправдали рыцарское достоинство и королевскую пенсию, пожалованную ему в 1337 году. Такие люди, как он, занимали важное место в финансовых манипуляциях, которые становились обычной частью финансирования войны.

* * *

В английской конституции уже проявилось характерное для нее разделение между формой и содержанием. Фруассар сказал об Англии: "Самая управляемая земля в мире"[57]. Институты английского государства были внешне впечатляющими. Страна управлялась как единая территориальная единица с XI века. Существовало высокоразвитое понятие государственной власти, права государства как такового были признаны в теории задолго до того, как они получили хоть какое-то признание со стороны общественного мнения во Франции. В борьбе с мятежниками, шпионами и предателями английские короли прибегали к государственному суду и ужасным наказаниям за измену задолго до того, как это стало обычным зрелищем во Франции. Их власть не ограничивалась владениями короля или его непосредственными вассалами, но в принципе распространялась на всю территорию и людей. Общее право было общим для всей Англии. Суды короля в Вестминстере и суды его разъездных судей в графствах были открыты для всех свободных людей, но некоторые рассматриваемые вопросы были предназначены исключительно для них. К ним относились гражданские тяжбы по поводу владения свободной землей, что было самым распространенным источником гражданских споров и беспорядков, а также большинство судебных процессов по делам о насильственных преступлениях.

Главными органами государства были Канцелярия и Казначейство. Они существовали в той же форме уже два столетия, когда на трон взошел Эдуард III, и достигли высокой степени бюрократического совершенства. Канцелярия в Англии, как и во Франции, выполняла функции секретариата для большинства действий правительства. Ее исполнительный персонал состоял из давно работающих профессиональных священнослужителей, многие из которых были протеже конкретного канцлера, жили в его доме и получали от него одеяния, питание и жилье. Отдельные канцелярские служащие обладали специализированными функциями и знаниями, например, в области дипломатии. Некоторые из них добивались заметного влияния. Казначейство было ревизионным ведомством государства, перед которым в конечном итоге отчитывались все чиновники, занимавшиеся расходами и сборами. Ни одна из этих великих должностей не занималась тем, что можно назвать политикой. Они никогда не достигали ни всепроникающего, личного влияния, ни определяющего направления в деятельности, присущего французской бюрократии. Их сила заключалась в том, что они были скрупулезными и точными и не более громоздкими, чем это было необходимо в эпоху медленной передачи информации.

Как и главные департаменты французского правительства, они стали более крупными и сконцентрированными в одном месте. Когда во время шотландских войн 1330-х годов Казначейство было перевезено в Йорк, потребовалось пятьдесят телег, чтобы вернуть его обратно. Это мероприятие больше не повторялось. В миле от Лондона, в стенах аббатства и Вестминстерского дворца сформировалась бюрократическая столица. В Большом зале Вильгельма II Рыжего клерки вели административные дела Канцелярии за