Ганс Дельбрюк - История военного искусства Страница 17

 В конце концов взяло верх решение атаковать афинян в их крепкой позиции, не дожидаясь, по крайней мере, прихода спартанцев.

 Их решение было бы диаметрально противоположным, если бы персы, как обычно принято считать, значительно превосходили греков численностью. Будь это так, они разделили бы свое войско, причем одной половиной удерживали бы греческое войско во Франской долине, а другой под прикрытием первой обошли бы афинян сухим путем или морем и при помощи того или другого маневра заставили бы их оставить позицию. При слишком выгодном расположении неприятельских войск эта мера напрашивается сама собой, и если персы ее не применили, то из самого этого отрицательного факта можно сделать обратное заключение, что для этой меры у них не хватило сил. Наше прежнее мнение об отсутствии значительного численного перевеса у персов, обоснованное общими условиями, подтверждается теперь самим ходом событий. Против превосходных неприятельских сил позиция афинян во Франской долине оказалась бы недействительной; численность войска и его расположение находятся всегда в известном соответствии. Персы схватили быка за рога, потому что у них не было другого выхода. До тех пор еще не бывало, чтобы греки выдержали натиск персидских воинов. Поэтому можно было идти на риск. Мильтиад подпустил неприятеля к своей оборонительной позиции, и в то мгновение, когда дождь стрел стал ощутителен, т.е. на расстоянии 100-150 шагов41 вся гоплитская фаланга снялась с места и скорым шагом ринулась на врага. Бег имел двоякую цель: увеличить морально и физически силу натиска и уйти из-под стрел. Естественно, что слабый центр при отсутствии достаточного давления из задних рядов заколебался под дождем персидских стрел и подался назад, но обе более глубокие фланговые колонны продолжали бег и очутились перед неприятелем, прежде чем персидской коннице удалось их остановить фланговой атакой. Вероятно, служившие афинянам обеспечением естественные препятствия с правой и левой сторон простирались настолько далеко вперед, что по открытой равнине афинянам пришлось пройти лишь совсем небольшое пространство. Быстрота атаки и глубина построения дополнили то, что могло недоставать в отношении естественного прикрытия флангов, и как только афинские гоплиты вплотную подошли к персидским стрелкам, последние с их гораздо менее значительным предохранительным вооружением могли считать себя погибшими. Конечно, они как храбрые воины могли еще некоторое время защищаться, но долго они не могли противостоять яростной силе этого натиска. Точно так же и победившие сначала в центре стрелки, стиснутые теперь с обеих сторон, оказались бессильны что-либо предпринять, а когда они повернули вспять, когда поток общего бегства хлынул в равнину, тогда и конница даже здесь, на открытой местности, уже не могла ввязаться в бой. Будь то сомкнутые, хорошо дисциплинированные эскадроны с твердым командованием, пожалуй, можно было бы представить себе, что даже и в тот момент еще не поздно было энергичным вмешательством остановить бегство, но продолжение этой книги покажет, - в частности описание боев Карла Смелого против швейцарцев, - что всадники рыцарского типа, какими были персы, не в состоянии сделать это. Кто слишком долго задержался, того ждала верная гибель.

 Все спешили к кораблям. Так как северная часть бухты, где, несомненно, стояли персидские суда, лежала не больше как в полумиле (3 S км) от места сражения, то всей массе персов действительно удалось снова погрузиться на суда. Преследование, как мы должны понимать Геродота, зашло на 8 стадий от Франской долины, т.е. на 1/5 мили (около 1 400 м) до Сороса. Затем Мильтиад снова собрал свое войско и повел его на персидские корабли. Дальше мы слышим о бое у кораблей. Между двумя актами сражения должен был быть некоторый перерыв, во время которого персы взошли на свои суда и отчалили, так как грекам удалось захватить в добычу лишь 7 триер. Нам не сообщается о многочисленных пленниках или лошадях, попавших в руки победителям. Если бы афиняне без всякой задержки преследовали персов до их кораблей, то добыча была бы значительно больше. Но вновь собрать войска и увлечь их в такое непосредственное преследование после победы вообще исключительно трудно. Блестящим свидетельством личной силы и влияния Мильтиада является тот факт, что он вообще довел дело до второго сражения у кораблей. Афиняне потеряли 192 чел. убитыми, к которым надо соответственно прибавить еще много сот раненых, так как персидские стрелы редко сражали насмерть хорошо защищенных доспехами афинских гоплитов. Потери афинян убитыми и ранеными, как принято считать ныне, могли составить около 1 000 чел. - верное доказательство того, что сражение при Марафоне было не простой стычкой, а весьма энергично проведенным боем.

 О персидских потерях нам ничего достоверно не известно.

 На заре мировой военной истории фигура полководца Мильтиада представляется поистине величественной. Совершеннейшая и редчайшая форма ведения боя, какая только создана военным искусством вплоть до наших дней, - оборонительно-наступательная тактика, - встает здесь перед нами в четких линиях классического произведения искусства при первом же крупном военном событии, с которым нам пришлось столкнуться.

 Какая нужна была проницательность при выборе поля сражения, какая выдержка при ожидании неприятельской атаки, какая власть над массами, над самонадеянным демократическим гражданским ополчением, чтобы удержать его на выбранной позиции и затем в решительный момент повести бурным натиском в бой. Не слишком смело будет с нашей стороны представить себе, как Мильтиад держал речь к своим согражданам, указывая, что окружающие горы будут им служить обеспечением от неприятельской конницы, и призывая их выдерживать персидские стрелы до тех пор, пока он не подаст им знак. Как он затем на коне стоял посреди фаланги под устремленными на него со всех сторон взглядами, выбирая мгновение, когда он должен поднять копье и произнести слово команды, которое зычный трубный сигнал распространяет далеко по рядам. Все построено на точном выборе этого мгновения, ни на одну минуту раньше, - иначе афиняне запыхавшись и в беспорядке подойдут к врагу; ни на одну минуту позже, - иначе слишком многие из них будут сражены неприятельскими стрелами, а многочисленные падающие и отступающие затормозят и сломят силу натиска, который должен лавиной обрушиться на врага, чтобы дать победу. Нам еще предстоит рассказать о многом, что может с этим сравниться, но не о более великом.

 1. Подробное обоснование моего взгляда на Марафонское сражение дано в моих "Персидских и Бургундских войнах". Однако со времени выхода этой книги наша информация подверглась в двух важных пунктах исправлениям или углублениям.

 Только теперь42 твердо установлено, что Сорос - действительно могила павших афинян, в то время это было еще настолько сомнительным, что я не осмелился на это сослаться. Далее новейшая топографическая съемка43 показала, что бывшие в моем распоряжении карты не точны. Именно: выход из Франской долины на этих картах изображен настолько широким, что он, казалось, не мог дать небольшому войску необходимого обеспечения флангов, поэтому я и был вынужден перенести расположение афинян дальше в долину, там, где от нее ответвляется другая боковая долина (Авлона). Но так как теперь точно установлено, что франская долина в 150 м от выхода имеет лишь 1 000 м ширины, то она представляется весьма подходящим местом для расположения афинских войск; наша уверенность получает при этом новую опору в источниках еще и в силу того, что выход из долины находится как раз в 8 стадиях от Сороса. Я привел эту поправку в "Histor. Zeitschr." (65, 1890 г.). С тех пор передо мной еще точнее вырисовывалась картина сражения во многих подробностях. Но основные черты остались те же.

 2. Геродот ясно говорит, что персы для экспедиции выстроили особые корабли для лошадей и высадились на Марафонской равнине как раз в расчете, что здесь сумеют дать своей коннице надлежащее применение. Едва ли это является чистым вымыслом, а следовательно, у персов действительно были всадники. С другой стороны, Геродот не упоминает о всадниках в самом сражении, и мы не слышим ни от него, ни от позднейших летописцев чего бы то ни было о захваченных лошадях, которые, конечно, в качестве ценного имущества были бы достойны упоминания и благодаря своему приплоду надолго должны были бы остаться в памяти афинского народа.

 Но так как посадка лошадей на корабли требует очень много времени, то кажется маловероятным, чтобы персы успели справиться с этой задачей до того, как афиняне добрались до флота. Поэтому может явиться такая мысль: персы, сознавая, что при выбранной афинянами позиции они не смогут применить свою конницу, оставили ее при кораблях или даже, на случай неблагоприятного исхода сражения, заранее водворили лошадей на суда. Но этому противоречит тот факт, что персидским полководцам все же не казалась безнадежной попытка выбить афинское войско из его позиции; они, несомненно, рассчитывали на то, что их грозные всадники, даже оставаясь на равнине позади лучников, все же окажут известное моральное впечатление на неприятеля, а своим будут служить опорой. Ошеломляющая, сокрушительная сила афинского натиска опрокинула этот расчет и повернула дело таким образом, что всадники фактически не сыграли в сражении никакой роли. Тот факт, что афиняне не захватили в добычу лошадей, все же поддается объяснению. Пока им снова удалось установить порядок, чтобы напасть на флот, могло пройти несколько часов, и персы могли попросту сбросить в воду тех лошадей, которых не имели возможности захватить с собою.