Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества Страница 17

Большевистские власти категорически отвергали распространенные в массах стремления к большему социальному равенству, воспринимая их как «уравниловку». По словам С.Загорского, «зарплатная политика, прак­тикуемая в Советской Республике, ничем не отличается от старой пред­принимательской политики»[87]. «Военный коммунизм» отнюдь не сопро­вождался смягчением социальных различий в городах. Уже в марте 1919 г. имелась целая иерархия различных зарплатных категорий. Рабочие полу­чали от 600 до 1150 руб. Жить на эти деньги было невозможно. Зато выс­шие функционеры и специалисты получали до 3 тыс. руб.[88] Позднее все ставки были увеличены в несколько раз. Правда, в условиях гражданской войны и инфляции деньги уже мало чего стоили, и фабрично-заводские рабочие получали большую часть зарплаты (79% в 1919 г. и около 92% в 1920 г.) в натуральной форме (продовольственные пайки, производствен­ная одежда, коммунальные услуги ит.д.). Но и эта часть распределялась крайне неравномерно, несмотря на принятое 13 апреля 1919 г. ЦК больше­вистской партии решение ввести единый классовый паек, уравнять распре­деление продуктов между рабочими и служащими и уничтожить привиле­гированное положение последних. К декабрю 1919 г. имелось 6 различных видов продовольственного снабжения рабочих и служащих. Паек, полу­чаемый по карточкам, был меньше физиологической нормы. По свидетель­ству одной из руководительниц партийной агитационной работы Александры Коллонтай, голодный паек вызывал у рабочих, особенно женщин, чувство отчаяния и безысходности[89]. В апреле 1920 г. разрыв в зарплате был увели­чен: соотношение между заработком высшей и низшей категориями рабо­чих теперь составляло 8:1[90].

Привилегии и неравенство в распределении и снабжении вели к рас­тущему недовольству среди рабочих. Особую ненависть вызывали приви­легии партийных функционеров и «комиссаров». «Почему у Вас в Барнау­ле много гадов, которые сидят на тепленьком местечке и кушают жареные котлеты...? - спрашивали, например, алтайские крестьяне представителей большевистского начальства в апреле 1920 г. - Мы кровь проливали в Си­бири, чтобы уничтожить этих гадов, а власть их огораживает штыками... Раз эта власть смотрит на этих гадов с опущенными глазами, то мы, кре­стьяне, организованным порядком, с пилами и топорами, с кольем и пика­ми пойдем на этих волков, прикрывшихся овечьей шкурой, чтобы наша кровь в Сибири не проливалась зря»[91].

Снабжение верхушки партии и правительств в Москве осуществля­лось до марта 1919 г. через особый кооператив «Коммунист». В мае 1919 г. Оргбюро ЦК большевистской партии поручил продовольственному отде­лу Моссовета просить предоставить в его распоряжение «определенное количество предметов широкого потребления, чтобы иметь возможность удовлетворить запросы центральных учреждений». Главпродукт Нарком- прода образовал специальный фонд предметов ширпотреба для снабжения новой элиты. С конца года «ответственным специалистам» центральных ведомств выдавались добавочные пайки через Московское потребитель­ское общество. Система привилегированный пайков была одобрена Сов­наркомом 14 июня 1920 г. Работали также столовые ВЦИК, Совнаркома и Коммунистического Интернационала. Подобная система привилегирован­ного распределения существовала и на местах[92]. В «красной» России фор­мировался новый господствующий класс.

«Люди, близкие к Кепо (компартии, - В.Д.), и власть имущие имели все. Они имели свою столовую, особые пайки, к их услугам был ордерный стол, который раздавал блага по милости комиссаршей», - возмущались 15 марта 1921 г. «Известия ВРК» восставшего против большевиков Кронштадта[93].

Интересно, что даже в разгар «военного коммунизма» правительство Ленина продолжало добиваться сотрудничества с иностранным капита­лом. 4 февраля 1919 г. Совнарком объявил предоставление концессий до­пустимым и одобрил план выдачи концессии иностранным фирмам на постройку железных дорог на Севере страны (так и не реализованный).

Если даже в городах развернулась ликвидация достижений социаль­ной революции (под предлогом их «защиты»), то в отношении деревни большевистские власти в период «военного коммунизма» прибегали к ме­тодам настоящего колониального грабежа. Декрет ВЦИК и СНК от 27 мая 1918г. окончательно вводил ничем не ограниченную продовольственную диктатуру государственных органов в области заготовок и распределения продовольствия. Наркомат по продовольствию получал все полномочия для закупки хлеба по твердым государственным ценам и применял воору­женную силу против тех крестьян, которые отказывались уступать хлеб на этих условиях. Постановление Совнаркома от 5 декабря 1918 г. объявило укрывающих излишки хлеба «врагами народа»: они приговаривались к тюремному заключению, а их имущество конфисковывалось.

Большевистские власти обвиняли в укрывательстве хлеба кулаков - деревенскую буржуазию. Но реальность состояла в том, что установленные государством «закупочные» цены в условиях инфляции оказались настоль­ко низкими, что массе общинных крестьян не имело никакого смысла про­давать продовольствие государству. После «черного передела» и особенно за годы гражданской войны деревня в значительной мере выровнялась в социальном отношении, а община или аналогичные институты (крестьян­ские сходы и др.) значительно укрепились. Как признавалось в резолюциях Компартии Украины, село превратилось в «самостоятельное, самоснаб- жающееся, в себя замыкающееся... «государство»»[94], враждебное новому большевистскому режиму и готовое сражаться с ним не только за землю, но и «за эквивалент своего труда».

Российское крестьянства периода гражданской войны не питало ни­какого интереса к денежным знакам; ему были необходимы товары го­родской промышленности, а к «спекуляции» и «спекулянтам» оно тради­ционно ощущало только ненависть. Но государство не спешило постав­лять изделия из города. В этой ситуации выходом мог бы стать прямой натуральный (безденежный) обмен между городом и деревней. Большеви­ки избрали иной путь.

В деревню были направлены вооруженные продовольственные отря­ды, формировавшиеся при местных органах Наркомпрода; в них зачисля­лись добровольцы по рекомендации советских и партийных организаций. Кроме того, в августе 1918 г. правительство разрешило создавать продот­ряды крупным профсоюзам, фабзавкомам, уездным и городским Советам: они должны были добывать хлеб по твердым ценам или путем реквизиций у сопротивляющихся, половину его отдавать пославшей их организации, а вторую - сдавать в Наркомпрод. Численность всех продотрядов в ноябре 1918 г. достигала 72 тыс. человек, а в 1919-1920 гг. колебалась от 55 до 82 тыс. Наркомпродовские продотряды объединялись в Продармию, кото­рая, в свою очередь, в мае 1919 г. вошла в систему Войск ВОХР (внутрен­ней охраны).

Вооруженный поход в деревню в 1918 г. сопровождался попытками большевистских властей лишить крестьянские общины и сходы, а также контролировавшиеся ими Советы власти на местах. Их обвинили в том, что они оказались под контролем кулаков, саботирующих хлебные заготов­ки. 11 июня 1918 г. ВЦИК утвердил голосами большевиков правительст­венный декрет о создании в деревнях и селах «комитетов бедноты» (комбе­дов); организовывать их помогали продотряды. Комбеды, возглавляемые обычно членами большевистской партии, состояли преимущественно из местных обиженных элементов, пришлых и сторонников правящей партии. По существу, он превратились в оккупационный орган: получили право отстранять и распускать Советы, помогали находить и реквизировать хлеб, организовывали мобилизацию в Красную армию, отнимали землю у со­противляющихся крестьян и т.д. К ноябрю 1918 г. вЗЗ губерниях Европей­ской России было образовано около 140 тыс. комбедов.

О том, какими методами велась война большевистской власти про­тив крестьянской общины, свидетельствует открытое письмо, направлен­ное лидером левых эсеров Марией Спиридоновой ЦК большевистской партии в ноябре 1918г.: «У нас зарегистрирована порка крестьян в не­скольких губерниях, а количество расстрелов, убийств на свету, на сходах, в ночной тишине, без суда, в застенках, за «контрреволюционные» высту­пления, за «кулацкие» восстания, при которых села, до 15 тысяч человек, встают стеной, учесть невозможно. Приблизительные цифры перешли давно суммы жертв усмирений 1905-1906 годов... Факты надругательства над душой и телом человека, истязаний, обманов, всепожирающей взятки, голого грабежа и убийства, убийства без счета, без расследований, по од­ному слову, доносу, оговору, ничем не доказанному, никем не подтвер­жденному. Именем рабочего класса творятся неслыханные дерзости над теми же рабочими и крестьянами, матросами и запуганным обывателем, так как настоящие-то враги рабочего класса попадаются очень редко... Лучше убивайте нас и держите в тюрьмах, чем иметь наш штемпель и под­пись под директивами расстрела крестьян и рабочих и разгрома всех дере­вень до основания. Судите и карайте, как судите и караете десятки тысяч трудящихся»[95].