Андрей Богданов - Царевна Софья и Пётр. Драма Софии Страница 17

Направившись в 1690 г. в Версаль с соболезнованиями польского короля по случаю смерти французской дофины, наш герой, по его словам, представляясь «посланником», «мог посетить проездом некоторые дворы, при которых меня хорошо знают и всегда оказывали учтивый прием». Скорее всего, Нёвилль и здесь преувеличивает: «посланником» Речи Посполитой к Людовику XIV он быть не мог, зато сопровождать такого посланника, да ещё на свои деньги, мог устроиться. Под прикрытием польского посольства он действительно мог перевозить письма Бетюна, хотя и в таком деле оказался ненадёжен.

Как выяснила не так давно И. де Мадаряга, при возвращении из Версаля в Варшаву Нёвилль забыл в багаже и потерял секретные документы, направленные с ним тайному агенту Франции в Германии Бенуа Бидалю — парижанину, прикидывавшемуся шведским бароном{61}.

В 1691 г. Нёвилль (неясно, в каком статусе) вновь посетил Францию. Он передал де Торси маловажное, не содержащее обращения и даже не подписанное информационное письмо маркиза Бетюна, «которое я сейчас получил… по тайному каналу», причём уверял, что имеет поручение передать его «в собственные руки». Сопроводительная записка к письму написана кем-то другим и лишь подписана Нёвиллем. Она свидетельствует, что государственный секретарь по иностранным делам Франции авантюриста не принял, сказавшись больным. И клочок бумаги, возможно, просто взятый Нёвиллем со стола де ла Бетюна, был передан де Торси с нарочным.

Произвести впечатление в качестве посланника польского короля во Франции Нёвилль сумел лишь в Германии, причём мы имеем об этом свидетельства только из неофициальных кругов. Лейбниц писал в 1682 г. в Париж, прося своего корреспондента использовать влияние Нёвилля на Яна III для получения покровительства задуманному учёным языковедческому исследованию. Лейбниц, со слов Нёвилля, знал о его «подвигах» и большом влиянии в Варшаве, а также располагал сохранившимся экземпляром рукописи его Записок. В письме немецкого торгового представителя в Париже Лейбницу в 1695 г. сообщалось, что из Польши прибыл «господин де ла Нёвилль», который делает закупки для варшавского двора, причём готов оказывать всяческие услуги также ганноверскому курфюрсту «и его подданным».

По-видимому, немцам Нёвилль старался представиться виконтом и камергером Яна III. Однако в Варшаве его не считали даже простым шляхтичем. В процитированной Лавровым записи дневника Казимира Сар-нецкого от 19 октября 1694 г. приведен любопытный эпизод из жизни варшавского двора.

Король, со слов «своего француза» (как можно было назвать лишь слугу или человека без чина), рассказывал придворным такую историю: «В прошлую субботу ночью чьи-то слуги вытащили из кареты француза господина де Нёвилля и избили палками, причём ему досталось до двухсот ударов». «Кто и за что, — пишет Сарнецкий, — неизвестно. Известно, впрочем, что он рад был поболтать о людях и оговорить их… Большой скромности научили его поляки, которой он, видимо, не смог набраться во Франции».

По обычаям Речи Посполитой шляхтича не имел права избить палками даже магнат: он мог лишь приказать кому-то из свиты его зарубить. В любом случае, рассказывать об этом публично было в высшей степени неприличным. В те годы во Франции дуэли уже шли на убыль, но в Варшаве и Москве дворяне рубились по каждому поводу (царь Фёдор Алексеевич вынужден был фактически снять наказание с победителя дуэли, даже у стен своего дворца)[10]. Получив побои, да ещё столь живо рассказав о них королю Яну III, Нёвилль четко поставил себя на «скромное» место как представитель податных сословий. После этого он, разумеется, не мог получать «шляхетных» заданий, даже в качестве курьера. Зато ему не возбранялась закупка за рубежом разных полезных для варшавского двора вещей, для чего и в Речи Посполитой, и в России тогда использовались частные путешественники и торговцы.

Итак, мы убедились, что дипломатическим агентом Франции, каким представляет себя в Записках Нёвилль, он не был. Возможно, время от времени этот состоятельный честолюбец, представлявшийся французским дворянином, выполнял отдельные поручения польского короля Яна III Собеского, как дипломатического (в качестве курьера), так и торгового свойства. Хвастун и краснобай, превыше всего ставивший статус, который, в его глазах, давал королевский чин (например, посланника), был вынужден изображать себя на родине лишь тайным агентом Франции.

Записки Нёвилля о России, даже если он простой мещанин, проматывавший не фамильный замок, а кубышку своего отца-суконщика, — талантливый рассказ авантюриста, сумевшего благодаря своей общительности добыть массу ходивших по Москве слухов и создать на их основе весьма увлекательное сочинение.

Не важно, что законченные до 1696 г. (когда умер Ян III, представленный в тексте живым) Записки содержат массу фантастических сцен, которые должны подчеркнуть высокий статус «де ла Нёвилля». Не беда, что Посвящение Людовику XIV, написанное для издания Записок в 1698 г., ещё более хвастливо и нередко противоречит основному тексту. Главное, что это сочинение по-настоящему талантливо, что оно веками доставляет удовольствие читателю и создаёт массу интереснейших головоломок для историков.

Неуёмный честолюбец Нёвилль остался в истории благодаря шедевру своего хвастовства — Запискам о Московии. Именно в связи с ними упоминает о завершении его жизни Готфрид Вильгельм Лейбниц в письме от 7 апреля 1699 г.: «Изданная книга господина де ла Нёвилля (который умер) не содержит ничего сверх рукописи, исключая только Посвящение королю Франции». Рукопись учёный имел. Больше ему от Нёвилля ничего не требовалось.

Убеждён, что благодаря своему таланту авантюрист заслуживает в этом издании дворянской фамилии де ла Нёвилль, дополненной исследователями и предположительным фамильным именем Фуа. Он, в отличие от барона Мюнхгаузена, не сказочный персонаж — он сам творец литературы, в которой имеет право выступать в той роли, которую себе отвёл. Мне кажется, Нёвилль этого достоин.

Де ла Нёвилль.

ЛЮБОПЫТНЫЕ И НОВЫЕ ИЗВЕСТИЯ О МОСКОВИИ 1689 г.

ПОСВЯЩЕНИЕ ЛЮДОВИКУ XIV

Государь![11] Маркиз Бетюн[12], узнав в 1689 году[13], что шведский и бранденбургский посланники поехали в Московию, счел необходимым для пользы Вашего величества отправить кого-либо, кто мог бы узнать, в чем именно будут состоять переговоры упомянутых посланников с Московией.

Честь исполнения этого поручения маркиз возложил на меня, что меня очень поразило, так как я уже ранее совершил такое путешествие и неоднократно навлекал на себя подозрения этих варваров[14]. Но услыхав, что я могу быть полезным вашему величеству, я принял это предложение и просил лишь маркиза де Бетюна принять во внимание, что проезд в Московию разрешен только купцам и посланникам[15], почему он и решил просить в этом случае помощи короля польского[16].

Король с благосклонным участием заявил, что трудно предположить, чтобы я не был узнан в этой стране посланниками царя или другими людьми, видевшими меня при Варшавском дворе, и что в таком случае меня сочтут шпионом и сошлют на веки в Сибирь[17]; далее, говорил он, что раз дело идет об услуге Вашему величеству, то он охотно доставит мне возможность безопасно и успешно совершить это путешествие.

Согласно этому он выдал мне рекомендательные грамоты к царям и паспорта, и я отправился со свитой[18], соответственною моему званию, ибо последним договором Польши с Московиею положено не содержать присылаемых послов на счет того государства, в которое их отправляют, и не давать им подвод безденежно[19].

На четырнадцатый день достиг я границы, хотя расстояние от Варшавы до последнего польского города составляет около 160 немецких лье. Я известил о моем приезде и назначении палатина Смоленского герцогства[20], куда я направился на следующий день. Прием, оказанный мне в Смоленске, описан в моем дальнейшем рассказе.

Обождав десять дней, пока съездил гонец, которого палатин посылал ко двору за приказаниями относительно меня[21], я отправился в Москву, где и был помещен в доме, назначенном для меня первым министром[22], в 150-ти шагах от города.

Ко мне явился пристав Спафарий, уроженец валашский[23], приветствовал меня от имени министра и остался состоять при мне. Через неделю после этого он препроводил меня в приказ или совет[24], после чего я посетил[25]посланников польского, шведского, датского, бранденбургского и некоторых немецких офицеров.