Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc. Страница 17

Десяти миллионов убитых оказалось недостаточно для того, чтобы сломить страну и сделать её сателлитом морских дёржав. Германия не была разбита на своей территории. Для того чтобы Германия пережила окончательный крах и потерпела поражение внутри своих границ — то есть для осуществления второго, заключительного акта северо-западной осады (то есть Второй мировой войны) — британские правящие круги посвятили следующие двадцать лет проведению двойственной политики по отношению к поверженному рейху политики, представлявшей собой смесь санкций и прямых зарубежных инвестиций. В действительности за лицевой стороной этой коварной политики пряталось намерение клубов восстановить военный и экономический потенциал Германии, а за это время выявить и идентифицировать «нужный» тип политического руководства, способного «использовать» возрождённый и восстановленный германский рейх к выгоде Британии. Коротко говоря, схема предусматривала вооружение вчерашнего врага и его вовлечение в следующий конфликт, который должен был создать (1) повод к окончательному уничтожению Германии и (2) возможность захвата геополитических позиций Германии. Этому сложному клубку провокаций, состряпанных для инкубации нацистского фюрера Адольфа Гитлера, этого уникального «барабанщика» неузнаваемой, превращённой в восточную деспотию Германии, посвящена остальная часть настоящего повествования.

Часть 2

МЕФИСТОФЕЛЬ: Фауст, наберись мужества и уколи себя в руку. Свяжи свою душу с тем, чтобы однажды Великий Люцифер смог назвать её своей.

ФАУСТ: Смотри, Мефистофель, из любви к тебе (колет себя в руку) я порезал руку и ценой моей собственной крови предаю свою душу великому Люциферу.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Но, Фауст, ты должен написать здесь, что это акт дарения.

ФАУСТ: Да, я сделаю это. (Пишет.) Но, Мефистофель, моя кровь свернулась - я больше не могу писать.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Я принесу тебе огня, чтоб растворить её сей же час.

ФАУСТ: Что может предвещать свернувшаяся кровь? Она не хочет, чтоб подписал я бумагу эту ? (Возвращается Мефистофель, неся жаровню с углями.)

МЕФИСТОФЕЛЬ: Вот и огонь; пиши же, Фауст.

Кристофер Марло. «Доктор Фауст», сцена V (58-91) (1)

Невозможная революция

Германия капитулировала в ноябре 1918 года, кайзер Вильгельм II отрёкся от престола, и империя взорвалась. Внутри расстроённого немецкого общества немедленно возникло, требуя «перемен», диффузное и насквозь пацифистское движение низших слоёв общества и его богемной фаланги — анархистов, интеллектуалов и деятелей искусства. Это движение было мгновенно подавлено хотя и ослабленной, но духовно оставшейся нетронутой милитаристской частью германской элиты при молчаливом одобрении обладавшего собственностью среднего класса. «Стальные люди» возглавляли и представляли собой вернувшиеся домой и подавившие возмущение германские армии. То были молодые и безжалостные солдаты и офицеры, выкованные и закалённые войной, соединившиеся с призрачными пока объединениями несгибаемых ветеранов в союз, благословлённый неизвестными доселе и поэтому безымянными божествами. Страна стала свидетельницей зарождения так называемой консервативной революции — движения, возникшего из неизмеримых глубин германского духа, опьянённого военным экстазом, но смертельно враждебного современному стяжательству, так же как и архаизму императорской власти и наследственной аристократии. Нацизм стал весьма специфическим ответвлением этого возрождения из бездны, представляя собой сложное переплетение ассоциации, партии и тайных орденов, — прославленным трубадуром этого возрождения стал писатель и ветеран войны Эрнст Юнгер. В конце 1919 года в один из таких орденов был принят и ефрейтор Гитлер. В это время союзники очищали Россию от последних остатков царизма, активно поддерживая нигилистическую диктатуру большевиков. Именно союзники позволили большевикам перекупить ядро старой николаевской армии и нанести поражение белым генералам в ходе кровавой Гражданской войны 1918-1922 годов. Одновременно в Версале англо-американцы заложили фундамент инкубатора, в котором они намеревались вывести будущего врага России: наложенные на Германию репарации всерьёз не затрагивали доходы привилегированных классов Германии, кроме того, союзники начали процесс реабилитации реакционных немецких кланов с тайным намерением выпестовать радикальную антибольшевистскую силу, каковую можно будет впоследствии бросить на штурм русского бастиона и уже окончательно уничтожить, повторив сокрушительную для Германии войну на два фронта. Единственным мыслителем той эпохи, который с провиденциальной ясностью и пониманием оценил происходящие трансформации, был американец Торстейн Веблен: изучив развитие событий в Германской империи, он предсказал дальнейший ход этого развития, и, что ещё более важно, он оказался единственным, кто обратил самое живое внимание на очевидно пробуждённую войной и прокатившуюся по всей Германии волну окрашенной своеобразной религиозностью страсти к разрушению. Ещё в 1915 году он в общих чертах предсказал появление на политичёской сцене исступлённого, произносящего зажигательные речи фюрера; более того, в 1920 году, когда стало ясно, что ратифицированный в Версале позорный мирный договор окажется не в силах создать условия, которые Веблен считал необходимыми для разоружения Германии и её превращения в послушного и кроткого партнёра англосаксонских государств, он предсказал, что через двадцать лет, то есть в 1941 году, начнётся смертельная, невиданная схватка между большевистской Россией и реакционной Германией. Это пророчество, приведённое в книге Дж. М. Кейнса, посвящённой парижскому мирному договору, является, вероятно, величайшим достижением политико-экономической мысли — свидетельством величайшего гения — и кричащим обвинением в ужасающем заговоре, составленном Британией в течение полугодовой мирной конференции, состоявшейся после окончания Первой мировой войны.

В Германии никогда не было подлинной революции. Раздуваемый в литературе миф о расколе между левыми и правыми представляется явным преувеличением, хотя многие считают этот раскол главной причиной успеха Гитлера. Однако пропасть, разделявшая имущих от пролетарского класса, была скорее мнимой, нежели реальной: будущие столкновения между нацистскими коричневорубашечниками и красными отрядами коммунистической партии были скорее следствием иностранного вмешательства в германскую политику, чем результатом внутреннего антагонизма, разъедавшего немецкий порядок. Это утверждение я постараюсь доказать в главе 4. По этому поводу надо сказать, что, так же как и в большинстве стран «демократического» Запада, в имперской Германии было стабильное и относительно крепко спаянное общество, и какими бы ни были классовые противоречия и классовое неравенство, они никогда не находили отчётливого выражения в подлинно революционном движении. До Первой мировой войны в Германии ни у кого не было истинной воли к восстанию; не было её и после войны. В течение шести странных месяцев, прошедших от капитуляции в ноябре 1918-го, до провозглашения Веймарской республики в июне 1919 года, Германия горела в лихорадке, которая, как правило, сопровождает смену режима, — это был период относительно мягких протестов, протестов неорганизованных и вскоре искажённых вмешательством независимых интеллектуалов, частных военизированных отрядов, иностранными интригами и вскоре подавленными вернувшейся с фронта армией, утопившей в крови отдельные очаги вооружённых выступлений. Таким был промежуточный период существования немецких Советов, период, после окончания которого на политическую авансцену выступил Гитлер.

Теперь мы перейдём к рассказу о германской революции, если её можно так назвать, — такой революции просто не могло быть — по тем причинам, которые ясно изложил Веблен после тщательного анализа природы европейского рабочего движения конца девятнадцатого века: на основании этих ранних наблюдений, каковые он соединил с внимательным изучением состояния обречённого рейха и позже оказался в состоянии в 1920 году выдать своё поразительное пророчество.

К началу двадцатого века социалисты промышленно развитых стран Запада, за исключением немногочисленных закоснелых

воинствующих ортодоксов, отказались от самой идеи «революции».

Массы рабочего класса стали проявлять меньше недовольства по поводу жилищных условий и питания, которыми их обеспечивал правящий и господствующий класс: бесплатные квартиры стали несколько больше, а меню с каждым годом становилось разнообразнее. Воплощение принципа «хлеба и зрелищ» (еды и кинематографа) внесло свою ленту в успех тех мёр, какие предприняли капиталисты для укрощения недовольства масс.