Николай Дубровин - Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник" Страница 17

He один, впрочем, Фесслер вселял в своих учениках такого рода идеи, но еще до преобразования духовных училищ в Петербургской академии было много неверующих студентов [161].

Граф M.М.Сперанский свидетельствует, что во время пребывания его в Александро-Невской семинарии был учитель, который или был пьян, или трезвый проповедовал учения Вольтера и Дидеро [162]. С такою подкладкою ученики переходили и в Петербургскую духовную академию. В Киевской, — по словам И.Ф.Тимковского, — студентам не воспрещалось читать всякого рода книги, и он два раза сряду прочитал как благовестие — не как поэму — «Юнговы ночи», в переводе Гамалея. За «Юнговыми ночами» последовало чтение «Oeuvres spirituelles par Fenelon» и проч. [163] Мистические сочинения читались с большим увлечением и в С.-Петербургской духовной академии, в особенности сочинения Ю.Штиллинга и Эккартгаузена. «Св.Отцов, — говорит Фотий [164] — не давали читать из академической библиотеки, ибо никто совета не подавал и примера. Толковники на св. писание были рекомендованы и выдаваемы немецкие и прочие иноверные, более ко вреду, нежели на все полезные».

Наиболее образованное духовенство как белое, так и черное, само увлекалось тогдашним общественным движением: переводило творения Жан-Жака Руссо [165] или с увлечением читало мистические сочинения. В числе последователей мистицизма или по крайней мере сочувствовавших ему были: митрополиты Платон, Амвросий [166] и Михаил; архиереи: Феофилакт (Русанов), Иона тверской, Даниил могилевский и витебский, Симеон Крылов тульский, Онисофор вологодский, одесский архимандрит Феофан и в молодости Филарет, впоследствии митрополит московский. Из белого духовенства мы можем назвать: священника в Балте Феодосия Левицкого, подольского —Федора Лисеевича и наконец дошедшего в этом отношении до фанатизма иеромонаха Иону, законоучителя Морского кадетского корпуса.

Из всех этих лиц наиболее выдающимся деятелем в религиозном движении начала столетия был епископ калужский Феофилакт, стоявший во главе партии нецерковного направления [167], занимавшийся преподаванием в С.-Петербургской духовной академии антихристианской эстетики [168], переводивший Боэция, Ансильона и составивший руководство Богословия, заимствованное из лютеранской книги Буддея.

Земляк Ломоносова, школьный товарищ Сперанского, Феофилакт Русанов окончил курс в Невской семинарии и, по выходе из нее, довершил свое образование изучением новейших иностранных языков. Знакомый с богатою французскою литературою и с философиею Канта, Феофилакт любил говорить по-французски и оттого получил в обществе название «французского архиерея», а среди духовенства — Бриена [169]. Это был скорее светский человек, чем архипастырь, увлекавшийся западным движением и большой поклонник Фенелона.

«О Фенелон! — писал Феофилакт [170], — какой блистательный ум за честь бы себе не поставил быть творцом твоих произведений! Какое доброе сердце не поревнует тебе в делах живыя веры! Признаюсь вам, почтенный и любезный мой друг, что до сего времени слегка только знал я о сем тайнике благодати, и вы ничем лестнее одолжить меня не могли, как заманчивым вызовом короче с ним мне познакомиться. О, когда бы мог я сблизиться с вами по таинствам выхваляемой им духовности, сколько лобызаю нежную и горячую его любовь ко Христу! Но ощущаю в душе моей нечто нас разделяющее, и это меня тревожит. Мне кажется, что никогда не должно ходить по крайностям; и духовные сочинения Фенелона всеместно почти отзываются чрезвычайностью».

Эту чрезвычайность Феофилакт находил в стремлении Фенелона уничтожить все действия природы на человека, заставить умертвить самолюбие, отказаться от земного благополучия и восстановить сообщение с божеством, то сообщение, которое имел первый человек до грехопадения — словом, свести рай на землю.

Бывая часто y своих родственников в Тульской и Калужской губерниях, князь A.Н.Голицын, еще до назначения обер-прокурором Синода, имел случай узнать полезную административную деятельность Феофилакта. С поднятием вопроса о преобразовании духовных училищ, кн. Голицын вызвал Феофилакта в Петербург, и ему повелено было присутствовать в Св.Синоде. Поддержанный двумя близкими ему лицами — кн. A.Н.Голицыным и M.М.Сперанским — Феофилакт с самого вступления своего в Синод занял там первенствующее положение. Изящные манеры, бойкость речи и обширное образование привлекли на него всеобщее внимание. Он очень понравился императрице Марии Феодоровне и очаровал ее правильною и бойкою французскою речью. Познакомившись с религиозно-мистическим настроением кн. Голицына и Сперанского, архиепископ Феофилакт часто беседовал с ними об известном шведском мистике и духовидце Сведенборге, которому сам сочувствовал и советовал прочитать его Филарету, тогда еще молодому иеромонаху. Склонный к увлечению всем таинственным, Филарет последовал совету, ознакомился с мистическими сочинениями, и первые его проповеди наполнены были мыслями главнейших представителей мистицизма.

Митрополит Михаил по воспитанию своему принадлежал к Новиковскому «Дружескому обществу», учился там вместе с А.Ф.Лабзиным, и через священника Малова находился в сношениях с сектою Татариновой. Проповеди Михаила имели вполне мистический характер. Хождение в церковь, поклоны, чтение наизусть молитв, совершение обрядов он называл наружным богослужением, знамением истинного богослужения, не составляющим его самого. — Наружное богослужение, по его словам, только тогда приятно Богу, когда соединено с внутренним, а без такого соединения оно ничто, пользы не приносит и угодно Богу быть не может [171].

— Мы, говорил Михаил в одной из своих проповедей, — с духом сокрушенным и с сердцем смиренным должны служить Богу не только тогда, когда во храме находимся, когда молитвы деем, но должны тако служить всегда, во всякое время и на всяком месте. — Внутренность наша должна быть походною церковью, а внутренний человек священником, всегда в ней перед Богом служащим, всегда себя Ему в жертву, в чистоте и святыне приносящим. — Такое расположение сердца, таковое положение духа, таковое служение внутреннего человека имеет важные последствия; оно действительно может участвовать в соединении с Богом и следовательно в наслаждении вечным блаженством.

Возвышая внутреннее богослужение на счет внешнего, митрополит Михаил, конечно, признавал равенство всех исповеданий, не давал предпочтения ни одному из них и вместе с мистиками подрывал значение внешней церкви.

Таково было направление блестящих духовных единиц того времени. Все же остальное черное духовенство коснело в невежестве, ограничивая свою деятельность духовным регламентом и грозными преданиями Петровского времени.

Английских миссионеров удивляла терпииость нашего духовенства и его безучастие в вопросах религии. — «Если только, — писал Пинкертон [172], — вы удержитесь от спора относительно исхождения Св. Духа, числа таинств, призывания святых, молитвы за умерших и проч. — вы можете выставлять все жизненные учения Евангелия, без опасения, чтобы труд был отвергнут духовными властями».

«В нашей обрядной церкви, говорит Н.И.Пирогов [173], по крайней мере во время моего детства, а в деревнях, как вижу, и теперь еще Евангелие считается попами и прихожанами священным не по содержанию, не по мыслям и изложенному в нем учению, а священным, как предмет формально; так и слова молитв считаются священными, как слова, — слышанные, прочитанные они должны оказать благодатное и спасительное действие на слушателя и читателя».

Растолковать слова Евангелия, внушить народу истины религии и бороться против безверия духовенство было не в состоянии. Правда, что в начале настоящего столетия появилось несколько духовных сочинений, направленных против неверия, но они, не разъясняя истин религии, имели часто полемический и даже юмористический характер.

Первым по времени сочинением, направленнмм против учения философов и мистиков, было появившееся в 1803 году сочинение священника Московской единоверческой церкви Ивана Полубенского под заглавием: «О внешнем богослужении и наружных действиях человека христианина». Автор задался обширною программою: дать ясное и точное понятие об истинном смысле и разуме Евангелия тем, которым оно не ясно; указать на слабые места философских систем; опровергнуть мнения иностранных писателей по церковным и богословским вопросам; писателям книг религиозных дать необходимые наставления; открыть секрет, узнать антихристовых служителей; научить узнавать, кто уклоняет в сторону истинный смысл Христова учения; представить в ясном виде внутреннее течение христианства; сокрушить ложночтимые истуканы; иерихонские стены греха гласом трубным поколебать и проч. проч. Автор изложил свои мысли в трех томах, но, к сожалению, при всех своих достоинствах, сочинение это написано в ироническом, сатирическом и комическом тоне [174]. Самая книга посвящена театралам, потому что церковь всегда будет не доверять театральной нравственности, медикам — потому что христиане по телу имеют большую связь (сношение) с ними; следовательно, чтобы всякий знал, что церковные учреждения соображены с натурою человека и с правилами самой медицины и что благонамеренная медицина не может противоречить церковным учреждениям. Наконец книга посвящалась еще и всем отъезжающим за границу. «Многие, — говорит автор, — отъезжают на долгое время и с переменою места переменяют отечественные мысли в рассуждении самого закона (христианского). Для многих путешественников медики и театральные служат вместо духовников: по совету одних управляют они свою наружность, а по наставлению других свою внутренность. Для того предложены по возможности все нужные сведения, чему там (особенно в Париже) полезному в рассуждении религии научиться можно и от чего вредного предохраниться. По многим причинам мы советуем путешествующим — на границе французской прочитать про себя символ веры и в мысленных вместительных (скобках) включить следующее: «Распятаго же за ны при (французе) Понтийстем Пилате», прибавив к тому в мысли Руфиново замечание: «Iulianus in Gallia Christum abnegavit, т. e. Юлиан в Галлии Христа отвергся». Сие сказано по великому множеству французских книг, предосудительных для христианства».