Анатолий Варшавский - Опередивший время. Очерк жизни и деятельности Томаса Мора Страница 17

— Шея моя коротка, — говорит он палачу. — Целься хорошо, чтобы не осрамиться.

Обычная молитва.

Мор кладет голову на плаху. Нет, еще не все. Надо высвободить бороду, ведь она-то уж никак не повинна в государственной измене.

Руки разведены в стороны: это значит, он готов.

Удар. Эхом раскатывается стон ужаса присутствующих при казни людей.

…Идея о жизни по законам совести тоже была утопией.

Голову Мора выставили на Лондонском мосту. Но недолго находилась она там. Ночью Мэг осторожно сняла ее с острия. Ни один алебардист не посмел остановить женщину.

О происшествии было доложено королю. Он смолчал. Никто не был подвергнут наказанию.

Мертвый Мор был ему не страшен.

Впрочем, Генрих, как всегда, оказался верен себе.

— Это вы его убили, — сказал он Анне Болейн, когда ему доложили, что Мор умер.

Несколько дней спустя муж Мэг Уильям Ропер был заточен в Тауэр. (Именно он впоследствии первый составил жизнеописание Мора.) На долгие годы попал в Тауэр и единственный сын Мора, Джон.

Подвергнуть казни можно людей. Идеи казнить нельзя. «Золотая книга» Мора продолжала жить.

…Семена были брошены. Они еще не скоро взойдут. Еще впереди века бесправия, эксплуатации, лжи, лицемерия. Но в маленькой книжке философа-мечтателя, погибшего на плахе за свои убеждения, — путеводная нить, взрывчатка идеи огромной силы.

Прометеев огонь его мыслей будет подхвачен, он разгорится в душах людей, этот священный огонь правды, и ничто не сможет его загасить, уничтожить.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Общество без эксплуатации, общество равных. Общество счастливых, обеспеченных, пользующихся всеми благами жизни людей!

Из поколения в поколение владела умами эта дерзкая мечта. Но как осуществить ее, эту мечту? Как сделать жизнь всех людей по-настоящему счастливой и радостной?

Томас Мор в мрачные годы тирании монархов и господства церкви попытался нарисовать идеальное государство свободных от всякой эксплуатации людей. Он был пионером утопического социализма.

История сохранила для нас имена многих мыслителей, которые всю свою жизнь посвятили разработке теорий о переустройстве общества на началах свободы, равенства и братства.

Одним из самых замечательных среди них был итальянец Томмазо Кампанелла. Монах, он отвергал учение церкви. Ему было семнадцать лет, когда он впервые выступил на открытом диспуте. «Критерием истины является не сочинения отцов церкви, а природа, вечно живая природа», — доказывал он. Кампанеллу обвиняют в ереси и предлагают отречься от своих взглядов. Он делает это, но лишь для того, чтобы продолжать борьбу с мракобесием, борьбу за счастье людей.

Кампанелла считал, что порядки современного ему мира несправедливы. Он мечтал о создании такого государства, в котором «община делает всех одновременно и богатыми и вместе с тем бедными; богатыми — по тому что у них есть все, бедными — потому что у них нет никакой собственности…»

Во главе такой республики ему хотелось видеть людей умственного труда, интеллигенцию.

Тридцать три года провел великий мыслитель в застенках инквизиции, где его подвергали самым жестоким пыткам. Но и в этих нечеловеческих условиях он продолжает работать.

В 1602 году, в тюрьме, Кампанелла пишет свою главную книгу — «Город Солнца». В этом обессмертившем его имя произведении Кампанелла воплотил свои мечты о грядущем счастье людей.

Книга Кампанеллы напоминает «Утопию» Томаса Мора. Так же, как и у Мора, о Городе Солнца рассказывает читателям возвратившийся из дальних стран путешественник-генуэзец. И государственное устройство Города Солнца напоминает нам «Утопию». Все, что здесь производится, тоже поступает на общественные склады, и каждый житель получает оттуда то, что нужно. Работают в Городе Солнца и мужчины и женщины, а когда это необходимо, то все жители встают на защиту своего города-крепости, расположенного на высоком холме. Особое значение придает Кампанелла изобретениям и научным открытиям, которые делают труд людей радостным и творческим. Жители Города Солнца работают всего лишь четыре часа в день, а в остальное время «развивают умственные и телесные способности».

В Англии в XVII веке произошла буржуазная революция. Во время этой революции получило широкое распространение движение диггеров (копателей), которые выражали интересы беднейших слоев населения и выступали за демократическую республику без частной собственности. «Не откроют ли наемные рабочие и безработные путь свободе, если они самовольно займут и станут обрабатывать общинные земли?» Это строки из воззвания диггеров.

Руководитель и идеолог этого движения Джерард Уинстенли в 1652 году выпускает книгу «Закон свободы, изложенный в виде программы, или Восстановление истинной системы правления». Вождь диггеров в своем произведении заявлял, что трудящиеся имеют право на землю и безбедное существование. Он требовал передачи всей земли, захваченной феодалами, народу, объявления земли общей собственностью народа, введения справедливого распределения всех продуктов труда. «Истинная свобода, — писал он, — царит лишь там, где уничтожена собственность отдельных лиц, все принадлежит всем, а человек получает пищу и то, что нужно для его содержания, от общества».

Жан Мелье был всего-навсего неприметным приходским священником из Шампани. Но одновременно и одним из самых великих людей своего века.

Свои мысли о создании общества свободных и счастливых людей Мелье изложил в «Завещании» — книге, написанной незадолго до смерти. «…Мои дорогие друзья, — написал Мелье во вступлении к книге, — я не мог сказать вам при жизни того, что я думаю, и решил поделиться с вами своими мнениями после смерти».

Мор боялся народных революций. С той поры прошло два столетия. Сельский кюре во Франции считает революцию единственно возможным средством ликвидации частной собственности и избавления от насилия власть имущих. В отличие от Мора для Мелье все религии одинаково неприемлемы. Прежде всего потому, что религия и церковь всегда освящают и поддерживают угнетателей.

«Объединяйтесь же, народы! Помогайте друг другу… Все зависит от народа, все держится на нем. Стоит вам захотеть — и тирания падет…» Эти слова Жана Мелье и в наши дни не потеряли своего значения для народов, еще не освободившихся от империалистического гнета.

Наиболее широкое распространение идеи утопического социализма получили в первой половине XIX века. А учения Сен-Симона и Шарля Фурье явились одним из источников социализма научного.

«Золотой век, который слепое предание относило до сих пор к прошлому, находится впереди нас». Эти слова принадлежат Анри Клоду Сен-Симону. Каждый, по его мнению, должен работать по способностям и получать по труду. И труд этот не должен быть ни однообразным, ни длительным, ни принудительным. Главенствующую роль он сохраняет за бедняками.

Другой великий французский социалист-утопист, Шарль Фурье, также мечтал о таком общественном строе, который бы действительно создал «всеобщую гармонию».

Представления Сен-Симона и Фурье о будущем обществе и о путях перехода к нему довольно наивны. Однако историческая заслуга их заключалась в том, что они доказывали необходимость такого общественного порядка, где будет покончено с нищетой, основой которого будет общественная собственность и коллективный труд.

Горячая вера в светлое будущее человечества отличала и английского социалиста-утописта Роберта Оуэна. Для того чтобы это светлое будущее наступило, необходимо, считал Оуэн, прежде всего ликвидировать частную собственность, ибо она «была и есть причина бесчисленных преступлений и бедствий, испытываемых человеком».

Сорок лет своей жизни Роберт Оуэн провел в борьбе за улучшение условий труда и жизни рабочих, выступая сторонником общественного производства и общественного потребления. Более того, он пытался создать земледельческие и промышленные общины, но потерпел неудачу. Однако эти неудачные попытки улучшения жизни трудового народа нисколько не умаляют значения Роберта Оуэна как одного из крупнейших предшественников научного социализма.

И не вина социалистов-утопистов начала XIX века в том, что они не сумели претворить в жизнь свои идеалы. Для этого еще не созрели исторические условия.

Ведь утопический социализм возник, когда классовая борьба была еще недостаточно развита, когда пролетариат как самостоятельный класс еще только зарождался. В силу своей исторической ограниченности социалисты-утописты не смогли подняться до понимания того, что лишь пролетарская революция может стереть с лица земли эксплуататоров.