Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 1 Страница 17

Жизнь в Вавилонии потребовала создать такую традицию, которая не зависит от территории, на которой живут люди. Язычество не в состоянии создать такую традицию, а единобожие — способно.

Иудеи не могли молиться в храме — храм сгорел, а само место, где он стоял раньше, осталось за 600 километров. Расстояние немалое и в наши дни, а ведь тогда и дорог почти не было. Так, вьючные тропы, петляющие между кедрами в горах, по степям, где львы не всегда уступают дорогу человеку.

Иудеи молились Яхве по-другому: вне храма. Сначала — просто собирались в домах друг у друга. Потом появились специальные молитвенные дома. В этих домах полагалось молиться вместе, обратившись лицом к Иерусалиму (так потом мусульмане будут молиться лицом к Мекке, а в каждой мечети появится михраб — специальное углубление, указывающее на Мекку).

Особую роль приобрели все записи библейских текстов. Писцы на Древнем Востоке вообще почитались — системы письменности были сложные, учиться приходилось долго, и дело это было дорогое. Умников уважали все, образованных ценили везде. Но здесь, в вавилонском плену, иудеям пришлось выработать особое отношение к писаному слову и к тому, кто его пишет и читает. Иудеи стали считать священным сам текст Библии, особенно тексты заповедей Моисея. При этом умеющие читать и писать приобрели непререкаемый авторитет, и среди иудеев появилось множество людей, которые хотели бы быть грамотными.

До вавилонского плена Яхве для многих иудеев был, вероятно, чем-то вроде бога местности — персонифицированным воплощением Ханаана и одновременно племенным божком. Что и давало возможность ставить ему алтари на высотках или изображать в виде быка или змея. Или почитать его наряду со змеем и быком и приносить ему кровавые жертвы. Не говоря о том, что Авраам кушал с богом тельца и лепешки, а Моисей с первосвященниками лично общался с Яхве на горе, хотя уже с ним не выпивал.

Но уже тогда, в «староиудейском времени», Яхве все отдаляется и отдаляется от Земли и населяющих ее людей. Теперь же, после вавилонского плена, Яхве окончательно становится невидимым божеством, отделенным от какой-либо конкретной территории. Он до конца становится не богом Синая, не богом Ханаана, а богом вселенским.

Ревнивый бог, не желавший делить жертвы с другими богами, окончательно сделался единственно возможным, единым Богом, а остальные божества объявлялись не то чтобы неправильными… Мало этого! Они объявлялись несуществующими!

Религиозные люди вправе увидеть в этом некие этапы богопознания — постижения людьми объективных знаний о Боге. С точки зрения истории культуры, речь идет немного о другом: появился такой вариант культуры, который позволял почитать единого невидимого Бога уже не только в Ханаане, но решительно где угодно.

И вот первое изменение, произошедшее в вавилонском плену: появилась еврейская диаспора. То есть и в древности, и в наше время нет народа, который не выпускал бы облачко диаспоры. Но всякая диаспора неустойчива, непрочна.

Всего три поколения потребовалось для того, чтобы растворилась, исчезла в коренных народах Европы и Америки русская диаспора — почти миллион человек. Испанцы в Америке очень быстро, за те же 3–4 поколения, осознали себя вовсе не испанцами, а людьми других, местных народов — мексиканцев, аргентинцев и колумбийцев. В США есть закон: сенатором может стать только тот, чей отец родился в США. Президентом может стать только тот, чей дед родился в США, — то есть четвертое поколение эмигрантов. Опыт заставил признавать факты: третье-четвертое поколение переселенцев становится людьми другого народа. Соответственно, третьему-четвертому поколению переселенцев уже можно доверять. Это уже не переехавшие в США славяне, немцы или шведы, а американцы.

Так вот, в Вавилонии родилась культура, которая позволяет народу жить в диаспоре неограниченно долго, и притом не растворяться среди других народов. Из примерно 600 тысяч иудеев того времени порядка 100 тысяч жили в Иудее, около 50 тысяч вернулись… Но очень многие иудеи, около 400–450 тысяч, вовсе не вернулись на родину из Вавилонии, а продолжали в ней жить. Некоторые, перемещаясь по Персидской империи, поселялись в землях коренной Персии — в Сузах, Экбатане, других крупных городах. Некоторые из них даже служили персидским царям и заняли при их дворах важное положение. И вот при том, что две трети иудеев жили в диаспоре, они оставались иудеями, не растворяясь ни в семитском населении Вавилонии, ни в арийском населении Персии.

Но это — только одно, только первое изменение в культуре.

Из этого изменения есть очень любопытное следствие: «портативное» единобожие, в котором умение читать и комментировать священные тексты становится еще и очень динамичным.

Действительно, ведь в любой момент может появиться человек, который начнет комментировать священные тексты как-то «не так», не стандартно. В любой момент любой образованный человек может разочароваться в том, чему учит его ребе в его синагоге, и начать поиск «правильного» иудаизма. При этом он может стремиться его и реформировать, и «очистить» от всяких «позднейших наслоений», но результат будет одинаков: очень реальная перспектива раскола.

Потому что ведь реформатора слушают не только раввины, не только интеллектуальная элита. Идеалом иудеев стала поголовная грамотность: религиозной ценностью стало получить образование — уже для того, чтобы самому читать Библию. Трудно сказать, когда именно был достигнут идеал, но, скорее всего, уже к концу вавилонского плена довольно значительный процент мужского населения мог если и не участвовать в религиозных диспутах, то, по крайней мере, понимать, о чем идет речь и составить собственное мнение. В исторической перспективе число грамотных и образованных все расширялось, пока не охватило практически все мужское население и довольно большой процент женского.

Трактовки Библии обсуждались, разные версии иудаизма принимались разными людьми. Версии эти были чисто теоретическими, они не требовали что-то делать или тем более менять в реальной жизни. Поэтому все версии были очень абстрактными, идеологическими. То есть объяснявшими по-своему какие-то явления окружающего мира.

Для проверки правильности своей версии иудаизма не надо было ни ставить опытов, наблюдать за материальными объектами, ни делать выводов из того, что есть на земле. Все наоборот: утвердившись в своем правильном понимании слов пророка, можно было уже приступать к изменениям материального мира.

Разумеется, разные версии иудаизма принимались не всеми поголовно. Возникали религиозные партии: своего рода версии еврейской культуры. Евреи постоянно разбивались на эти партии и спорили до хрипоты.

Начиная с вавилонского плена, у иудеев все время появляются какие-то новые партии и течения, спорят между собой… и хорошо, если спорят чисто словесно.

У греков тоже были партии, были и философские споры. Но партии — политические объединения, они возникали на базе общих интересов, по отношению к чему-то очень простому, приземленному. Скажем, была в Афинах «морская» партия — в нее объединялись все, кормившиеся от моря: моряки, рыбаки, владельцы кораблей, торговцы заморскими товарами и рыбой. Эта партия считала, что накопленные в войнах средства Афин надо потратить на строительство новых кораблей. Была другая партия — эвпатридлов-землевладельцев, и ее представители считали, что деньги государства надо тратить не на морские суда, а на поддержку тех, кто производит оливковое масло и вино.

При этом никак нельзя сказать, что философские споры греков переставали волновать из-за столкновений и борьбы партий. Ни в коем разе! Греки сходились на главной площади города-государства, на агоре, и спорили до хрипоты: из атомов состоит мир или все произошло из воды? Порой начиналась даже рукопашная — и таким способом «доказывались» философические истины.

Но никому из греков не приходило в голову написать трактат и доказать: раз мир порожден водой — значит, должна победить морская партия! Или — если мир состоит из земли, то и деньги надо потратить-в интересах партии эвпатридов. Их партии были очень прагматичными и существовали независимо от споров про то, как и из чего возникла Вселенная. Греки отделяли материальное от идеального.

Иудейские же партии были идейными. Если Бог сказал так и мы правильно поняли слова Бога, переданные через пророка, — ничего не поделаешь, надо переделывать и весь материальный мир. Вот в чем были новаторами иудеи времен вавилонского плена — они изобрели феномен идеологии. А где идеология — там и раскол, вплоть до гражданской войны, потому что люди всегда принимают разные идеологии.

При этом пророки, плохо знавшие историю, последовательно считали племенную жизнь, когда «все были равны», неким утраченным идеалом. Классовое же общество и все с ним связанное — своего рода «повреждением нравов», возникшим из-за того, что иудеи слишком уж контактировали с иноплеменниками и что-то от них перенимали. В результате отказ от того, что несут другие народы, и восстановление первоначальной чистоты иудаизма часто казались иудеям способом вернуться в племенной рай, где никто не будет мешать им быть равными, никто никого не будет эксплуатировать, никто не будет плохо себя вести. В XX веке почти так же думали немецкие национал-социалисты, стремившиеся вернуться к простоте нравов древних германцев, неукоснительно помогавших друг другу и не стремившихся к личному успеху.