Флетчер Прэтт - Битвы, изменившие историю Страница 17

Иездигерду, уже достаточно взрослому, чтобы не нуждаться в регенте, удалось собрать силы, которые встретили мусульман в Джалуле у подножия гор, но вскоре после взятия Ктесифона Са'адом были разбиты. Через четыре года последняя армия Персидской империи была рассеяна в Нихавенде, и Персия стала сарацинской провинцией.

На это ушло целых четыре года, так как продвижение по Персии представляло собой нечто новое в сарацинской политике. Месопотамию арабы заняли вскоре после Джалулы, но ее в основном населяли семиты, сохранившие племенные связи с югом; чтобы покорить ее, достаточно было взять несколько укрепленных городов. Сама Персия была другое дело; ее населял чужой народ, исповедовавший свою могущественную религию. Никакому правящему классу сарацин не удалось бы превзойти этот народ числом.

Все это стало ясно уже в то время, и потому завершение начатой в Кадисии работы задерживалось. Но иного пути не было, учитывая результаты войны, в том числе захват Ктесифона. Ибо если трофеи, взятые в лагере Рустама, казались бесчисленными, то добычи, награбленной в персидской столице, должно было хватить, чтобы купить весь мир. В руках арабов, питавшихся одними финиками и верблюжьим молоком, вдруг оказались сокровища, которых им было никогда не заработать, проживи они хоть несколько жизней.

Так Персия стала землей обетованной, где богатство само идет в руки, и вслед за армией туда хлынула волна арабской эмиграции. Но кроме тех всегда одинаковых следствий, к которым приводит внезапное богатство, захват Персии внес изменения в мусульманскую политику — изменения, не учтенные откровениями пророка.

Уже отмечалось, что первые халифы разрешали иудеям и христианам неарабского происхождения исповедовать свою религию и делали из них источник дохода, взимая подушный налог. Эти иноверцы были в таком незначительном меньшинстве, что едва ли стоило ожидать от них осложнений; арабское государство, словно моллюск песчинку, легко могло переработать их в жемчужину. Но подобный образ действий не годился в деле с огнепоклонниками. В их верованиях мусульмане не находили ни единого элемента, согласующегося с исламом, который мог бы дать основание для терпимости. Волхвы не признавали ни Соломона, ни Моисея, ни Иисуса, занимающих почетные места в мусульманском пантеоне. Но что еще важнее, после овладения Персией в подчинении у арабского государства оказался колоссальный этнически и религиозно чужеродный блок с абсолютно другими обычаями и культурой.

Позднее в Западной Европе удалось разработать структуру управления колониями на случай такого положения дел. Но сарацины VII века не имели ни давней политической и административной традиции, ни опыта управления, кроме патриархального под политико-религиозным присмотром из Медины. С их точки зрения, единственным способом поддержания политического контроля над новыми владениями был религиозный контроль; нужно было искоренить маздейскую религию и обратить персов в истинную веру силой меча, иначе ислам никогда не восторжествует в Иране.

Действенность религиозных гонений часто недооценивается. Маздаизм был стерт с лица земли в прямом смысле слова; но это далось с большим трудом. По тому, с каким отвращением огнепоклонники упоминаются в сказках «Тысячи и одной ночи», видно, что даже сотню лет спустя этот вопрос еще не был полностью решен. Однако насильственное обращение Персии совершенно изменило сам ислам. Он больше не был народным движением; он неизбежно стал более воинственным, более экспансионистским. Если удалось переварить такую громаду, как Персия, и сделать ее источником новой силы, то почему не поглотить другие, более крупные организмы. Повеление пророка обратить неверного или убить понималось не как фигура речи, а как приказ для буквального исполнения.

Конечно, попытка полного поглощения удалась лишь отчасти. Персов было слишком много, и у них был свой богатый политический опыт. В конце концов под властью абассидских халифов персы-мусульмане стали во главе всего движения. Они отказались от патриархальной системы, которую знал Мухаммед и на которой основал свои принципы управления, в пользу новой, монархической и завоевательской, не имевшей ничего общего с демократией, на идее которой зиждилось учение пророка.

Глава 5

Лас-Навас-де-Толоса и почему испанцы завоевали Америку

В начале XI века христианам Испании стало не хватать жизненного пространства. Опасность того, что полуостров полностью подпадет под власть ислама, никогда не была слишком реальной. Несмотря на бесконечные вторжения, мусульманам не удавалось создать прочное государство севернее черты, за которой не растут оливковые деревья. Этим вопросом должен непременно заинтересоваться какой-нибудь историк экономики, хотя очевидной связи между этими двумя обстоятельствами не наблюдается. Силе, которую притягивал север, Карл Мартелл по прозвищу Молот поставил заслон в 732 году в Туре, когда исход борьбы в пользу мавров едва не привел к установлению во Франции мусульманского владычества. Но деятельность арабов и их религии нашла на востоке слабое сопротивление, и после волны вторжения 732 года стало ясно, что франки, оставаясь сильными и выносливыми воинами, представляют собой плохой объект для обращения.

То же можно заметить и об испанских вестготах: в отличие от персов, никакая сила не могла заставить их изменяться. Мусульмане нашли желающих принять новую религию среди старых романизированных жителей полуострова, ставших при вестготах крепостными. Они дали мусульманам необходимое численное превосходство над старой вестготской аристократией, которая приспособилась к сарацинскому правлению, превратившись в мосарабов, сарацин по платью и социальным обычаям, но христиан по вере, сохранивших собственные суды и магистраты.

Мусульманская Испания, которая после провала в Гауле прочно установилась южнее линии оливы, находилась под определенным внутренним давлением. Оно происходило из нежелания истинных арабов признавать в персах и берберах людей своего круга вопреки тому, что они исповедовали ислам, из-за племенных распрей и амбиций эмиров. Пока у власти пребывала халифская династия Омейядов (чисто испанская), она легко сдерживала внутреннее напряжение. Халифы всегда имели в своем распоряжении могущественные войска невольников, крепостных солдат — мусульманское изобретение, которому предстояло возродиться в турецких янычарах и египетских мамелюках. Невольники обладали достаточной мощью, чтобы внушить почтительный страх и помешать возникновению любого союза центробежных сил. Кроме того, власть халифов простиралась необычайно широко. Они были не только высшие лица гражданской и военной администрации, но и религиозные вожди, единственные истинные толкователи слова Божия — как если бы римский папа стал абсолютным самодержцем Франции и главнокомандующим всех ее армий. И наконец, Омейяды пользовались большой любовью своих подданных; даже мосарабы не находили возражений против их владычества.

В результате Испания под властью халифов Омейядов приобрела иммунитет к любому внешнему давлению, тем более со стороны крохотных христианских государств на севере. В ней сложилась самая устойчивая и блестящая цивилизация тогдашней Европы, достижения испанских мусульман в науке, искусствах и литературе оставили далеко позади все, что могли предложить нарождающиеся северные или итальянские государства или клонящаяся к закату Византия. Конечно, это была не райская идиллия, но система, которая работала. Правители Галисии, Леона, Кастилии, Наварры, Арагона, Барселоны ничего не могли добиться против превосходящей силы халифата, подкрепленной нежеланием его подданных менять правителей. Из-за постоянных междоусобных распрей христианские царства были вынуждены платить дань столице халифата Кордове.

Со смертью Абд-ар Рахмана III, великого халифа, положение дел начало меняться. Наследный престол перешел к Хакаму II, который слишком увлекался литературой, чтобы как следует исполнять обширные функции «папы», верховного судьи и главнокомандующего. Большую часть обязанностей он передал визирю Абд'амиру, известному в истории под именем Альманзора, — это слово происходит от названия принятого им титула, означающего «Побеждающий с Божьей помощью». Альманзор реорганизовал армию, введя в нее контингент наемных солдат из христианских государств и берберов, и так энергично взялся воевать с местными христианами, что взял штурмом Барселону и уничтожил Леон, оставив для напоминания одну башню.

Даже смерть Хакама ничего не изменила. Его наследнику Хишаму II Альманзор уготовил еще более уединенное существование, чем вел его предшественник; заручился благоволением религиозных вождей, предав огню светскую библиотеку Хакама, и собрался перейти линию оливы, как вдруг в 1002 году его постигла смерть. Альманзор был деспотом; его сын, ставший визирем после смерти отца, отличался жестокостью и был не способен справиться с вождями племен, которые противились программе военной реорганизации, проводимой Альманзором. Начался ряд суматошных переворотов, в ходе которых Хишам II исчез. Поскольку нескольким халифам, поддерживаемым различными силами, не удалось консолидировать власть, то в 1031 году государственный совет провозгласил отмену халифата.