Валерий Сойфер - Власть и наука Страница 175

"За мной заехал Андрей Александрович Жданов и сказал, что нас срочно вызывают "на уголок" (так мы между собой называли кабинет Сталина, в котором проводились заседания Политбюро; кабинет этот располагался в угловой части здания в Кремле). "Поедем в моей машине", -- сказал мне Жданов. Когда мы приехали, в кабинете уже сидели почти все члены Политбюро и несколько приглашенных лиц. Я тогда заведовал отделом пропаганды и агитации, а отдел наш подчинялся М.А.Суслову, ставшему секретарем ЦК партии. Я должен сделать здесь одно отступление, чтобы вы поняли последующие события", --

добавил Шепилов и поведал мне о том, что он по образованию был экономистом, до войны защитил диссертацию и получил степень доктора наук, ему предложили высокий пост директора Института экономики, но он ушел на фронт простым солдатом, а там уже дослужился до звания генерала и был переведен в аппарат ЦК ВКП(б).

"Поэтому, -- продолжил он, -- я чувствовал себя может быть чуточку свободнее, чем остальные работники аппарата, так как понимал, что всегда смогу найти работу экономистом, если меня выставят из ЦК. Когда мы начали готовить семинар лекторов ЦК, и когда Юрий Жданов предложил выступить с лекцией, в которой ошибки Лысенко будут названы ошибками, я согласился с этим предложением и вставил в план лекцию Ю.Жданова. План этот я представил Суслову, и тот его утвердил. На отпечатанной программе курсов была резолюция Суслова: "Утверждаю".

Как только мы с Ждановым-старшим вошли, Сталин тут же начал заседание и неожиданно повел речь о неверной позиции Ю.А.Жданова, незаслуженно обидевшего товарища Лысенко. Зажав трубку в руке, и часто затягиваясь, Сталин, шагая по кабинету из конца в конец, повторял практически одну и ту же фразу в разных вариациях. "Как посмели обидеть товарища Лысенко? У кого рука поднялась обидеть товарища Лысенко? Какого человека обидели!" Присутствовавшие молча вслушивались в эти повторяющиеся вопросы их вождя. Но вот Сталин остановился и спросил: "Кто это разрешил?" Повисла гробовая тишина. Все молчали и смотрели под ноги. Тогда Сталин остановился около Суслова и спросил: "У нас кто агитпроп?" Суслов смотрел вниз и головы не поднимал, на вопрос не отвечал. Не знаю почему, я до сих пор так и не понял почему, возможно, всё из-за того же внутреннего осознания своей относительной независимости, а, может быть, из-за привившейся во время войны привычки в трудные минуты брать ответственность на себя, я встал и громко, по-военному ответил: "Это я разрешил, товарищ Сталин". Теперь все подняли головы и уставились на меня, как на сумасшедшего, а Сталин подошел ко мне и внимательно стал глядеть мне в глаза. Я свои глаза в сторону не увел, и скажу честно, я никогда не видел такого взгляда. На меня смотрели желтые зрачки, обладающие какой-то непонятной силой, как глаза большой кобры, готовящейся к смертельному прыжку. Он глядел на меня долго, во всяком случае, мне показалось, что это было очень долго. Глядел, не мигая. Наконец, он тихо спросил меня: "Зачем ты это сделал?" Волнуясь, я стал говорить о том огромном вреде, который Лысенко несет нашей стране, как он старается подавить всех научных оппонентов, о том, что его собственные научные заслуги Шепилов рассказывал это мне сразу после выхода в свет моей статьи о Лысенко в "Огоньке" (42) (разговор с ним состоялся 4-го января 1988 года). У меня нет оснований не доверять Шепилову, но и проверить правоту его слов сегодня вряд ли кто может. Об этом же заседании мне рассказывал пятью неделями раньше Ю.А.Жданов (43), он также присутствовал на заседании, но какие-либо детали сообщить отказался, сославшись на то, что сидел далеко от Стали-на, а тот будто бы говорил тихо, поэтому он мало что расслышал. Жданов сказал мне лишь, что ему было предложено написать объяснительную записку, что он и сделал через несколько дней6. Одна деталь в рассказе Жданова была, впрочем, странной: он обронил фразу о том, что на этом майском заседании его очень подвел Шепилов, будто бы отказавшийся взять на себя ответственность за разрешение читать эту лекцию. Во время беседы 5 января 1988 года Жданов добавил, что по его сведениям в Московский горком партии было спущено сверху указание примерно наказать его. Но события развивались столь стремительно, что никакого взыскания горком наложить просто не успел. Не собиралась ни разу и назначенная Сталиным комиссия: вождь до поры до времени повел защиту Лысенко самостоятельно.

31 мая и 1 июня Политбюро собиралось для обсуждения кандидатур на получение очередных Сталинских премий по науке и изобретательству. Сталин на этом заседании опять вернулся к лекции Ю.А.Жданова:

"Ю.Жданов поставил своей целью разгромить и уничтожить Лысенко. Это неправильно: нельзя забывать, что Лысенко -- это сегодня Мичурин в агротехнике. Нельзя забывать и того, что Лысенко был первым, кто поднял Мичурина как ученого. До этого противники Мичурина называли его замухрышкой, провинциальным чудаком, пустырем и т. д.

Лысенко имеет недостатки и ошибки, как ученый и человек, его надо критиковать, но ставить своей целью уничтожить Лысенко как ученого значит лить воду на мельницу жебраков" (45).

Вскоре после этих заседаний Политбюро Лысенко был вызван к Сталину. О некоторых подробностях их беседы согласно рассказывали в 1970-х годах приближенные Лысенко. Во время этого разговора Лысенко внутренним чутьем уловил, что отношение к нему лично Сталина не такое уж плохое, и решил этим воспользоваться. Он пообещал в кратчайшие сроки исправить положение в сельском хозяйстве. Но выставил одно условие: чтобы его не травили, не позорили, а хотя бы немного помогали, и чтобы всякие критиканы, всякие теоретики и умники, не о благе Отечества пекущиеся, а лишь на Запад ежеминутно оглядывающиеся, больше ему не мешали. Лысенко назвал несколько иностранных фамилий, особенно часто упоминаемых критиканами, -- такие как Моргана и Менделя, и настойчиво повторил, что если вместо мичуринского учения по-прежнему основывать биологические исследования на той, формальной генетике, то страна потерпит огромный ущерб7. А вот если формальную генетику отменить как науку идеалистическую, буржуазную, крайне вредную для дела социализма, то мичуринцы воспрянут, быстро свое дело развернут и смогут пойти в бой за повышение урожайности всех культур. Например, с помощью ветвистой пшеницы, на которую сам товарищ Сталин им указал и которую они уже довели практически до уровня сорта, действительно можно будет поднять урожайность по стране в пять--десять раз. Заодно Лысенко попросил назвать новый сорт -- "Сталинская ветвистая".

Такой подход Сталину понравился (55). Падение Лысенко было предотвращено. Как вспоминал Ю.А.Жданов, Сталин на заседании Политбюро, рассматривавшего кандидатуры для присуждения Сталинских премий,

"...неожиданно встал и глухим голосом неожиданно сказал:

-- Здесь один товарищ выступил с лекцией против Лысенко. Он от него не оставил камня на камне. ЦК не может согласиться с такой позицией. Это ошибочное выступление носит правый, примиренческий характер в пользу формальных генетиков" (56).

Во время работы в партийных архивах историку В.Д.Есакову удалось обнаружить некоторые материалы, позволяющие восстановить то, что обсуждалось на этом или возможно на последовавшем за первым заседании Политбюро, на котором Сталин продолжил свои попытки увести от критики Лысенко. В Центральном Партийном Архиве он обнаружил страницу с записями А.А.Жданова, сделанными в кабинете Сталина видимо в самом начале июня 1948 года. Из них становится ясно, какие именно поручения давал Сталин.

"Одного из Марксистов в биологии взять и сделать доклад

Короткое постановление от ЦК Если бы можно было Статью в "Правде"

бы поработать вместе с Лысенко

Что либо популярное Доклад неправильный

Два течения -- Первое опирается на мистицизм -- тайна на тайну Другое материалистическое

Жданов ошибся Везде биология в духе Шмальгаузена преподается

Теория безобраз в опыт" (57).

Попытаемся прокомментировать эти записи. Первое положение, связывающее возможность привлечения одного из марксистов к подготовке заказного доклада о том, как с позиций марксизма развивать биологию, уже было реализовано в 1939 году во время дискуссии в редакции журнала "Под знаменем марксизма". Тогда Митин показал себя убежденным марксистом в сталинском понимании этого термина. Можно было повторить этот прием еще раз.

Не сложно понять, что кроется за словами о коротком постановлении ЦК. Таких постановлений, открывавших погромы в общественных науках, в интерпретации истории, в разгроме педологии, литературы, изобразительных искусств, архитектурных "излишеств" и множества других сфер интеллектуальной жизни было при Сталине принято много, как тут не вспомнить и знаменитое "Сумбур вместо музыки", когда был опозорен и чуть не затравлен величайший композитор ХХ-го века Д.Д.Шостакович (58). Поэтому, еще не зная содержания такого будущего "Короткого постановления", не трудно было представить его идеологическую направленность и стилистику.