Михаил Погодин - Древняя русская история до монгольского ига. Том 1 Страница 18

В последний год своей жизни (1013) Владимир был огорчен ослушанием сына Ярослава, который, понадеясь на силу новгородскую и помощь варягов или на старость отца и свое отдаление от него, не хотел платить двух тысяч гривен, что новгородские посадники платили уроком киевскому князю, раздавая тысячу гридям в Новгороде. Владимир рассердился. «Готовьте путь, мостите мосты», воскликнул старый князь, собираясь сам идти на войну, как будто закипела в нем прежняя кровь, вспомнилось перед смертью давно протекшее время, и ему вдруг захотелось потешиться в бранном поле, но силы ему изменили, он занемог. Между тем, пришло известие с другой стороны, что идут печенеги. Владимир должен был пока оставить без наказания дерзкого сына, звавшего, между тем, норманнов, и послать свою дружину против печенегов с любимым сыном Борисом, который находился тогда в Киеве. Он уже не смог дождаться их возвращения: 13 июля 1013 года он скончался в любимом сельце Берестовом, лет шестидесяти с лишком от рождения.

Бояре хотели скрыть его смерть, потому что Святополк туровский случился на ту пору в Киеве, а они ожидали Бориса, желая его посадить на престол: ночью, обернув тело покойника в ковер, спустили его по веревкам через разобранный пол и отвезли на санях в Собор Пресвятой Богородицы, им созданный. Но народ поутру же проведал о кончине: бесчисленное множество собралось в церковь; бояре плакали о Владимире, как защитнике своей земли; бедные — как о своем кормильце и заступнике. Тело его было положено в мраморный гроб, отпето и погребено с плачем великим.

«Се есть новый Константин великого Рима, восклицает летописец, заканчивая его жизнеописание. Хоть он и желал прежде на скверную похоть, но после прилепился покаянию; согрешения, соделанные в невежестве, рассыпались милостынями, и там возобладала благодать, где умножался грех. Дивно есть, сколько добра сотворил он Русской земле, крестив ее. Вечную память сохранят о тебе Русские сыновья, поминая святое крещение!»

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК

1013–1019

Во время кончины великого князя Владимира, Святополку, его усыновленному племяннику, случилось быть в Киеве. Имея право на стол великокняжеский, как сын старшего брата Владимира, Ярополка, он остался в Киеве, созвал киевлян и начал оделять их дарами. Те принимали дары неохотно: сердце их было с братьями в дружине Борисовой. Святополк должен был опасаться, чтобы этот любимый князь, имея с собою сильную рать, не лишил его отчины, согласно с желанием людей и бояр, даже кончину великого князя долго скрывавших от Святополка. Может быть, говорил в нем и тайный голос мести за отца Ярополка, убитого Владимиром. Как бы то ни было, он решил погубить Бориса. Ночью, тайно, ушел он в Вышгород и призвал Путшу с вышегородскими боярцами. «Преданы ли вы мне всем сердцем?» спросил их Святополк. «Готовы умереть за тебя», отвечали они. «Ступайте же в стан Бориса и убейте его». Те обещали.

Борис, не найдя нигде печенегов, возвращался со своими воинами, когда пришла к нему весть о смерти отца. Он плакал горько, потому что отец любил его больше всех братьев, и остановился на Альте (близ Переяславля). Воины пришли к нему: «Спеши в Киев и садись на столе отца». «Нет, не могу я поднять руки на брата старшего, отвечал Борис. Он должен быть мне вместо отца». Такой смиренный ответ не мог понравиться дружине, любившей власть, богатство и войну. От робкого все ушли к смелому, и Борис остался с одними отроками.

Приходит другое известие: хотят погубить тебя. Борис, вероятно, христианин с младенчества, воспитанный в правилах евангельского учения матерью болгаркой, не думал о сопротивлении, которое, за уходом дружины, становилось даже бесполезным, а только о приготовлении к христианской кончине. Венец мученический был ему всего вожделеннее. Услышав смертную весть, провел он всю ночь в священных песнопениях. Кончив оксапсальму, он воспел канон, и, смотря на образ Распятия, висевший в его шатре, произнес молитву: «Господи Иисусе Христе, благоволивый принять вольную страсть грех ради наших, сподоби и меня принять смерть от руки брата моего, и не сотвори ему в том греха». Помолясь, он лег на ложе. Убийцы, как дикие звери, ворвались в шатер и пронзили копьями его и любимого отрока Георгия, родом угрина, которого Борис имел всегда при себе и возложил ему на шею золотую гривну. Не сумев снять ее с шеи, они отрубили ему голову и потом избили многих других отроков. Бориса, еще дышащего, обернули в шатер, положили на колья, и повезли к Вышгороду. Святополк, узнав, что он дышит, выслал двух варягов «прикончать» его. Один поразил его мечом в сердце. Тело Борисово похоронили тайно при церкви Святого Василия в Вышгороде. Имена убийц летописец предал проклятию: Путша, Талец, Еловичь, Ляшко.

Святополк мог ожидать мести от родного Борисова брата, по отцу и матери, Глеба, князя муромского. Надо было извести и его, для предупреждения опасности. Он послал звать Глеба, якобы к занемогшему отцу. Глеб, «сед вборзе на коня», пошел с малой дружиной, «бе бо послушлив отцю». На дороге из Мурома близ Волги споткнулся у него конь, и он надломил себе ногу, однако же поехал далее, достиг Смоленска, который стоял тогда перепутьем между северными, южными и восточными городами русскими. Оттуда отправился он, как обыкновенно, водой, и остановился на Смядине в виду города. Здесь дошло до него известие от Ярослава, уведомленного сестрой Предславой из Новгорода, что отец их умер, что брат Борис убит Святополком, и что он не должен идти в Киев. Глеб облился горячими слезами, и по отцу, и особенно по брату, с которым связан был узами крови, и от которого, по старшинству, получал продолжение материнских наставлений о высокой христианской добродетели. «Увы мне, Господи, говорил он, как передает летописец, лучше умереть мне с братом любимым, нежели остаться одному на этом суетном свете. Где слова его, которые говорил он мне? Я уж не услышу его сладкого наказа. О брат мой! Если получил ты дерзновение у Бога, умоли, чтоб и мне принять такую же мученическую смерть!»

Она была уже близка! Посланцы Святополка плыли по Днепру, окружили корабль Глеба и обнажили мечи. Отроки его оробели. Начальник убийц, Горясер, закричал им, чтоб они убили своего князя. Повар Глеба, именем или родом Торчин, вынул тотчас нож и зарезал его. Тело брошено было на берегу между двумя колодами, а потом, чудесно узнанное, отвезено к братнему в Вышгород — два христианина, принявшие новое учение к сердцу, приложившие слово к жизни и запечатлевшие кровью преданность святому закону.

Святополк послал убить еще третьего брата, Святослава древлянского, который бежал было в угры, но был настигнут в горах, и начал княжить в Киеве, раздавая людям куны и всякое богатство.

Между тем как эти происшествия следовали одно за другим в Киеве, в Новгороде Ярослав, находившийся в коротких связях с норманнами и желавший утвердить их еще более, вступил в супружество с Ингигердой, дочерью Олава, короля шведского (1019). Долго длились переговоры. Отец дал согласие первому посольству Ярославову; но невеста, по свидетельству норманнских летописей, предъявляла одни условия за другими: сначала потребовала она себе за вено город Альдейгаборг с принадлежащей к нему областью. Послы Гольмгарда (так назывался у норманнов Новгород) обещали ей именем своего князя. Тогда она потребовала, чтобы ей позволено было выбрать в Швеции знаменитого мужа, который поехал бы с нею и получил на Руси тот же сан и силу, какую имел на родине. Послы и князь согласились. Она назначила в спутники себе родственника Рагнвальда, чего весьма не хотелось ее отцу, но она настояла на своем требовании: Рагнвальд был отпущен и получил Ладогу, которую долго держал с честью, платив дань Ярославу.

Норманны, призванные Ярославом на помощь против отца, наглые и буйные, оставшись у него на службе, причиняли насилие новгородцам и женам их. Те не могли долго сносить обид, встали и избили их на дворе Парамоне. Ярослав озлобился: он ждал спасения только от своих воинственных наемников и должен был даже отвечать некоторым образом за их гибель перед всеми их единоплеменниками. Затаив гнев, он уехал на Ракому, в загородное свое село, на берегу Волхова, и лестью призвал к себе главных новгородцев, которые иссекли норманнов, притворяясь забывшим их самоуправство: «Мне не воскресить уже тех, кто погиб», говорил он. Новгородцы пришли, и были все преданы смерти.

В эту самую ночь получает он известие от сестры Передславы из Киева: «Отец наш умер, Святополк занял его стол, велел убить Бориса и послал на Глеба; берегись его и ты!»

Что было делать Ярославу! Без новгородцев он не мог теперь успеть ни в чем, а надеяться на них было нельзя, после такой вероломной над ними казни. Дорого бы он дал, чтобы не спешить со своей местью. Скрепя сердце, поутру он созвал остальных новгородцев, и, плачущий, сказал им: «О люба моя дружина, что вчера избил я, а ныне надобна». «Ты избил нашу братью, отвечали они, но мы поможем тебе». Вероятно, они надеялись на добро от Святополка еще менее, чем от Ярослава.