Николай Евдокимов - Грешница Страница 18

Алексей видел ужас в ее глазах. Два любящих человека, они смотрели друг на друга, словно через пропасть, которую нельзя преодолеть, не погибнув...

Впрочем, нет, можно! Еще не поздно. Ему нужно только произнести заветное слово "Верую!" - и все изменится. Ах, если бы он знал, что есть бог, он обратился бы к нему с молитвой. Но Алексей знал, что бога нет.

Впрочем, откуда ты знаешь, что бога нет, самонадеянный человечек? Разве только тупицы верят в силу и справедливость бога, разве одни ханжествующие старушки вымаливают себе царство небесное или лишь юродивые и недоумки ищут у бога утешения? Разве вера не помогала жить умам поглубже Алексеева ума, сердцам отважнее и чище Алексеева сердца? Разве вера не приносила им радость, как приносила сотням людских поколений?

Откуда же ты знаешь, есть бог или нет, Алексей Ченцов? Когда-нибудь ты задумывался над этим? Ты ведь сейчас подумал о боге оттого, что отчаялся, оттого, что жизнь загнала тебя в лузу, как бильярдный шар. И ты, как многие слабые духом, даже не веря, на всякий случай, готов воздеть глаза к небу и просить: "Если ты есть, господи, сделай, чтобы все было хорошо, сделай, сделай". Ты бессилен, поэтому ждешь чуда. Ну что ж, произнеси эти слова, проси у бога милости, Алексей. Может быть, он есть бог. Откуда ты знаешь, что нет бога? Тебе сказали в школе, что нет, и ты поверил, в комсомоле сказали, и ты опять поверил, в армии сказали, и ты снова поверил. Ты верил на слово, но сам никогда не задумывался над этим. Попроси у бога милости, Алексей, попроси, может быть, он услышит, а не услышит, никто и знать не будет о минутной твоей слабости. Смирись и скажи: "Верую, господи". Ну, скажи, ведь это тебе ничего не стоит, это совсем не трудно.

"Скажу! Но какого бога просить, чтобы не ошибиться? Их там много на небесах, они уже приложили ладошки к ушам, чтобы услышать мою молитву, и каждый небось кричит: "У меня проси, я сильней".

Их сотни там, на небесах, богов, они бессмертны, поэтому там собрались давно забытые безработные боги - Митра, Осирис, Зевс. Им уже делать нечего, они тоскуют от скуки много бесконечных веков. Может быть, у них попросить милости? Или не надо: они забыли свое ремесло, они давно ушли на пенсию, предоставив управлять миром тем, кто помоложе, - Аллаху, Христу, Будде? Может быть, у этих просить помощи? Но кто из них сильнее, кто главнее? Ведь они ссорятся друг с другом из-за власти, ведь каждый из них считает истинным богом себя и всем, кто не верит в него, пророчит страшные муки в загробном мире. Всем. И тем, кто не верит ни в какого бога, и тем, кто поклоняется другим богам. Какому же богу молиться, у кого просить, чтобы не ошибиться? Или богов не выбирают? Или боги даются при рождении человека по цвету его кожи? Только потому, что он, Алексей Ченцов, родился в России, он должен верить и безропотно служить Христу? Но ему противен этот бог. Он противен Алексею жалкой своей проповедью непротивления злу насилием, своим чрезмерным честолюбием, требующим от человека лишь одного - бездумного подчинения, рабства. На земле бесчисленное множество богов, а человек должен служить себе самому.

Ссорьтесь, боги! Никто из вас не изменит того, что должно случиться, потому что вам не подвластны ни жизнь, ни смерть.

- Ксения... - сказал он.

Василий Тимофеевич сидел спиной к двери, он вздрогнул, испуганно вскочил со стула, встал между Алексеем и Ксенией.

- Чего тебе, голубок? - спросил он. - Не беспокой ее...

Алексей молча отстранил его. Ксения закрыла голову руками, зашептала:

- Не подходи, не подходи...

- В чем же я виноват перед тобой, Ксюша? Встань!

- Изыди, сатана! - закричал Василий Тимофеевич. Он вертелся вокруг Алексея, а подойти боялся. - Берегись, сестра, дьявол тебя испытывает!

- Идем отсюда, Ксеня, - говорил Алексей, - слышишь, заклинаю тебя любовью нашей.

- Не любит она тебя, не любит! - кричал Василий Тимофеевич. - Сгинь, сатана, будь ты проклят, антихрист! Скажи ему, сестра, скажи...

Ксения подняла голову, она ничего не видела сейчас - ни Василия Тимофеевича, ни Алексея, холодный туман стоял перед глазами.

- Ты антихрист, - сказала она, - я просила тебя: "Ищи бога", - а ты и меня хотел искусить. Я отрекаюсь от тебя, а от Христа не отрекусь...

- С ума сошла! - закричал Алексей. - У-у, черт старый, сморчок, гнида! Я знаю, кто ты! Это твоя работа! Сердца у тебя нет, кровопиец...

- Не ори, чего орешь? - осмелев, спокойно сказал Василий Тимофеевич. - Проваливай отсюда...

"Господи, что я наделала!" - с ужасом подумала Ксения.

Утром приехал Михаил. Он вымок под дождем, кашлял, дрожал и все время старался отлепить со лба и глаз мокрые волосы, но они будто приклеились.

Ксения только что проснулась, она лежала на кровати, смотрела на Михаила без страха, без отвращения, с одним лишь любопытством. Он перехватил ее взгляд, губы его дрогнули, еще более несчастным стало лицо. Он подошел к ней, проговорил:

- Сестра, прости! - и заплакал.

- Уйди, дай одеться мне, - сказала Ксения.

Всхлипывая, Михаил покорно побрел в сени.

Когда Ксения вышла поздороваться со всеми, Василий Тимофеевич растроганно обнял ее, поцеловал в лоб и поздравил с приездом Михаила. Он и Михаила поцеловал, а потом, соединив их руки, сказал:

- Ну, поцелуйтесь же на радостях, дети мои, и пусть мир и любовь согласно живут между вами!

Дикими глазами взглянула Ксения на Михаила и будто остолбенела. Он осторожно, почти виновато прикоснулся холодными губами к ее губам.

Весь день шел дождь. Он глухо ворчал за окнами, бился в стекла. Ветер прижимал к земле тяжелые тучи. В избе стояла полутьма, пахло мокрой одеждой и портянками. Умиротворенная радость была написана на лицах сектантов, разговаривали они шепотом, двигались медленно, торжественно и улыбались друг другу многозначительно, ласково. Приехал из города брат Федор. Усталый, мокрый, он ввалился в сени, долго отряхивался от дождя, смотрел на всех недобрыми глазами, но в конце концов и его коснулось общее праздничное настроение, и он тоже обмяк. Закинув за спину руку, почесав горб, он подозвал Ксению и вытащил из кармана влажный кулек со слипшимися медовыми пряниками.

- Покушай, сестра.

Однако общая радость не тронула ни Ксению, ни Михаила. Оба они были печальны, растерянны, оглушены. Их старались оставлять одних, но они, сидя в разных углах комнаты, отвернувшись друг от друга, молчали.

- Сестра, - наконец с тоской спросил Михаил, - ты простила меня?

- А чего тебе от моего прощения, - ответила Ксения, - тебя бог простил...

Он вздохнул, помолчал.

- Нехорошо говоришь... А я люблю тебя знаешь как... Я добрый, я для тебя все сделаю... Скажи - на руки возьму и буду нести, сколь пожелаешь!

- Надорвешься, - ответила Ксения.

- Нет, Ксень, нет, - торопливо сказал Михаил, - в жизнь не устану.

Неожиданно Ксения вспомнила то, что произошло так недавно и уже так давно на сеновале, и с ужасом подумала: "Господи, неужто и впрямь он люб мне станет?!"

Она шарахнулась от него, и Михаил, словно поняв ее мысли, опустил голову, вздохнул горестно:

- Не любишь ты меня, зачем же замуж соглашаешься? Что это за жизнь будет?

Столько отчаяния, столько тоски было в его голосе, что Ксения чуть не заплакала от жалости к нему, к себе самой. Он был так же несчастен, как и она.

- А ты зачем на мне женишься, коли знаешь, что не люблю? - спросила она.

- Мила ж ты мне.

- Другую бы поискал...

- Так нету более невест... В миру-то их эвон сколько...

- Поищи, найдешь...

- Эх, сестра, сестра, жестока ты сердцем... Нет, не оставил тебя сатана... Господи, неужто любви промеж нами так и не будет?

- Не бери ты меня, брат, - торопливо, отчаянно прошептала Ксения, откажись! Не будет у нас жизни, - сердцем чую. Откажись! Упади родителям в ноги, поклонись Василию Тимофеевичу... Хошь, я поцелую тебя, хошь? Только сделай это.

- Что ты, сестра, что ты, опомнись, - тоже шепотом испуганно сказал Михаил, - как я могу... Разгневается брат Василий.

- Ты попробуй, а? - с надеждой попросила Ксения, обернув к нему умоляющее, помолодевшее лицо.

- Не могу, боюсь, - отведя глаза в сторону, ответил он, - я лучше помолюсь: пусть господь поскорее наградит тебя любовью ко мне. Ты не смущай меня.

- Эх ты, баба! - сказала Ксения, встала и отошла к окну.

Михаил долго молчал, сопел, наконец испуганно проговорил:

- Ладно... Пойду.

Он поднялся, направился к двери, но остановился, прошептал:

- А поцелуешь?

- Иди...

- Сейчас поцелуй.

Она подошла, ткнулась, зажмурившись, носом в его щеку.

Ксения знала: эта затея ни к чему не приведет - и все же надеялась на что-то, на чудо какое-то.

Прислонясь плечом к стене, она слушала, что говорит дрожащим голосом Михаил:

- Мы не созданы друг для дружки... Простите меня, не могу... Что это будет за жизнь - горе одно... Не хочу я, отказываюсь.

Вскрикнула Прасковья Григорьевна, что-то упало на пол - кастрюля или крышка, - кто-то испуганно сказал: "Бес одолел", - кто-то взвыл, и поднялся такой шум в сенях, что Ксения уже не слышала голоса Михаила. Но неожиданно громко засмеялся Василий Тимофеевич, сказал: