Людвиг Стомма - Недооцененные события истории. Книга исторических заблуждений Страница 18

Откуда брались все эти чудачества? Ответ дал еще лорд адмиралтейства, праздновавший победу над «Бисмарком» перед портретом Френсиса Дрейка. Это дань глубоко укоренившейся пиратской традиции. Герман Арсиньега («Biografia del Caribe»; Buenos Aires, 1959) отмечал: «Король Генрих VIII считал, а история подтвердила его правоту, что для обороны Англии окопов не достаточно. Их необходимо подкрепить лесом корабельных мачт. Несмотря на постоянные матримониальные скандалы, большую часть своего времени он посвятил созданию современного военно-морского флота. На момент его смерти Англия располагала 85 военными кораблями, оснащенными тяжелыми орудиями. Это была серьезная сила. А заниматься военным делом на море Генрих VIII поручил пиратам». Относительно всего этого, и прежде всего в последнем пункте, его верной последовательницей стала Елизавета I (Альфред Лесли Роуз, «Англия в елизаветинскую эпоху»; Варшава, 1976). А ведь мир пиратов представлял собой своеобразное сплетение необходимой внутренней дисциплины с максимальной внешней свободой и экстравагантностью, которые завораживают и поныне. Возможно, все это и не выглядело столь привлекательно и красочно, как в «Пиратах Карибского моря» с Джонни Деппом в главной роли, но картинка, по большому счету, была похожая. Культ взаимовыручки, пренебрежения трудностями, верности понимаемому по-своему кодексу чести, а в придачу оригинальность на грани чудачества были частью пиратской этики. Ну, и конечно, эффектные поступки. Джон Камминс («Френсис Дрейк»; Варшава, 2000) рассказывает, как Френсис Дрейк преподнес королеве (помимо части добычи, которая ей причиталась) «великолепную серебряную корзину для уборки со стола, на которой были выгравированы герб Ее Величества, розы и прочие узоры, а также золотую солонку в форме земного шара, украшенную зеленой глазурью, имитировавшей океаны». В свою очередь Джеймс Энтони Фруд вспоминал обстоятельства другого триумфального возвращения прославленного пирата: «Дрейк щедро раздавал подарки. Королеве презентовал брильянтовый крест и комплект коронационных украшений с огромными изумрудами. Лорд-канцлеру Бромли он преподнес серебряное блюдо, да и прочим членам Совета — не меньше. Королева нарядилась в коронационный гарнитур на Новый год (…). Берли и Сассекс отказались от искушения, заявив, что не могут принять таких дорогих подарков от человека, чьи богатства нажиты грабежом». Но Дрейку был не указ сэр Уильям Сесил, лорд Берли, хотя он и являлся советником и казначеем королевы Елизаветы I, а уж тем более лорд Генри Рэдклифф Сассекс. Ведь не они создавали традиции Альбиона, а именно тот пресловутый, уполномоченный Генрихом VIII, Френсис Дрейк. Кстати в тот памятный вечер он красовался в пиратском костюме, нарушив как минимум пару основных правил придворного этикета, — а королева взирала на это со снисходительной улыбкой. Кому-то другому такое не сошло бы с рук, но имеющим особые заслуги перед Короной это простительно, а иногда считается особой милостью, доказательством чему стал Орден Подвязки.

В последние годы XIX в. большой педант принц Уэльский добрался-таки и до британского Военно-морского флота. Он ввел единую форму и военную дисциплину, ограничил пьянство и запретил экстравагантные выходки. Дисциплинированные англичане, конечно, послушались. Однако побороть в народе пиратский дух ему не удалось. Бесполезно было конкурировать с величием Генриха VIII, который не только посеял первые зерна будущей империи, но и сформировал гордый менталитет ее граждан. И пусть нас не вводит в заблуждение одинаковая форма английских школьников. Кровопролитная битва при Арнгейме осталась в памяти британцев благодаря сержанту, который наряду со стеком не расставался с зонтом, обязательным аксессуаром джентльмена, и волынщику, который, несмотря на приказ, шел в гордом одиночестве по улице и играл на волынке, которые в армии были запрещены. Ныне Англия уже не владычица морей, но когда английский премьер-министр записывает диск, а члены королевской семьи совершают очередные мезальянсы, общество относится к этому с симпатией, а порой даже с восторгом. Вот и получается, что после распада империи, два столетия влиявшей на судьбы мира, дело Генриха VIII по-прежнему живет. Ей-богу, мало кто может похвастать подобным успехом в истории человечества.

Ермак Тимофеевич

В конце царствования Ивана IV Грозного примерно к 1580 г. северо-восточные границы Московского государства проходили по Уралу и только далеко на севере заходили за него, достигая нижнего течения Оби «в безопасном удалении от степняков» (Лев Гумилев, «От Руси к России»; Варшава, 2004). Царь, у которого и без того было предостаточно пограничных конфликтов, доверил освоение зауральских земель — что de facto равнялось удельному княжению на этих территориях — предприимчивому роду Строгановых. «Велся этот род, — пишет Владислав А. Серчик («Иван Грозный»; Вроцлав, 1977), — от разбогатевших крестьян, живших на Беломорье и в Прионежье. В конце XV — начале XVI вв. один из его представителей имел большие владения в Сольвычегодске близь Великого Устюга, а его сын Аника Федорович выстроил здесь солеварню. В 1558 г. представитель уже следующего поколения Григорий Строганов бил челом государю «о постройке городка»[23] на Каме, который должен был не только защищать московские владения от набегов ногайских татар, но и стать важным центром добычи соли. Скрупулезно изучив дело, Иван IV дал соответствующее позволение. Привилегия предоставлялась на 20 лет с единственным условием: не принимать беглых из русских земель. Территория строгановских владений была огромна. От границ Пермской земли до истоков реки Чусовой, то есть без малого сто километров в длину. Селившиеся на этих землях люди были свободны от всех податей и повинностей. Сами Строгановы, в частности, были освобождены от обязательного извоза и прокорма царских послов, направлявшихся в Сибирское ханство или далее на восток (…). Ни один из царских чиновников не имел права вмешиваться в дела управления новой территорией».

Спешно основанный Григорием Строгановым городок Канкор (ныне Соликамск) стоял у подножия одной из самых высоких вершин Уральского хребта — Конжаковского Камня (1569 м над уровнем моря). На восток от него лежала заболоченная пойма Камы, на юг тянулся тракт до Перми, а на север тянулись непроходимые леса. Царь, конечно, оговорил, чтобы беглым из русских земель не давали убежища, но, честно говоря, требование это было совершенно невыполнимым. С одной стороны, на Каму манила иллюзия свободы, мира без крепостничества, с другой — Строгановым нужны были люди. И вскоре в Канкор начали прибывать всякого рода дворовые, беглые каторжники, авантюристы всех мастей. Не обошлось, понятное дело, и без вездесущих казаков, были даже пришлые из татар. Какой-то части из них пришлось подчиниться Строгановым, но для большинства жажда свободы вскоре сменилась жаждой наживы, эдакой «золотой лихорадкой», подкрепленной местными сказаниями о зауральских чудесах. Казалось, все только и ждали того, кто внушит им необходимую отвагу и поведет за собой. И такой человек вскоре появился.

Его звали Ермак Тимофеевич, из чего следует только то, что он приходился сыном некоему Тимофею, и ничего более. Родом он был, вероятно, с Дона, в то время, как он оказался в Канкоре, ему исполнилось около тридцати лет, следовательно, родился он приблизительно в 1550 г. Его называли атаманом, в чем, похоже, никто не сомневался, а значит, право на это звание он имел. А если так, то это означает, что ранее Ермак где-то получил его за боевые заслуги и молва об этом дошла до Перми. Одно можно сказать со всей определенностью — этот человек обладал мощнейшей харизмой, раз умудрился собрать вокруг себя около тысячи «ратных людей». Впоследствии это удалось лишь одному придуманному Сенкевичем пану Кмичицу[24].

Биографии всех собранных Ермаком людей были похожи и включали жажду приключений, дезертирство, разжалование приговор и обычный бандитизм. Однако драться они умели, пусть даже и в кабаках. Соответственно Строгановых эта команда изрядно пугала. На их землях появилась никому не подконтрольная сила. Пришлось договориться. Отряд Ермака хорошо вооружили и снабдили всем необходимым в обмен на обещание отправиться дальше на восток, а всю полученную в походе добычу предполагалось разделить поровну между Ермаком и его людьми и Строгановыми. Стоит заметить, что все это делалось без приказа Ивана IV и даже вне его ведения, поскольку царь про Ермака ничего не слышал, а если бы даже и слышал, то не обратил бы никакого внимания. Однако история не зависит от указаний сверху и не требует даже элементарной законности.

Ермак Тимофеевич, скорее всего, был неграмотным и уж точно понятия не имел об экспедициях испанских конкистадоров в неведомую Америку. Об этом наверняка и Строгановы, и даже сам царь Иван Васильевич если имели, то весьма смутное представление. Хотя план Ермака точь-в-точь совпадал с действиями Кортеса, а впоследствии Писарро. В его основе лежали три принципа: запугать дикарей своим техническим превосходством (прежде всего огнестрельным оружием), использовать внутренние противоречия и раздоры, в особенности протест против власти татар, и, наконец, как можно быстрее овладеть главными поселениями и святилищами местных жителей, нарушая тем самым сообщение между возможными очагами сопротивления. Легко сказать! Уже один переход через Урал представлял собой серьезную проблему. Этот горный хребет не слишком высок, наибольшая вершина достигает высоты 1824 м над уровнем моря. Трудность в том, что намеченный Ермаком маршрут — чуть южнее Центрального Урала — пролегал по дремучим лесам, сменявшимся неприступными горными урочищами. Даже всаднику там проехать было чрезвычайно трудно, а что уж говорить о телегах, груженных продовольствием, вооружением и остальным скарбом, без которого отправляться в военный поход смысла не имело. В истории остался знаменитый переход Ганнибала через Альпы. Надо сказать, преодоление Ермаком Урала ничем не хуже. Перевалив через горы, атаман так и не узнал, что в Пермь прискакал запыхавшийся гонец с царским приказом, категорически запрещавшим отправляться в экспедицию и тревожить зауральские народы. Но даже если бы Ермак и получил эту важную бумагу, все равно было уже поздно, тем более что Строгановы, увидев, как лихо отряд атамана перемахнул Урал, почуяли выгоду и, игнорируя царскую грамоту, стали снабжать первопроходцев едой и порохом.