Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 2 Страница 18

Искусно ведя машину редким леском, выводя ее на поляну с пнями, Беляев лавировал между пнями так искусно, что немцы, чьи танкисты водили свои машины всегда только по дорогам да просекам, увидев свой, лихо ломающий деревья танк, повылезали из блиндажей, хлопая в ладоши, смеясь, побежали к танку. Из немецкого танка, стоявшего правей, вылезли танкисты, приветливо махали руками смелому собрату и похлопывали свой танк по броне, давая понять, что скоро пойдут в атаку. В эту минуту Барышев думал о том, что у него уже нет бронебойных снарядов и он не может уничтожить этот танк. И что бензин уже на исходе. И что немецкие пехотинцы, даже офицерье, стоят с разинутыми ртами, глядя, как, выломав последние деревья, он, Барышев, выбираясь на поляну, лавирует между пнями.

Ни на мгновение не усомнился Барышев в правильности своих действий, позже он даже сам удивлялся тому хладнокровию, с каким действовал в этой удивительной обстановке. Он повел свой танк ближе, почти вплотную к немцам, жестом руки велел своему экипажу скинуть шлемы, потому что на шлемах были красные звездочки, а немцы в своих серо-зеленых куртках уже окружили танк, несколько солдат уже лезли на машину. И влезли, и, облепив башню, смеясь, тыча пальцами в смотровые щели, один за другим прижимая к ним носы, старались заглянуть внутрь.

Медлить было нельзя. Барышев решил спасти свой экипаж и танк. Чтоб никого не помять, осторожно, задним ходом, отъехал он метров десять назад, повернул вправо и повел машину по линии фронта с тыловой стороны. Я говорю это о Барышеве, но точнее сказать, что машину вел ее водитель Беляев, Барышев только командовал легкими движениями руки, трогал то правое, то левое плечо водителя. Тут к месту сказать, что в эти минуты все пять человек экипажа танка были единым, слившимся в одно организмом, и потому никому ничего объяснять было не надо, каждый понимал другого по легкому жесту. Двигаясь вдоль передовой, Барышев зорко наблюдал, запоминал все, примеривался, – вел разведку.

А немецкие пехотинцы сидели на броне, копались в багажном ящике.

Только тупость врагов могла заставить их думать, что перебираемые ими в ящике вещи – полушубки, валенки и гармонь – трофейные, взятые экипажем танка у русских, с которыми эти танкисты, очевидно, гдето успели повоевать. Все возившиеся на танке гитлеровцы были рыжеволосыми, двое-трое пожилых – в очках, один из юнцов в белых перчатках.

Двигаясь вдоль линии фронта, Барышев увидел, что каждые полтораста метров, вправо от места, где он только что был, стоит на исходной позиции по одному танку – такому же Т-3, как и его машина. Проехав шестьсот метров, Барышев ни здесь, ни дальше на правом фланге не увидел танка и тогда, резко повернув влево, снова вышел из леса, быстро пересек переднюю линию немцев, направил танк прямо на речку Мгу. Когда машина запрыгала по взрытой полянке, немецкие пехотинцы, подумав ли, что танк идет в атаку, либо что-то заподозрив, в испуге поспрыгивали с машины. Несколько снарядов наших ПТО разорвались очень близко, возле самого танка Барышева. Барышев пересек поляну, оставив за собой немецкие передовые позиции, свернул в кусты перед самой речкою Мгой. Советская батарея дала еще несколько выстрелов, но в кустах потеряла танк – он отошел метров на сто вправо, остановился.

– Немцы не прибили, наши добьют! – произнес Барышев первые слова за время, показавшееся всем бесконечно долгим. – Товарищи Расторгуев, Зубахин, быстрее из танка, через речку к нашим – предупредите! И чтоб передали в наш танковый батальон! Ясно?

Расторгуев и Зубахин не заставили Барышева разъяснять приказ, углубились в кусты, сунулись в речку, исчезли… А вокруг теперь было тихо. Немцы, должно быть, восхитились и этим смелым маневром своего танка, рискнувшего под огнем подобраться к самой Мге и там замаскироваться. Барышев и его два товарища воспользовались передышкой, – был все еще ясный солнечный день, – они выбрались из танка, поснимали сапоги, стали сушить портянки на моторе. Беляев и Барышен – люди некурящие, но зато за них обоих жадно курил Садковскии.

Но не все немцы, должно быть, обманулись дерзостью этого танка. Немецкие танкисты, надо полагать, поняли: что-то неладно. Вероятно, снеслись со своим командованием по радио, вероятно, кое-что сообразили: позади Барышев и его друзья услышали шум немецких танков, движущихся по их следу. Шум был уже очень близко. Обувшись кое-как, без портянок, Барышев, Беляев, Садковский вскочили в танк, увидели позади, метрах в пятидесяти, преследующего их «немца».

Мотор завелся мгновенно. Барышев стал уходить, двигаясь зигзагообразно, чтоб не давать прямой просеки, по которой по ним мог бы бить противник. За первым преследующим Барышев увидел второй и третий немецкие танки. Садковский развернул пушку назад (а бой принять не имел возможности, потому что, кроме трех-четырех осколочных, других снарядов в танке не оставалось). Барышев высунул в щель чуть приоткрытого люка красный флаг, поднял его над башней (как пригодился теперь этот лоскут, вырванный из немецкого флага Валей!) – надо было перескочить на нашу передовую через разлившуюся речку Мгу.

Беляев из-за кустов сунул машину в речку, танк нырнул носом, едва не перевернулся, вода вошла в машину, волна захлестнула ее чуть не по колена водителю, но танк выравнялся, перескочил русло, выбрался на левый берег…

Два немецких тапка, приблизившихся к правому берегу, открыли огонь по танку Барышева. Оказавшись в кинжальном огне, танк Барышева двигался с максимальной скоростью, по корягам, пенькам, кустам. Но немцы стреляли с хода, попадания были неточными, несколько снарядов скользнули по танку, пошли рикошетом, разорвались в стороне. Через дветри минуты, проскочив поляну нашей передовой, танк ворвался в лес – под восторженное «ура» занимавших опушку пулеметчиков, пехотинцев, артиллеристов… Ни одно из наших орудий огня не вело, – все уже были предупреждены Расторгуевым и Зубахиным, добравшимися до первого обнаруженного здесь командного пункта благополучно. Наша батарея ПТО, а затем и другие артиллеристы азартно обстреляли немецкие танки, видимые на том берегу, и тем едва удалось отступить от Мги, скрыться в кустах, в которых раньше скрывался Барышев.

Было около шести часов вечера. Рейд Барышева по немецким тылам был закончен.

Прямо под руки подхватили Барышева встречающие. А Садковский, тот самый Садковский, который б самые трудные минуты атаки сидел на броне под пулеметным огнем и с великой точностью корректировал, выйдя из машины в лесу, окруженный восторженно встречающими бойцами, сказал, обращаясь к Барышеву:

– Ну, товарищ командир! Только твое хладнокровие нас спасло!

Уже в темноте, приблизившись по заполненной пушками, обозами, кухнями просеке к КП своего батальона, танк Барышева был остановлен группой выбежавших из леса танкистов. Не считаясь ни с чем, опрометью кинулась к танку, вскочила на гусеницу Валя Николаева.

– Товарищ старший сержант!.. Николай же-ж Иванович! – крикнула она, обхватив его шею, плача и целуя его. И, совсем забывшись, уже только ему одному горячо шепнула: – Живой!.. Да какая же я счастливая!

И ему послышалось, что, при этом протяжно вздохнув, она прошептала:

«… Э-эх… Коленька!..»

Но это, пожалуй, ему только послышалось!

И вот что было позже определено танкистами и вернувшимися пехотинцами, выверено, подтверждено очевидцами. Танком Барышева и частично пехотой, сопровождавшей его (она главным образом подсчитывала и забирала трофеи), уничтожено двести тридцать солдат и пять офицеров противника. Разбита одна батарея ПТО, состоявшая из четырех пушек. Уничтожена двадцать одна пулеметная точка, захвачено на складе боеприпасов десять пулеметов. Сожжено три пулеметных дзота, уничтожен десяток землянок и блиндажей. Подбит один немецкий танк, захвачена и уничтожена радиостанция. Склад боеприпасов, из которого танк Барышева пополнялся трижды, взорван, уничтожен пехотой.

Это – только трофеи. Обо всем прочем – рассказано.

Экипаж трофейного танка Н. И. Барышева

после возвращения из рейда.

Апрель 1942 года.

– Действовали расчетливо, точно, даже весело, – усмехается Николай Иванович Барышев, когда его спрашивают о настроении экипажа – Толя Беляев вел танк исключительно хорошо. На своих машинах немцы по таким лесам и болотам не ездят. А тут, в наших руках, она не знала преград – ни леса, ни болота, ни пней, ни глубокого снега, несмотря на то, что гусеницы и вся ходовая часть очень слабые, несравненно слабее ходовых частей любого нашего танка, – немцы, очевидно, рассчитывали здесь ездить по таким дорогам, какие у них там, в Германии… А Зубахин? В боевом крещении заряжающий показал себя мастером – он несколько раз разбирал и собирал пулеметы во время боя, за полминуты проделывал это на удивление всем нам, и потому мы в бою почти непрерывно вели огонь. Вел его Иван Фомич Расторгуев, и хорошо вел! А вот когда немецкая пехота сидела на танке, мы не могли сделать ни одного выстрела, они закрыли бы триплексы, мы оказались бы слепыми. Да и нечем было бы, кроме последних осколочных!.. Ну, спать нам почти не пришлось, бои вели круглосуточные. Еда? Был у нас НЗ на трое суток, да у немцев брали…