Юрий Поляков - За боем бой Страница 18

- А вы...

- Да, я работал на Мытищинском. Оттуда меня в Бутырку и упекли...

- А нам с Иваном Степановичем в Екатеринбурге внушали, что вы немецкий генерал, нанятый на службу большевиками...

- Ничего, вот Дутова к стенке поставлю - увидит он, какой я немец!

В тот и другие дни Василий Константинович, отвечая на расспросы, рассказывал мне о себе понемногу, даже с каким-то недовольным видом. То, о чем он не говорил, я узнавал от других. И вот что теперь мне известно доподлинно.

Никакой, конечно, Василий Константинович не немец. Фамилия Блюхер произошла от прозвища, которое получил прадед главкома за сообразительность, многочисленные кресты и внешнее сходство со знаменитым прусским фельдмаршалом Блюхером. Оказывается, военная доблесть у главкома в роду, недаром Павлищев говорит, что Василий Константинович прирожденный военный.

Родился наш главком в 1890 году, но его отец, крестьянин, отправляя паренька четырнадцати лет в люди, попросил писаря набросить годок. Поэтому по бумагам Василий Константинович на год постарше. Родина его - село Барщинка недалеко от Рыбинска.

В людях служил мальчиком в лавке купца Клочкова в Питере. Именно тогда пристрастился к чтению. Своими глазами видел, как, рубя шашками, казаки разгоняли рабочих 9 января 1905 года.

В том же году, не выдержав издевательств хозяина, он ушел из лавки и устроился на так называемый Франко-прусский завод. Работа была, что и в лавке - мальчик на побегушках, а жалованье - 30 копеек в день. На заводе Блюхер впервые принял участие в стачках, познакомился с большевиками. А в 1907 году его уволили за ненадобностью. Искал работу, служил полтора года приказчиком в мануфактурном магазине, снова искал работу, перебрался в Москву и в 1909 году поступил на Мытищинский вагоностроительный завод, где в то время служил и мой отец. Мне даже стало казаться, что я вспоминаю лицо Василия Константиновича среди десятков рабочих, приходивших за помощью к моему отцу. Но, скорее всего, это уже мои фантазии! За призыв к стачке Блюхера арестовали.

Я вспомнил, как однажды отец пришел усталый и сказал каким-то бесцветным голосом:

- Сегодня опять митинг был - какой-то мальчишка влез на забор и стал кричать про забастовку. Арестовали его. М-мда...

Так, значит, тем молодым рабочим был Василий Константинович! А может, и кто другой...

В тюрьме Блюхер провел два года и восемь месяцев. Потом поступил приказчиком в мануфактурно-галантерейный магазин, что на углу Большой Никитской и Леонтьевского переулка.

После начала германской войны нашего главкома призвали в армию. За бои под городом Величко его наградили Георгиевской медалью и Георгиевским крестом 4-й степени, дали первую лычку на погоны, а немного позже за рукопашный бой на реке Стародомке вручили Георгиевский крест 3-й степени.

В 1915 году Блюхер был уже унтер-офицером 19-го Костромского полка. Долго его не брала немецкая пуля, некоторые даже считали его заговоренным, но в январе 15-го года, когда Блюхер делал проходы в проволочных заграждениях, отряд накрыла вражеская артиллерия. Осколками разворотило всю спину, никто не верил, что молоденький унтер выживет. В госпитале его несколько раз принимали за умершего и относили в покойницкую.

Когда после года, проведенного на серых госпитальных койках, Блюхер разделся перед врачебной комиссией, видавшие виды военные медики переглянулись, дружно покачали головами и вчистую уволили его "в первобытное состояние с пенсией первого разряда".

А "первобытное" состояние сводилось к тому, что двадцатишестилетний парень еле передвигал ноги и ходил, держась за стены. Раны на спине никак не хотели заживать. И он поехал в Барщинку, решив: или вылечусь, или умру на родине, а в апреле 16-го смог уже вернуться на прежнее место службы - в магазин. Одновременно Блюхер занялся самообразованием, ходил на лекции в Народный университет имени Шанявского. Я тоже туда заглядывал и, может быть, даже встречал худющего, болезненного георгиевского кавалера. А университет - место лихое, доучивались там в основном те, кого за политическую неблагонадежность выставили из императорских учебных заведений. И разговоры там были соответствующие, по сравнению с которыми наши гимназические витийства - детский лепет на лужайке! Я не удивляюсь, что в один прекрасный день хозяин заявил Блюхеру: или магазин, или это гнездо врагов царя и Отечества. Еще несколько лет провести в Бутырках не улыбалось, и Василий Константинович переехал в Казань, поступил в гранатную мастерскую завода Алафузо, потом перешел на завод Остермана, где в июне 16-го вступил в большевистскую партию.

После февраля Василий Константинович перебрался в Самару и попросил в губкоме партии, чтобы его устроили рабочим на завод. Но большевики уже тогда понимали, что, не разагитировав, не разложив армию, нельзя захватить власть, - и Блюхера отправили в 102-й запасной стрелковый полк.

Тогда начались первые выступления Блюхера перед солдатами, сначала неумелые, но постепенно все более точные, зажигающие. Рассказывая об этом времени, Василий Константинович несколько раз называл фамилию Куйбышева, который помог Блюхеру на первых порах. Он же назначил Василия Константиновича помощником комиссара Самарского гарнизона, а потом направил комиссаром Сводного отряда против Дутова под Челябинск. Оказывается, то было задание Ленина. Даже нас, людей достаточно далеких от большевизма, это имя завораживает. Представляю себе, что испытывал тогда наш будущий главком!

Приехав в Челябинск, Блюхер распустил городскую думу, а также Комитет спасения Родины и революции, в котором засели меньшевики. Были избраны исполком Челябинского Совета и ревком, куда вошел Василий Константинович, он же комиссар Самарского отряда. Прямо, без утайки рассказывал он мне, как тяжело ему приходилось без специальной военной подготовки и как он брал в городской публичке книги по военному делу.

А потом Блюхер бил Дутова под Оренбургом, под Троицком и до сих пор не может себе простить, что в ночь на 19 апреля атаман с отборной сотней прорвался из кольца возле станицы Наваринской и ушел, сначала в сторону Орска, а потом в Тургайские степи.

- Упустили, а теперь расхлебываем!

Из Троицка Василия Константиновича вызвали для доклада о борьбе с дутовщиной в Екатеринбург, где и пересеклись наши пути.

Зачем я так подробно записал биографию Блюхера? Я, конечно, не Плутарх, а он не Александр Македонский... Хотя, кто знает! То, что сейчас происходит в России, поважнее, может быть, и великого переселения народов!

К слову, в нашем Сводном отряде партизанами никто себя не называет. Называют - боевиками. Мы - армия с четкой системой управления. Имеем отдел снабжения, обеспечивающий нас питанием и обмундированием, есть транспортный, подотдел, наблюдающий за распределением грузов на подводах и регулирующий движение. Только что созданы следственная комиссия и военно-революционный суд. Разработали инструкцию, предусматривающую наказания за "самовольную замену лошадей", "быструю езду без особой надобности", "грубое обращение с жителями", "стрельбу на стоянках", "самовольный уход из части и укрывательство в обозе". Говорят, что в новом мире не будет телесных наказаний, но пока приходится учить виноватых разуму плетью (от 10 до 100 ударов), но люди больше всего боятся другого наказания - изгнания из отряда. Помню, как один казак со слезами умолял товарищей:

- Хлопцы, не гоните вы меня! Куда же я пойду! Ведь белые же кругом!..

Был случай, когда двое из Верхнеуральского отряда стащили у мужика мед. На общем собрании постановили: расстрелять мародеров. Крестьяне перепугались и сами стали просить за провинившихся: видано ли, из-за горшка меда такой грех на душу брать! А другого мародера, который хотел ограбить зажиточного башкира и ненароком придавил старика, решением трибунала расстреляли.

Надо бы еще сказать, что с тех пор, как Блюхер стал главкомом, больше внимания уделяют политграмоте. Сам Василий Константинович, другие командиры, просто рядовые большевики объясняют положение, говорят о мировой революции. Кстати, когда речь заходит об этом, глаза их горят, словно в них отражаются красные флаги вышедших на улицы рабочих Берлина, Парижа, Нью-Йорка... Черт побери, и мне хочется в это верить!

Об этом мы вчера говорили с Сашей. Она теперь в перевязочном пункте, недалеко от Главного штаба. Кстати, она рассказывала: с приходом Блюхера и санитарная часть стала работать четче. Хотя, впрочем, все улучшения связаны и с тем, что отряд уже идет много недель и мужает. И мы мужаем. Мне, например, уже странно, что семь месяцев назад я лежал на койке и по потолку гадал, идти мне к красным или нет. О договоре с Голощекиным просто никто уже не вспоминает. А Иван Степанович, я заметил, почти перестал говорить о большевиках "они", а все больше - "мы". Когда я ему об этом сказал, он смутился и пробормотал что-то вроде: "Все течет, все изменяется..."