Неизвестен Автор - Заступница - Адвокат С В Каллистратова Страница 18

Я убежден, что Софья Васильевна Каллистратова принадлежит не только истории советской адвокатуры, но и истории России. Она - совесть правозащитного движения" (Советская юстиция. 8. Апр.).

Но тогда, с начала 70-х гг., общение коллег с Софьей Васильевной почти полностью прекратилось. Ее ученица, прекрасный человек, прекрасный адвокат Марина Абрамовна Каплан честно говорила потом: "Да, я боялась". Шальман, который дольше других поддерживал с ней дружеские отношения, тоже говорил: "Я боялся". Они боялись за свои семьи, работу, - в те годы просто подойти к ней "поболтать" считалось опасным.

Софья Васильевна понимала, что выступать в суде по статье 190-1 ей больше не дадут, но уходить из адвокатуры и открыто присоединиться к своим друзьям она пока не решалась. Может быть, еще на что-то надеялась, может быть, тоже боялась - за меня и мою семью. Кроме того, она искренне любила свою работу и расстаться с адвокатурой ей было тяжело. Наверное, играло роль и то, что она привыкла считать себя главой семьи, помогающей всем не только морально, но и материально, и становиться пенсионеркой ей не хотелось. Жила она теперь одна, - у меня родилась дочка, я не работала и смогла забрать Диму к себе, а старший ее внук, Сергей, уехал учиться в Томск. Она часто приезжала ко мне, как всегда, чтобы помочь, хотя я старалась ее ничем не обременять. Когда Гале исполнился год и мне надо было выходить на работу, я нашла вполне подходящую няню, но мы с ней не сошлись в цене. И вдруг няня позвонила и сообщила, что согласна на мои условия. Лишь спустя несколько лет обнаружилось: мама договорилась с няней, что будет доплачивать ей ежемесячно сколько надо, но при условии, чтобы я об этом не знала.

Софья Васильевна продолжает выступать в судах по уголовным и гражданским делам, но работает не так интенсивно, как прежде. Основной смысл ее жизни теперь - помощь правозащитникам, дружбой с которыми она гордится, перед гражданской позицией которых она преклоняется. Ей импонировала прежде всего бесстрашность их действий: без псевдонимов, без тайных явок, практически без конспирации, они бросали открытый вызов всей репрессивной системе. И отсутствие экстремизма, который всегда был чужд Софье Васильевне. Они близки ей и потому, что они защитники - защитники Прав Человека. Она бывает "на Чкалова" - у Сахарова, который, столкнувшись на практике (стоя перед закрытыми для него и его друзей дверями "открытых судебных заседаний") с нравами, царящими в советском правосудии, охотно пользуется ее консультациями по уголовному, процессуальному и исправительно-трудовому законодательству. Она всегда смеялась, рассказывая о первом "юридическом" вопросе Андрея Дмитриевича, обращенном к ней: "А после вынесения приговора осужденных можно бить в милиции?", и удивлялась тому, как быстро его полная наивность в этой, совершенно новой для него, области сменилась четкими и вполне компетентными представлениями о нашей пенитенциарной системе, борьбе с которой он отдал столько сил. Она сразу оценила и яркую личность Елены Георгиевны, и гармоничность их отношений.

Демократическое движение привлекало Софью Васильевну также тем, что в нем не было никакой "партийной" структуры, никаких "вождей", и оно объединяло (может быть, это важнее всего) ярких и неповторимых людей. Каждый их них, очень разных и непохожих, мог в его рядах оставаться самим собой, со своей позицией, с личной, а не коллективной ответственностью за свою деятельность. Но при этом они трогательно заботились друг о друге, о семьях осужденных. У большинства были хорошие семьи, которые целиком участвовали в движении. Не только семья Сахаровых, но и семьи Григоренко, Подъяпольских, Ходоровичей, Некипеловых, Подрабинеков, Терновских и многие другие состояли из единомышленников. Анатолий Марченко и Лариса Богораз, Александр Гинзбург и Ирина Жолковская, Константин Бабицкий и Татьяна Великанова, Александр Лавут и Сима Мостинская, Сергей Ковалев и Людмила Бойцова, Ваня Ковалев и Таня Осипова, Юлий Ким и Ира Якир, которых мне посчастливилось встречать у мамы, полностью поддерживали друг друга в противостоянии властям. Многие женщины - Наталья Горбаневская, Людмила Алексеева, Мальва Ланда - сразу бесстрашно шли в первых рядах. Другие - выходили вперед после ареста или гибели мужей. Софья Васильевна по-матерински любила многих из них и порой с горечью говорила о судьбе, уготованной им в этой сверхнеравной борьбе, о беспощадных ударах, наносимых им КГБ при полном равнодушии, а то и поддержке, большинства советской интеллигенции. "На тысячу академиков и член-корреспондентов, на весь на образованный культурный легион нашлась лишь только горсточка больных интеллигентов - вслух высказать, что думает здоровый миллион", - напевала она пронзительно-точные слова любимого Юлика Кима.

А в комнате на улице Воровского было всегда людно, сюда шли и с бедой и радостью, и за советом и просто за сочувствием. И сама комната Софьи Васильевны начала, в основном стараниями друзей, приобретать тот вид, который запомнился многим, бывавшим там в 70-80-е гг., и который запечатлен в документальном фильме Свердловской киностудии "Блаженны изгнанные". В тон к ярко-синим с серебряным накатом стенам в один из ее дней рождения на окна повесили белые с нежным синим узором занавески. На люстре под высоким потолком заплавали причудливые рыбки, собственноручно вырезанные Аликом Гинзбургом и подвешенные им на совершенно невидимых ниточках. Брат ее, Федор Васильевич привез уютное старое кресло, в котором мама всегда сидела, когда собирались гости. Я купила ей новую тахту - старую, приобретенную еще Наталией Васильевной в 1939 г., торжественно вынесли на свалку. Еще в один день рождения кто-то подарил очень красивые накидки на эту тахту и на кресло, а потом появился торшер, несколько новых книжных полок. А главное, из-за стекол и старых и новых полок на нас смотрели десятки фотографий тех, кто в лагерях, кто в ссылке, кто уехал, кто погиб, и на всех фотографиях такие прекрасные, светлые лица...

Весной 1972 г. Софья Васильевна была занята в Военном трибунале, в очень скучном хозяйственном деле. Незначительное дело тянулось больше двух месяцев. Адвокаты других четырех обвиняемых под благовидными предлогами из дела вышли (оно оказалось очень "невыгодным"), уговорили своих подзащитных отказаться от их услуг. Но Софья Васильевна терпеливо участвует в процессе до конца, хоть и считает, что ей там делать нечего, - адвокатская этика не позволяет ей "сбежать". В это время к ней обратился Александр Исаевич Солженицын с просьбой вести его бракоразводный процесс. Софье Васильевне очень хотелось помочь ему, она видела, какие искусственные препятствия чинит суд, но бросить начатое дело она не может и уговаривает взяться за этот процесс Т.Г.Кузнецову, которая, отлично понимая всю опасность попасть в число "неблагонадежных", мужественно доводит его до конца.

К этому времени кроме диссидентов в кругу знакомых и клиентов Софьи Васильевны появились и "отказники". После "самолетного" дела (о попытке угона в Израиль самолета Э.Кузнецовым, М.Дымшицем и их товарищами) в Ленинграде и Кишиневе организуются "околосамолетные" дела - подсудимых обвиняют в создании сионистских организаций, в измене Родине, приговаривают к длительным срокам заключения. Власти всеми силами пытаются сдержать еврейскую эмиграцию. Один из способов - призыв в армию юношей, подавших заявления на выезд. В августе 1972 г. Софья Васильевна защищала Г.Я.Шапиро и М.Х.Нашпица, обвиняемых по ст. 198-1 - "уклонение от военных сборов". Их дела были похожи, как два близнеца, - оба подсудимых с высшим образованием, оба "отказники", оба уволены с работы, оба еще в 1971 г. отказались от советского гражданства (в письмах на имя Подгорного, оставшихся, естественно, без ответа), оба имели извещения (на иврите) о том, что приняты в гражданство государства Израиль, оба направили письма в Министерство обороны с просьбой освободить их от воинской повинности. Различие лишь в том, что Шапиро был обручен с американской гражданкой (в Америке брак уже зарегистрирован, в СССР подана заявка на регистрацию) и его судьбой интересовались американцы. Может, поэтому Софье Васильевне и выдали ордера на эти дела. В ее досье - письмо, написанное по-английски Я.Д.Фушбергом (американским юристом, находившимся в Москве), который, во-первых, сообщает, что зам. председателя МГКА И.И.Склярский (тот самый, который запретил допускать Каллистратову к политическим делам) "высказал ему восхищение высокой квалификацией Софьи Васильевны", а во-вторых, предполагает, что "призыв Шапиро на военные сборы имеет дискриминационные цели, подобные тем, к которым прибегали в США по отношению к студентам, протестовавшим против войны во Вьетнаме".

Позиция следователей и судей в отношении Шапиро и Нашпица (их дела слушаются в разных районах) формируется явно одним режиссером: "указа о лишении их советского гражданства - нет, официальных документов о принятии в израильское гражданство - нет, значит они советские граждане и, уклоняясь от сборов, нарушили свой священный долг и закон". При этом отклоняются ходатайства защиты об официальном переводе извещений с иврита, о приобщении к делу неофициальных переводов этих документов, об истребовании документов о гражданстве через посольство Нидерландов. Позиция Софьи Васильевны, как всегда, проста и четко юридически обоснована: