Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2 - Петр Александрович Дружинин Страница 18

Естественно, что разворачивающиеся события должны были наконец-то окончательно закрыть сильно затянувшуюся «дискуссию» о Веселовском. Как мы подробно писали во третьей главе, жирная точка была поставлена 11 марта 1948 г. газетой ЦК ВКП(б) «Культура и жизнь».

Однако предшествующие этому моменту события имели серьезное значение и далеко идущие последствия для ленинградских историков литературы.

Январский номер журнала «Октябрь», открывавшийся большой статьей В. Я. Кирпотина «О низкопоклонстве перед капиталистическим Западом, об Александре Веселовском, о его последователях и о самом главном»[108], кроме вопроса о мировоззрении А. Н. Веселовского, касался и его последователей.

Стоит отметить тот факт, что среди «попугаев Веселовского», которых по ходу препарирования бездыханного тела академика ощипывает В. Я. Кирпотин, мы видим следующих представителей ленинградской филологии: М. К. Азадовского, М. П. Алексеева, В. А. Десницкого, В. М. Жирмунского, покойного А. С. Орлова… Но с особым наслаждением он начинает топтать одного из наиболее значительных русских ученых-романистов ХХ в., ученика А. Н. Веселовского – академика В. Ф. Шишмарева. Такое рвение объясняется также и тем обстоятельством, что к В. Ф. Шишмареву автор испытывал к тому же чувство большой личной неприязни. Именно цитаты из работ Владимира Федоровича становятся поочередно мишенями для тщательного идеологического разбора.

Одновременно с выходом «Октября» к этой теме обратилась и «Литературная газета». 14 января 1948 г. она поместила на своих страницах статью уже вовлеченного в «дискуссию» М. М. Кузнецова «А. Н. Веселовский подлинный и приукрашенный». Автор не преминул назвать некоторых «попугаев»:

«В статьях и комментариях советских литературоведов к современным изданиям Веселовского, а также в посвященных ему отдельных исследованиях обычно скороговоркой сообщалось о теоретических пороках ученого и, наоборот, не жалелось красок для расписывания его заслуг. Веселовскому придавался “околомарксистский” вид. Так обстояло дело в статьях и работах акад[емика] В. Шишмарева, проф[ессора] В. Жирмунского, доц[ента] А. Соколова, проф[ессора] В. Проппа и др. ‹…›

Партия учит нас смотреть в будущее, опираться на все передовое, прогрессивное, выносить приговоры событиям и фактам действительности с позиций завтрашнего дня. Но есть еще в нашей среде ученые, которые никак не расстанутся с вчерашним днем науки, силятся протащить в наше сегодня обветшалые догмы прошлого, воскурить во что бы то ни стало фимиам отжившему, безвозвратно ушедшему. С этим надо кончать решительно и бесповоротно»[109].

То, что надо кончать решительно и бесповоротно, было очевидно: нерешенность вопроса зияла дырой в кумачовом тряпье идеологии. Исключительно этим обстоятельством можно объяснить инцидент, произошедший 4 марта 1948 г. на расширенном заседании правления ЛО ССП СССР:

«Состоялось расширенное заседание правления Ленинградского отделения Союза советских писателей совместно с активом. Собравшиеся с интересом выслушали доклад главного редактора “Литературной газеты” В. В. Ермилова. Он сделал обзор выступлений газеты за последнее время, подчеркнув, что она призвана стать боевой трибуной писательской общественности. Для этого созданы все условия»[110].

Еще 31 июля 1947 г. Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О “Литературной газете”», которым эта еженедельная газета превращалась из литературной в общественно-политическую и литературную, с периодичностью дважды в неделю и тиражом в полмиллиона экземпляров, в десять раз превышавшим прежний[111].

Среди многочисленных выступлений в прениях, сводившихся к славословию обновленной газеты и ее редактора, диссонансом прозвучало выступление одного из участников, который коснулся статьи С. Г. Лазутина с критикой книги В. Я. Проппа[112], напечатанной еще до реорганизации газеты:

«“Литературная газета” из сухой и ведомственной превратилась в боевую и яркую газету, и сейчас читают ее не только профессионалы-литераторы, но и филологи, врачи и даже математики, она стала газетой советской интеллигенции, и в этом ее огромное положительное значение.

В частности, “Литературная газета” очень много статей посвящает литературоведению и филологическим наукам, много статей сыграли большую роль в развертывании дискуссий по самым разнообразным вопросам.

Я бы хотел сделать несколько частных замечаний в связи с теми рецензиями и статьями, которые появились в газете, имея в виду, что не всегда они бьют в цель. Правильно ставятся вопросы, но статьи, которые там появляются, решают проблемы сегодняшнего дня иногда на очень низком уровне. В частности, книга Проппа – “Исторические корни сказки”. Рецензия Лазутина дает необъективное отражение, потому что Лазутин, фактически приписывая цитату из Маркса Проппу, бьет по этой цитате Маркса. Он наряду с этим отрицает неверное положение Проппа, который стремится в сказках увидеть отражение низкопоклонства и отрицает стадиальность развития марксизма. Так в фольклоре обнаружено низкопоклонство. Это очень важная проблема. Все фольклористы Москвы и Ленинграда, которые писали и пишут, оказались в числе этих представителей низкопоклонства.

Однако я вовсе не думаю, что видные советские фольклористы заражены этим низкопоклонством, в частности Азадовский, который в одной из своих статей утверждал, что Пушкин в своих сказках использовал не только сюжет, взятый от своей няни Арины, но из немецких источников. Что же делать, если Пушкин действительно читал сказки братьев Гримм во французском переводе и они сохранились в библиотеке Пушкина.

Не так нужно ставить вопрос о низкопоклонстве. У нас фольклоризм сводят к проблеме: кто у кого списал. Если так рассматривать, то А. К. Толстой самый народный поэт»[113].

С таким вольнодумством уже давно пора было кончать. Это и было сделано в редакционной статье газеты «Культура и жизнь» от 11 марта 1948 г. Итог многомесячным прениям был подведен: критикуемое учение А. Н. Веселовского было объявлено еретическим. Теперь пришло время расправляться с его сторонниками.

Ольга Михайловна Фрейденберг писала в те дни:

«Кампания против Веселовского принимала характер наводнения. Тщетно мы искали в этих поношениях логики.

То трубили, что наша-де наука, русская, отечественная наука… традиции… у!.. шапками закидаем. Кто не горланит о традициях, о самобытности, о великих русских ученых – в морду. Вознесенский сделал из университетского коридора “аллею славы”: соорудил ниши, в нишах поставил на постаментах статуи русских ученых, и среди них – Веселовского.

То – долой Веселовского, ату его, травить, бить, топтать. ‹…› Затем Веселовского на время оставили и взялись за музыкантов. Нельзя передать, какую сенсацию вызвало опозориванье Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна, трех святителей советской музыки. Партия сделала вид, что только что услышала их произведения. ‹…›

Вскоре опять пошел Веселовский. В каждой газете, в каждом журнале клокотали против Веселовского и поносили всякого человека, ссылавшегося на Веселовского. Тучи сгущались. Казалось, дышать больше нечем, а становилось еще хуже»[114].

Б. В. Томашевский во главе литературоведов‐формалистов

После статьи А. К. Тарасенкова в «Новом мире», в которой он «вскрыл» космополитизм в литературоведении, все «попугаи Веселовского» моментально получили