Даниэль Елисеев - История Японии. Между Китаем и Тихим океаном Страница 19

Историки экономики ныне считают, что до 1300 г. режим Камакуры переживал период инфляции — из-за массового ввоза китайской монеты, практикуемого и поощряемого правителями Минамото, а потом Ходзё. Зато в XV в. китайцы резко сократили международную торговлю, ответственную, на их взгляд, за тяжелейшее бедствие — сокращение монетной массы за счет утечки металла. И поэтому Япония, привыкшая к континентальной монете, вступила в период дефляции, как раз в момент, когда здесь начал формироваться новый тип человека — нувориши (утокунин), которые богатели за счет того, что ворочали деньгами и извлекали из этого выгоду. Часто сочетая шовинизм со стремлением к действиям, выходящим за рамки обычных моральных норм, они в основном пополняли беспокойные ряды последователей школы Нитирэна. Они также входили в число первых элементов городской буржуазии, которая тогда росла и оказывала услуги роду Асикага и богатому рыцарству, предоставляя им редкие и вожделенные изделия китайских и корейских ремесленников.

В то время как одни богатели, открывая для себя новый образ жизни, другие — крестьяне — хирели. В результате быстрого развития ранней монетной экономики, как повсюду в подобной ситуации, земледельцы беднели, потом влезали в долги, потом беднели еще быстрее. Наконец, когда нищета становилась невыносимой, они восставали. Обычная схема возникновения голодных бунтов. Но в Японии эти сельские восстания (до икки) с 1428 г. отличались совершенно особой оригинальностью: самые энергичные из крестьян, которые стали буси (поступая на службу к сеньору, как только им позволял режим полевых работ), были хорошо тренированы, дисциплинированы и умели придавать своим жакериям организацию военного образца. Как правило, в течение XV в. их действия были настолько эффективными, что они добивались удовлетворения почти всех требований.

В такой ситуации было мало шансов, что движение утихнет, тем более что материальные трудности в деревнях только нарастали, а все более многочисленные элиты — придворные аристократы, феодальные сеньоры, а теперь и буржуа — по крайней мере отчасти жили за счет крестьянского труда. В 1460–1461 гг. сельское население области Киото и окрестностей озера Бива косил страшный голод. Голодающие стали негодовать на ростовщиков и на сеньоров, слишком алчных и неумолимых; они обратились к сёгуну в качестве третейского судьи. Последний, обрадовавшись возможности поставить в неприятное положение тех, от кого зависел сам, занимая у них деньги, принял решение в пользу крестьян; но еды у последних от этого не прибавилось.

Каждый чувствовал, что общество меняется; могущественные высокородные вельможи были колоссами па глиняных ногах; настоящие богатства принадлежали другим людям и находились в городах, где формировалась новая жизнь; крестьяне же, которых так расхваливали моралисты, были прикованы к земле. Короче говоря, мир перевернулся в положение «низшие над высшими» (гэ коку дзё), как гласила молва.

Тем не менее если бы кто-то в самом начале XV в. мог посмотреть па Дальний Восток издалека, он бы приветствовал зарождение мирной эпохи: в 1401–1402 гг. Китай и Япония обменялись посольскими миссиями. С 1405 по 1419 гг. с минским Китаем даже официально велась торговля, которую в основном финансировало бакуфу, в данном случае выступавшее в роли инициатора. Однако с самого начала обмен происходил в причудливых обстоятельствах, и его участники занимали противоречивые позиции. Например, в 1410 г. к китайскому двору прибыла японская миссия. В качестве ответного шага император Юнлэ сразу же отправил к сёгуну посланника, которому китайский дипломат должен был передать дружеское письмо, а также денежный дар. Вопреки всем ожиданиям, Ёсимоти, тогдашний сёгун, отказался принять посланца Юнлэ, не дав объяснений, но выказав себя оскорбленным. Китайцы, ничуть не обескураженные, через несколько лет, в 1417–1418 гг., возобновили переговоры. Безо всякого успеха: конечно, японцы не скрывали, что им не терпится установить торговые отношения с Китаем, но по-прежнему отказывались входить в число данников, снова притязали на положение соседей, единственных в своем роде, и требовали особого статуса, который сделал бы их привилегированными партнерами китайцев. Последние рассердились и пригрозили маловероятными репрессалиями; если бы об этом услышали в Японии, это бы не столько взволновало политические круги, сколько усилило борьбу за власть внутри бакуфу, борьбу, вырождавшуюся в братоубийственные столкновения с катастрофическими последствиями, которые были сразу же заметны. Действительно, в тот самый момент, когда в Японии находились китайцы, Ёсимоти занимался прежде всего организацией убийства одного из своих братьев. Несомненно, с его весьма своеобразной точки зрения он поступил правильно — в следующем, 1419 г. торговля с Китаем возобновилась. Но экономическая власть начала ускользать из рук сёгунов.

В течение десятка лет официальную торговлю с минским Китаем брали на себя и финансировали крупные монастыри и настоящие лидеры регионов, богатые даймё — возможно, питая иллюзию, что это очень рискованное предприятие даст прибыль. Эта форма приватизации международных отношений имела по крайней мере одно достоинство — она уводила на второй план щекотливые вопросы национального самолюбия. Тем не менее не все проблемы от этого исчезали. В 1435 г., например, японцы привезли в Китай намного больше меди и серы, чем было нужно китайскому правительству; поэтому китайцы отказались платить по ценам, назначенным японцами, так что последние в конечном счете были вынуждены продать товар со скидкой, чтобы не потерять всё, и вернулись обозленными. Позже, в XVIII в., с такими же трудностями встретятся европейские купцы.

Тем временем на архипелаге социальная и политическая ситуация ухудшалась изо дня в день, так что крестьяне Ямасиро (в области Киото) в 1440 г. даже вновь начали совершать насилия. В следующем году был убит сёгун — не повстанцами, а одним из полководцев. Последний хотел отомстить за своего господина, которого Ёсипори — покойный сёгун — довел до самоубийства, чтобы наказать за притязания на независимость. Никто не оплакивал Ёсинори: творя преступление за преступлением, бакуфу утратило всякий авторитет, как практический, так и нравственный.

Дела шли все хуже еще лет пятнадцать, пока в 1467 г. не началась война эры Онин; справедливо или нет, в национальной памяти она осталась одним из воплощений бесчисленных бедствий, какие только могут поразить страну.

Поначалу это была самая обыкновенная война за наследование престола, какие часто возникают при режимах, основанных на преемственности, где сохранение власти за родом зависит от его биологического продолжения. Правящий в то время (1464 г.) сёгун Ёсимаса счел в данный момент за благо обеспечить будущую передачу власти, усыновив младшего брата; по такому случаю он убедил молодого человека покинуть монастырь, куда тот удалился ранее. Едва через год сделка была заключена, как супруга Ёсимаса в 1465 г. родила мальчика, и счастливый отец поспешил назначить младенца — перешедшего, таким образом, дорогу своему дяде, — наследником. Отвергнутый кандидат, как водится, затаил сильную злобу; монастырская жизнь в его глазах утратила всякое обаяние, и он стал искать поддержку. Желающих хватало с обеих сторон, ведь когда кто-то меряется силой, всегда можно что-нибудь выгадать. В борьбу вступили два знатных рода даймё: Ямала встали за сёгуна, его супругу и ребенка, тогда как Хосокава приняли сторону брата, лишенного своих полномочий. Погони чередовались с правильными сражениями, надежды на победу — с поражениями, не настолько тяжелыми, чтобы не вернуться к борьбе, и в конечном итоге обе группировки разрушили Киото и вели войну без передышки десять лет, до 1477 года.

Центр Японии был изрядно разорен, пусть даже он смог быстро восстановиться — похоже, благодаря живучести натурального хозяйства, основанного на простых принципах, которые могут действовать на территории, богатой ресурсами. Эта мнимая передышка продлилась недолго, и началась длинная череда конфликтов, которой предстояло закончиться, лишь когда изменятся условия войны и международная экономическая ситуация. Если изменение — это закон жизни, то здесь этот закон сработал приблизительно век спустя. Впрочем, простой народ не питал никаких иллюзий: в 1485 г. жакерии с новой силой потрясли Ямасиро (окрестности Киото), а вскоре, в 1488 г., и область Kara (современная префектура Исикава на Японском море, напротив Кореи).

Шли годы, процесс набирал обороты, принимая ту или иную форму, так что война — хотя в принципе крестьяне не желали ее, так как она приносила им страдания и не давала возможности работать, — понемногу стала таким же источником доходов, как другие. Весной и осенью, в сезоны посева и уборки — крестьянин, летом — солдат на службе той или иной стороны, лишь бы хорошо платили: именно так шли дела в течение всей первой половины XVI в. Зимой в основном было спокойней, потому что снег и мороз не выпускали из дому людей, одетых по-спартански — в посконный плащ и плетеные сандалии — и живущих на бедной вегетарианской диете, которым лишь изредка удавалось поохотиться и раздобыть дичь.