Светлана Плетнева - КОЧЕВНИКИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ поиски исторических закономерностей Страница 19

При сыне Модэ Лаошан-Гиюй шапыое чиновники завели строгий учет податей: в книгах были сделаны записи и по количеству имущества и скота народ был обложен налогом. Упоминание об этих книгах говорит, видимо, о том, что хунну владели письменностью. Сохранились о ней и более конкретные упоминания, причем интересно, что шрифт их письменности напоминал индийский[162]. Если была письменность, то был и единый, принятый во всем государстве язык. О том, каким был этот язык, к какой лингвистической системе он принадлежал, существует в настоящее время целая литература. Вполне возможно, что это был какой-то вариант пратюркского языка, однако для решения поставленных в настоящей работе задач не столь важно, на каком языке говорили хунну. Существенно то, что он был общепринят. По-видимому, уже при ближайших преемниках Модэ из аморфной хунн-ской этнической общности начал формироваться хунп-ский народ. Общая территория, общий язык, антропологическое сходство и общая полуоседлая культура являлись надежной базой для этого. Правда, следует помнить, что в кочевнической среде некоторые процессы протекали значительно менее активно, чем у земледельческих оседлых народов. Так, мы знаем, что несмотря на развитые классовые отношения в кочевническом, в частности хунн-ском, обществе сохранялась романтическая вуаль патриархальных отношений, а наряду с общими государственными культами продолжали жить древнейшие тотемные представления и патриархальный, характерный для родо-племенного общества культ предков. Так же замедленно мог протекать и процесс сложения народа. Однако в письменных источниках, рассказывающих об империи Хунну, всегда упоминается только одно этническое имя — «хунну», а значит, можно, видимо, считать, что это был уже достаточно слитый единый массив, который мы имеем право называть народом. Побежденных и присоединенных соседей не называли хунну — они именовались собственными наименованиями, а значит,не входили в состав хуннской этнической общности, хотя и были включены в государство Хунну.

После раздела государства Хунну на северное и южное царства, после гибели обоих этих царств в евразийских степях почти пять веков не было оседлости. Для огромных империй Сяньби и Жужаней была характерна вторая стадия кочевания (оба ее этапа — полукочевой и полуоседлый). Вполне возможно, что объясняется это сравнительной краткостью существования империй — каждая из них просуществовала не более 100—150 лет. За это время вторая стадия просто не успевала перерасти в третью, так же как рыхлые этнические общности, образовавшие эти государственные объединения, не могли превратиться в пароды.

Не стала третья стадия кочевания господствующей формой экономики и в Тюркских каганатах. Причина этого также кроется, по-видимому, в краткости жизни этих могущественных государств (около 150 лет). Кроме того, тюрки, разбив эфталитов, овладели всеми среднеазиатскими оазисными государствами. Даже Хорезм подпал под их власть и влияние. Эти оседлые народы и страны с высокоразвитой культурой орошаемого земледелия, вероятно, стали основной земледельческой базой тюркского государства. Тюрки, занимаясь железоплавильным и иными ремеслами, могли позволить себе оставаться кочевниками. Во всяком случае у них, очевидно, не было необходимости создавать собственное земледельческое хозяйство.

Оставаясь кочевниками, объединенные тюрками племена были неисчерпаемым источником, поставляющим тюркским каганам воинов-всадников, сражавшихся под знаменами и штандартами, украшенными волчьими головами, на необъятных тысячекилометровых пространствах восточноевропейских степей. Каганат раздвинул свои границы на западе до Черного моря и Кавказского хребта, а на востоке — почти до Тихого океана. Несмотря на раздел этого рыхлого многоплеменного объединения на две части: западную и восточную, размеры обоих каганатов были огромными, а постоянные войны мешали сплочению и внутреннему развитию государств. Экономика и общественный строй и через сто лет оставались такими же, как в начале образования каганата, несмотря на то что агрессивная внешняя политика, основанная на силе и беспощадности тюркской хорошо слаженной военной машины[163], поставила оба каганата в один ряд с крупнейшими феодальными государствами того времени: Китаем, Ираном, Византией. Однако время господства в степях двух тюркских государств было, видимо, как бы «подготовительным периодом» для возникновения после их гибели и распада ряда раннефеодальных государств-каганатов.

Во II в. пало под ударами сяньбийцев государство Хунну. И народ хунну двинулся на запад, на захват новых земель. С Тюркским каганатом произошло иное: государство, состоявшее из большого числа различных по размерам, по уровню экономического и социального развития и даже по языку этнических общностей, ослабев, распалось на многочисленные мелкие объединения. Все орды этих объединений продолжали жить и кочевать на прежних пастбищах. По существу в степях ничего не изменилось. Исчезла только военизированная верхушка тюркского правящего рода, вовлекавшая все население своего государства в длительные войны и походы, несомненно мешавшие спокойному развитию входивших в каганат объединений. Из последних и начали формироваться новые государственные образования, более компактные, с четкими границами, прогрессирующей экономикой и устойчивым этпо-языковым единством.

Рассмотрим основные вехи истории каждого из них и попытаемся найти те общие черты, которые и позволяют нам говорить об этих объединениях как раннефеодальных и феодальных государствах с высокоразвитой экономикой и культурой.

Первым достаточно сильным объединением, столкнувшимся с теряющим силы Тюркским каганатом, было уйгурское. Будучи под властью тюркского кагана, уйгуры вели обычный кочевой образ жизни. Вот, что писалось о них в хронике Таншу: ,«Они рассеяно обитали по северную сторону Великой песчаной степи... Ойхорцы храбры и сильны. Первоначально они не имели старейшин; смотря по достатку в траве и воде, перекочевывали с места на место. Искусны были в конной стрельбе из лука; склонны к воровству и грабежам. Они считались подданными тюкуевского Дома. Тукюесцы их силами геройствовали в пустынях севера»[164].

В середине VIII в. образовалась самостоятельная федерация племен, возглавленная уйгурами. Центр их объединения находился в бассейне р. Орхон, но территория его в результате нескольких окончившихся победой военных столкновений была очень обширна: от Балхаша на западе до Забайкалья и верховий Амура на востоке, что равнялось в длину примерно 3000 км. Однако это было все-таки значительно менее крупное объединение, чем Тюркские каганаты, размеры которых с запада на восток превышали 6000 км. Л. Н. Гумилев совершенно справедливо, на наш взгляд, отмечает, что уйгурское правительство с самого начала существования своего обширного федеративного государства не стремилось к дальнейшим завоеваниям, предпочитая в целом мирные отношения с соседями[165]. Вполне возможно, что мирная политика первых уйгурских каганов была вызвана длительной гражданской войной, которая разгорелась в каганате при втором уйгурском кагане Моянчуре. На борьбу за внешнеполитическое господство просто не было времени и сил. Тем не менее, когда мир в стране был восстановлен и все помогавшие повстанцам соседи присоединены к Уйгурскому каганату, в государстве установилось относительное спокойствие. И как следствие этого в стране на всех пригодных для того местах началось активное освоение земледелия и оседание части кочевников в бывших зимовках, превращение последних в поселения, замки и города. Характерно, что земледелие сразу заняло в экономике каганата видное место, превратившись в развитую ее отрасль. Л. Р. Кызласов полагает, что оно было не только плужным, но в засушливых районах — и орошаемым. Помимо небольших городков и зам • ков с великолепно разработанной системой обороны, были у уйгуров и крупные города, служившие ремесленными, торговыми и административными центрами. Таковой являлась, видимо, столица Уйгурии Орду-Балык на Орхоне. О развитии ремесел и внешней торговли в каганате свидетельствуют археологические материалы[166].

Классовый (феодальный) строй Уйгурского каганата не вызывает у исследователей сомнений. Помимо собственной уйгурской аристократии, у всех присоединенных к уйгурам племен были свои беги, участвовавшие в военных походах уйгуров вместе со своими дружинами и являвшиеся, очевидно, вассалами кагана.

Для поддержания престижа среди окружавших его стран каганат вел с ними почти беспрерывные войны. Чаще всего это были ответные набеги на выраставшее и крепнущее на его северных границах хакасское государство — Кыргызский каганат и походы в Китайскую империю. С последней отношения были особенно сложными, поскольку каганату приходилось отстаивать в борьбе с нею не только частные вопросы владения той или иной территорией, по и свое равное положение с империей. Интересно, что для достижения этого уйгуры, стараясь предельно обособиться от Китая, приняли чуждую ему религию, религию, ни в одном государстве Центральной, Восточной и Средней Азии не признанную, а именно — манихейство[167].